Во Франции продолжается скандал вокруг интервью, которое модный 43-летний писатель Мишель Уэльбек дал журналу Lire. Рассказывая о своем новом романе, Уэльбек, назвал ислам «самой кретинской религией в мире». Теперь Уэльбеку приходится объясняться в суде. На самом деле француз лишь повторил хлесткую фразу убитого этой весной голландца Пима Фортейна, лидера нидерландских крайне правых, резко критиковавшего нравы, царящие среди европейских иммигрантов. 11 сентября встряхнуло весь западный мир, но в Европе критиковать Израиль, восхищаться Арафатом и говорить, что «Америка сама виновата», нередко считается признаком хорошего тона и верной политической позиции. Однако есть и те, кто считает эту ситуацию чистой воды лицемерием, при этом лицемерием крайне опасным. Фортейн и Уэльбек в этом плане выглядят куда слабее, чем семидесятилетняя итальянка Ориана Фаллачи.
Ориана Фаллачи из тех, кто в общем-то сделал журналистику минувшего века. Дочь видного флорентийского политика, респектабельного либерала и непримиримого аристократа-антифашиста, чудом спасшегося в дни оккупации от гестаповской пули, она решила стать писательницей лет в тринадцать, еще при Муссолини. В начале пятидесятых Фаллачи дебютировала великолепным очерком «Семь грехов Голливуда», вступление к которому написал сам Орсон Уэллс. То эссе стало лучшим образчиком уникального жанра, этакого ироничного гламура, жанра, до сих пор в общем-то невиданного в яростно политизированной или наоборот нарочито эстетской итальянской публицистической традиции.
Она дружила с Пазолини и Бертолуччи, но никогда не была левой, для Фаллачи единственной идеологией, ее подлинной религией, стал крайний либерализм, иногда выливавшийся в либертарианство. Она не давала спуску ни правым, ни левым и на протяжении двух десятилетий писала одновременно в дюжину изданий по обе стороны Атлантики, от The New York Times до миланской Corriere della Sera. Фаллачи удавалось быть лучшей сразу во всех жанрах журналистики. Когда в начале восьмидесятых у нее каким-то чудом вышло добиться интервью у Хомейни, встреча чуть не окончилась дракой: в какой-то момент Ориана картинным жестом сорвала покрывавший ее голову платок. Когда в эпоху Вьетнама ее принял Киссинджер, Фаллачи «сделала материал» всего на всего одной фразой. К ее риторическому вопросу: «Генри, вы что – за войну?» больше и добавлять-то было нечего.
Мечту о писательстве она тоже превратила в реальность: ее очерки и книги получили практически все награды, разве что Нобелевской премии и Пулитцера у Фаллачи не было. В пятьдесят с лишним Ориана отправилась в Бейрут, на войну, и написала о ливанском конфликте ставший бестселлером очерк «Иншалла». За заслуги в области журналистики Фаллачи дважды удостаивалась премии Святого Винсента. Около десяти лет назад Фаллачи вдруг неожиданно перестала писать, она по-прежнему жила между Флоренцией и Нью-Йорком, но теперь, обыгрывая картинное молчание прославленной итальянки, критики и журналисты называли ее «Селинджером в юбке».
Фаллачи заговорила 11 сентября - еще бы, прошлогодние теракты застали ее на Манхэттене. Теперь казалось, что за десять лет ее и без того страстный стиль лишь приобрел в своей остроте.
Что говорить о Бен Ладене, лидер Аль-Каеды чудовище столь очевидное, что искать мотивы его действий все равно, что объяснять Холокост гитлеровской обидой на еврея-профессора, не принявшего будущего фюрера в венскую Академию. Куда важнее показать истинное лицо того лицемерия, что свило себе уютное гнездышко в старой, видавшей виды Европе. Фаллачи выступала против левого лицемерия, захватившего целый класс европейских интеллектуалов и постепенно проникающего во все слои общества. Привыкшая за полвека жить в относительной тишине и достатке старушка Европа долго металась в поисках «младшего брата» и наконец нашла его, пускай и в лице хитроумного убийцы с Востока. Европейцы хотели любить диких романтиков - полюбили жестоких бандитов.
