По отношению к Моцарту, скончавшемуся в неполные 36 и похороненному неизвестно где (могила на Центральном кладбище Вены, на которую ссылаются путеводители, – условное место захоронения), масштабное и экзальтированное празднование 250-летия со дня рождения выглядит почти издевательством. Вундеркинд, гений, идиот, всю свою мимолетную жизнь противостоящий любого рода регламенту, канонизирован по высшей мере: 2006 объявлен ЮНЕСКО годом Моцарта, а такой чести не удостоился величайший Иоганн Себастьян Бах – на его 250 со дня смерти (в 2000-м) в России спели пару раз «Страсти» и разошлись – и то, если бы не Германия, экспортировавшая нам для такого случая своих носителей стиля, мы обошлись бы без эталонного звучания. Не то с Моцартом. Весь год его будут играть в усиленном режиме, выдумывая все более оригинальные способы, попахивающие абсурдом. Вот один из них: не исполнить ни одной ноты Моцарта, зато устроить конкурс новых сочинений, где пресловутые 250 будут служить ограничением хронометража (произведение должно длиться не более 250 секунд).
Своей неестественностью эта затея, достойная остаться анонимной, напомнила чтение Пушкина в юбилейный 1999-й, когда раздерганный на строчки «Евгений Онегин» озвучивала, передавая по эстафете, одна часть российского народа, а другая часть в недоумении пялилась на телеэкраны. После 200-летия Пушкина, ознаменованного открытием всяческих мыльных проектов, лично у меня укоренилось чувство неосознанного страха перед юбилеями культовых личностей. Любовь оптом в ускоренном режиме – болезнь странная и опасная. Одно из ее тяжких последствий – сбой культурных алгоритмов. Понятно, что юбилей – рычаг культурной политики и удобный способ освоения миллиардов, неминуемо ведущий к разрухе – проекты в лучшем случае будут забыты, а в худшем навсегда останутся мозолить глаза (вроде ужасного вида памятников, особенно удивительных в тех местах, где нога героя и ступить не могла). Однако какой в этом художественный, рыночный, наконец, человеческий смысл? Неужели нельзя жить тихой спокойной жизнью, потребляя прекрасное по мере надобности, а не по высшему велению? Например, слушать, как гениально играет сонаты Моцарта пианистка Мицоко Ушида, когда есть желание и возможность. Или ставить «Волшебную флейту» не по календарю, а потому что у Большого театра возникла непреодолимая потребность современного прочтения Моцарта. Вот «Дон Жуан» режиссера Мартина Кушея на Зальцбургском фестивале 2002-го -- мощное театральное высказывание, а на следующий год его же «Милосердие Тита» -- высказывание так себе. То есть в обоих случаях художественный продукт создан, инвестировался и потреблялся независимо от сроков бессмертия.
Однако, как ни противны юбилеи индивидууму-аутсайдеру, они нужны обществу и власти. Потому что это самый очевидный способ направить избыточную энергию масс в нужное русло. Юбилей – разновидность массового психоза, необходимая для встряски, пробуждение скрытых культурных потенций. Кроме того, прояснение и активизация общественной позиции по отношению к герою: так был вообще, один из многих, а сейчас один-единственный, по полной программе, с подробностями, детским баловством и зрелой грустью. Наконец, это мощная стимуляция культурного рынка: под актуальную тему будет потреблено все (концерты, постановки, исполнители), что в обычном ритме не вызывает особого интереса. Наконец, это комплексное продвижение героя: вместе с музыкой Моцарта в ход идут Моцарт-аксессуары (зонтики, мороженое, памятные места с табличками, ресторации). Ведь широкого покупателя привлекает не качество искусства (это удел знатоков), а Моцарт-брэнд, размноженный в глупейших предметах потребления. Кроме того, приобретая Моцарт-кугельн (шоколадные шарики в золотистой обертке с портретами композитора, которые в ассортименте есть во всех супермаркетах немецкоязычного пространства), потребитель ощущает свой личный вклад в акцию под названием «бессмертие»: на вкус шоколад отвратителен, зато Моцарт приватизирован, занимает минимум места и служит визиткой по возвращении в родные просторы. То же самое, если посещать Зальцбургский фестиваль не ради постановки «Дон Жуана», а ради «Дон Жуана» в качестве юбилейного пирога, -- значит подтверждать свою личную причастность к мировым культурным брэндам.
Пожалуй, на мировом музыкальном Олимпе Моцарт – самый главный брэнд. У него есть сильный конкурент – Рихард Вагнер, сумевший при жизни соорудить себе мавзолей (Фестшпильхаус в Байройте) и создать культ личности, который теперь называется вагнерианством. Однако Моцарт, уступая Вагнеру по многим пунктам, обошел его в главном – доступности. Вагнер – испытание не для каждого, Моцарт же принадлежит всем, как медийное лицо. Моцарт – синоним гениальности, легкости и безупречности. Моцарт – гений коммуникаций, достаточно лишь вспомнить мелодию турецкого марша (на деле – беспечная тема финала фортепианной сонаты) в качестве сигнала для мобильника – более заразительного месседжа сложно вообразить. В немецкоязычном пространстве есть еще один план восприятия – философия: «Волшебная флейта» -- не только сказка, но и притча (возмужание через трудности), и картина мира глазами масонов (гармония – в братстве). В родной Австрии Моцарт также часть городской и даже природной среды: его музыка (в живом исполнении и в записи) естественно вписывается и в шум голосов на улице, и в плеск речной воды (например, на одном из мостов через Зальцах). Однако несмотря на то, что для Австрии год Моцарта – продолжение вполне праздничных будней, опасения перепроизводства все равно реальны. Так, Зальцбургский фестиваль-2006, который всегда проходит в августе, предполагает показ всех опер Моцарта, в том числе и той мелочевки, что представляет исключительно исторический интерес. У нормального человека такая афиша может пробудить легкий ужас, переходящий в чувство ненависти к композитору, который так много настрочил, и к его пиарщикам-садистам. Во что превратится маленький уютный Зальцбург, страшно представить: на знаменитой Гетрайдегассе (улица с домом, где родился Моцарт) и так не пройти. Но для массового спроса Зальцбург-2006 желанен, как шикарный комплексный обед. Все выставленное на продажу будет раскуплено, в том числе и детские опусы гения. В комплекте с посещением дома, где он родился, какая-нибудь мелочь, вроде зингшпиля «Бастьен и Бастьена» (написан в 12 лет) пройдут на ура. Нет сомнения, что для экономики Зальцбурга 2006-й год окажется триумфальным.
