Наконец то, наконец-то, свершилось то, чего так долго ждали. Ждали подспудно, не озвучивая, так как даже мечтать об этом было немножко, совсем чуть-чуть, но все-таки стыдно. В Майами открылась огромная выставка, представляющая все достижения современного искусства за последние десятилетия, развертывающая упоительную панораму достижений мировой художественной воли, являющаяся торжеством мысли и вкуса пяти континентов. На выставке представлено более двух тысяч художников из обеих Америк, Европы, Африки и Азии, туча галерей, совсем новеньких и уже имеющих репутацию, и на открытие слетелся весь цвет современного коллекционирования, дилерства, музейного дела и критики. Лозунг этого роскошного мероприятия "Пришел, увидел и купил".
Мероприятие прошло в живописнейшем районе Майами, еще хранящем воспоминание об ар деко, в двух шагах от пляжей, вблизи самых фешенебельных отелей и лучших ресторанов и сопровождалось множеством сопутствующих событий, приемов, коктейлей, музыкальных вечеров, пресс-конференций и даже – специальной лодочной прогулкой. Декабрь – отвратительный месяц чуть ли ни везде, а в Майами рай земной, и по прогнозам всех мало-мальски понимающих в современном искусстве людей этот рай земной обязательно станет любимым местом встреч всех поклонников актуальности и авангардности. Продано и куплено всего было достаточно, чтобы изобразить довольство, и, как водится, артпресса сытно причавкивала, сообщая об особенно выдающихся прайсах. Художественная ярмарка в Майами – какое правильное и освежающее событие.
О этот юг, он всех всегда тревожит! В одном из павильонов на стенах мерцали большие целлулоидные трубки и горы бессмысленно мерцающих электрических лампочек. В другом были разбросаны большие целлулоидные игрушки, не предназначенные ни для чего другого, как только быть разбросанными в специально огороженном месте, так как играть с ними совершенно невозможно. В третьем висели фотографии некрасивых голых людей больше человеческого роста, ничем не примечательных и не вызывающих ни интереса, ни желания. Четвертый украшали большие щиты, разделенные на сегменты и раскрашенные яркими анилиновыми спиральными линиями, чем-то напоминающие налепленные друг на друга сильно увеличенные фрагменты оберток дешевых фантиков. Пятый был забит множеством одинаковых портретов одного и того же человека, сделанных с одной и той же фотографии и поверх плохо раскрашенные цветной и мутной краской. Шестой заполняли полупрозрачные сопли с мерцающими синими огоньками-пупырышками, растекающиеся по надувным матрасам, время от времени продырявленным. Стены седьмого покрывали жестокие картинки, очень приблизительно подражающие детским рисункам, со схематичными изображениями дерущихся человечков и собачек. В восьмом надо было продираться сквозь занавеси синтетической паутины, в некоторых местах прожженной, чтобы очутиться у витрин с выставленными в них фигурками из бракованных киндер-сюрпризов. В девятом большие листы бумаги были забрызганы серыми подтеками, какими-то закорючками и кляксами, а под ними были наклеены таблички с названиями различных знаменитых сражений. Еще там был грубый макет Пизанской башни, обмотанный цепями, облупленные автомобили со свалки с выбитыми фарами, вырытые ямы с муляжами разложившихся трупов, кучи песку, непонятные геометрические формы из бетона, листы ржавого железа, неаккуратно сложенные полиэтиленовые мешки с чем-то белым, разноцветные решетки, наклеенные одна на другую, кубики Рубика, в которые невозможно играть, ничего не значащие надписи, выведенные кривыми буквами, и множество ненужных, грязных и разломанных вещей во всевозможных комбинациях. И телевизоры, телевизоры, телевизоры, с постоянно повторяющими одни и те же фразы головами, с наплывающими унылыми пейзажами, жующими ртами, пустыми комнатами, подтеками воды и всполохами огня.
Все было как всегда. Из павильона в павильон переходили бритые наголо молодые люди в застиранных футболках, девушки в черном, старички в гавайских рубашках и старушки в розовых шортах, семейные пары с маленькими детьми, неопрятные бородачи во вьетнамках и неопределенного возраста бизнесмены в идеальных льняных костюмах. Главные события происходили, конечно же, не в павильонах, в которые настоящие люди после VIP-открытия и не заходили, но на всех сопутствующих событиях, на приемах, коктейлях, музыкальных вечерах, пресс-конференциях и специальных лодочных прогулках. Там тоже все было как всегда. Все друг другу улыбались и здоровались со знакомыми, зорко следя за тем, кто с кем поздоровался и сколько с кем провел времени. Вокруг именитых коллекционеров вились кураторы и критики, художники с именем гордо держались в тени, а молодые общались судорожно и много, на пресс-конференциях все время говорили, но неукоснительно следили за тем, кто сколько скажет, не обращая внимания на то, кто и что сказал. Главные боссы бегали от знакомств, а боссы помельче знакомства завязывали, лучше всего же были вечера, когда коктейли примиряли профессиональную неприязнь, зажигались большие звезды, и критики с критикессами, художники с галерейщицами и дилеры с художницами успокаивались в объятиях друг друга, и сумрак был ласков, и море плескалось, и на причале поскрипывали легко колышущиеся яхты. Над всем же разворачивалось огромное бархатное небо, и в центре художественного процесса вздымался ввысь знак выставки, стела пронзительно розового цвета, точь-в-точь такого же, в какой была выкрашена презентация журнала «Гламур», с гордыми белыми буквами MIAMI.
Во всем этом нет ничего плохого. Нет ничего плохого и в ярмарках, ни в сельскохозяйственных, ни в художественных. Лучше ярмарки устраивать, чем наркотиками торговать, и рассуждать об актуальности искусства, чем по подворотням с кистенем шляться. Но зачем арткритики, поющие этому осанну, тупо пользуются словом «салон», чтобы презрительно заклеймить те события, что кажутся им недостаточно «референтными»? Сколько можно лицемерить, и неужели самим не надоело талдычить о передовых технологиях, социальном протесте, радикальности жеста, современности проекта и новом языке модернизма, выработанном авангардом двадцатого века? Ведь давным-давно все современное искусство существует по законам салона и салонного искусства с его ориентированностью на рынок, постоянной озабоченностью рейтингами и прайсами, раболепием перед прессой и неуемной жаждой публичности. Пора это признать и проветрить хламовник терминологии, вешающий на вполне заурядную и затхлую жизнь современного салона никому не нужные, кроме как самим их производителям, псевдоинтеллектуальные финтифлюшки. Посмотрите, авторы историй современного искусства, на розовый цвет стелы посреди художественной ярмарки в Майами, что уж теперь глазки строить.
Фото Art Basel Miami Beach
|