Двадцать лет кряду рафинированные юноши из хороших семей разгуливают по коридорам Сорбонны и Гейдельберга в цветастых арабских платках, не понимая, что эстетизация куфии сейчас все равно, что осанна эсэсовской форме. Левые Европы, выращенные веками романтической традиции, не хотят видеть, что за их симпатией к Арафату скрывается потворство второму Холокосту, ведь у лидера ООП всегда была лишь одна мечта: сбросить Израиль в море, решить проблему еврейского государства в лучших традициях Адольфа Эйхмана.
18 апреля очерк Фаллачи «Об антисемитизме» появился на страницах принадлежащего Сильвио Берлускони журнала Panorama. Только это контролируемое итальянскими консерваторами издание рискнуло в 2002 году дать слово знаменитой журналистке, решившей защитить Израиль, - также как незадолго до этого лишь телеканал Берлускони осмелился показать съемку палестинской расправы над двумя резервистами-евреями в Раммале – мы помним, что израильских солдат тогда буквально разорвали на части.
В газете Corriere della Sera Фаллачи опубликовала очерк «Ярость и гордость», в котором помимо прочего можно было прочесть и о том, что политики Европы – буквально все, от левых до правых, от троцкистов Парижа до кардиналов Ватикана - заняты лишь личными ссорами, одержимы завистливой злобой к Америке и лицемерной любовью в бандитам, которых в Старом Свете, впрочем, предпочитают называть партизанами, и не важно, где они действуют – в Чечне, Афганистане, Кашмире или Израиле, и что они делают – режут головы заложникам или взрывают школьные автобусы.
В Европе, писала Фаллачи, случилось невиданное: нынче стыдно быть патриотом и говорить о свободе, того и гляди, сочтут дурачком или хуже - фашистом. «Если Бен Ладен разрушит Пизанскую башню, я уверена, оппозиция обвинит в этом правительство». Когда-то коммунисты говорили о борьбе за мир и костерили Америку, воевавшую во Вьетнаме, сегодня война пришла в страны Запада, и находятся люди, при этом люди образованные и претендующие на ответственность, которые предлагают даже не сдаться, а встать рядом с убийцами. В Италии, продолжала писательница, миллионы мусульман молятся за Бен Ладена в мечетях, построенных на деньги правительства. Во Франции молодые подонки забрасывают синагоги камнями. В Германии, наверное, забывшей о лагерных номерах, выжженных на коже детей, министры, депутаты и рядовые активисты почти всех партий становятся на сторону Арафата.
Статья, появившаяся в журнале Panorama, говорила о том же, только еще жестче, еще радикальнее. Каждый абзац того текста начинался одной и той же фразой: «Я считаю позорным!». Фаллачи будто выносила приговор Европе, в которой лживая заумь сплелась воедино с политической беспринципностью и простой глупостью, породив в результате идеологию, куда более опасную, чем нацизм Гитлера или фашизм Муссолини. Ведь тогда зло было очевидно, сегодня же оно прячется за претендующим на гуманность словоблудием.
Фаллачи писала: «Я считаю позорным, что в Италии устраивается процессия ряженых под камикадзе, которые выкрикивают гнусные оскорбления в адрес Израиля, возносят фотографии израильских руководителей с намалеванными на лбу свастиками, подстрекают народ ненавидеть евреев. Процессии людей, которые готовы продать в гарем собственную мать, только бы вновь увидеть евреев в лагерях уничтожения, в газовых камерах, в печах крематориев в Дахау, Маутхаузене, Бухенвальде, Берген-Бельзене… Я считаю позорным, что католическая церковь позволяет епископу, да еще обитателю Ватикана, этому святоше, пойманному в Иерусалиме с целым арсеналом оружия и взрывчатки, спрятанным в особом тайнике его священного "Мерседеса", участвовать в этой процессии и выходить к микрофону, чтобы от имени Бога поблагодарить камикадзе, которые истребляют евреев в пиццериях и супермаркетах. Чтобы именовать их "мучениками, идущими на смерть, как на праздник… Я считаю позорным, что во Франции, Франции свободы, равенства и братства, сжигаются синагоги, терроризируются евреи, оскверняются их кладбища….Я считаю это позорным и вижу во всем этом зарождение нового фашизма, нового нацизма. Фашизма и нацизма тем более коварного и омерзительного, поскольку к нему ведут те, кто лицемерно корчит из себя сторонников добра, прогрессисты, коммунисты, пацифисты, католики - даже христиане, которые имеют наглость объявлять поджигателями войны тех, кто, подобно мне, ищет правды. Я вижу, да, и я говорю о том, что будет!»
Павел Черноморский