В России Моцарт тоже почти свой, но, в отличие от Австрии, он не является частью повседневной звуковой среды: его музыка, появляясь в академических залах, не присутствует ни в бытовом шуме (улица, кафе, вокзал), ни в оперных домах. Отношение к Моцарту активируется только в юбилейный зоны, и тогда все начинают ставить самое очевидное и харизматичное, вроде «Волшебной флейты» (кроме Большого, замечены театры в Уфе и Казани). Соответственно, Моцартовский фестиваль для нас – нечто вроде чрезвычайного происшествия: как будто на наш роман с композитором отпущен небольшой срок, и сторонам надо успеть сказать друг другу главное – новый случай появится не скоро. К чести Московской филармонии, фестиваль вышел не просто дежурным праздничным торжеством с перечислением заслуг юбиляра, но грамотно спланированной культурной акцией, оправдавшей многие ожидания. Одно из них – Моцарт как успешный фестивальный брэнд, вызвавший не только интерес и полные залы (а выслушать подряд столько однородной музыки не так уж просто), но и тот самый ажиотаж, знаком которого служит всплеск черного рынка: в заветный день 27 января в Дом музыки, где давали Реквием и Торжественную мессу (причем, полностью нашими силами), подступиться было не так-то просто. То же самое происходило через два дня у Большого зала консерватории, где также давали Реквием. Несмотря на то, что к тому сроку слушать Моцарта было уже физически невозможно, благодаря сущностному ощущению этой грандиозной музыки (исполнители – Юрий Башмет и «Солисты Москвы») именно в этот момент стало безумно жаль, что с Моцартом пора прощаться.
Главным ходом фестиваля прогнозировалось «Милосердие Тита». Фокус в том, что эта поздняя опера Моцарта (1791), написанная в экзотическом для нас жанре итальянской оперы-seria (серьезной оперы), не только неизвестна в России (ставилась в позапрошлом веке), но и принадлежит к типу высказывания, который у нас считается мертвым, в отличие от Запада, где seria не только почитаемая музыка, но и возможность актуального театрального прочтения. Однако прекрасная затея была девальвирована на корню: его драматургию поломали, и «Милосердие» предстало без речитативов seccо (под клавесин), в которых разворачивается вся интрига, а оставшиеся номера были переставлены местами. В результате получились не связанная цепочка арий и дуэтов, которая даже при гениальном мелодическом даре автора способна укачать и знатока, ибо баланс музыки разрушен. Несмотря на то, что внешность «Тита», отразив расхожие представления о Древнем Риме, была претенциозно-эротической (режиссер Дмитрий Бертман), человеческого контакта с этой величественной музыкой не случилась. «Ну и скучна эта опера Моцарта» -- сказал, открыв глаза в финале, один из современных культурных деятелей, чем напомнил о реплике императрицы на премьере оперы в Праге в 1791-м («немецкое свинство»).
Увы, такая адаптация симптоматична для России. Превращение высокого в бульвар, элитарного – в массовое показательно для страны, где не уважают ни авторский текст, ни публику (об изменениях – ни слова). Казалось бы, по своим амбициям Москва должна соотносить себя с культурными столицами Европы и играть по одним правилам. Но нет: мы живем в заповедном инфантильном мире. Представить себе такое «Милосердие» не в Концертном зале им. Чайковского, в европейском зале аналогичного ранга (допустим, в Берлинской филармонии) невозможно.
Зато были моменты, когда возникала иллюзия, что и нам не чужды критерии цивилизованного мира. Речь идет о двух выступлениях – камерного оркестра «Камерата Зальцбург» и Венского хора мальчиков. Сам факт присутствия этих коллективов в фестивальной афише говорит о том, что все не так безнадежно, что мы на пути интеграции в европейский рынок. Оба коллектива у нас впервые, и не имеют у нас никакой репутации: для широкой публики это глухие мифы. А между тем это вполне себе мировые брэнды, своего рода эталоны европейского качества – не запредельно-звездного, а того, что характеризует культурную повседневность. И оркестр «Камерата Зальцбург» (основан в 1951-м), и Венский хор мальчиков (основан в 1498-м) отличает то, что вообще типично для культуры центральной Европы: качество, точность и скромность. Все делается серьезно, тщательно и неброско, без всякого стремления превратить Моцарта в большее, чем он есть. Однако результат прекрасен: когда исполнители не лезут вон из кожи, чтобы понравиться, а играют словно на домашнем концерте – для свого удовольствия, тогда достоинства музыки очевидны для всех. И сразу понятно, почему у себя на родине Моцарт не только фестивальный брэнд, но и актуальный герой современности.
|
