24 июня в роскошном подвале тетра Елисейских Полей, где размещается филиал парижского аукционного дома под названием «Пари-Друо-Монтэнь», прошла беспрецедентная распродажа наследия Мстислава Добужинского, принадлежавшего его сыну, Ростиславу, ушедшему из жизни в Париже в 2000 году. На торги вышло без малого три сотни первоклассных вещей, принадлежащих самым разным периодам творчества мастера. Было что-то символичное в том, что распродажа коллекции одного из центральных художников русского серебряного века происходила в театре, история которого связана с триумфальными постановками дягилевских «Русских сезонов». Наследие этой нежной эпохи, так трепетно ценимое в русских интеллигентских кругах, на международном антикварном рынке, где русское искусство до недавней поры составляло не только сильно локальный, но и мало заметный - в коммерческом плане - сектор, всегда стоило не слишком высоко. Отсюда – порядок цен, заявленных в каталоге: от 100 до 5 000 евро. Наиболее распространенные оценки ‑ от 600 до 1200. Правда, в сегодняшней ситуации эти цифры выглядели явно заниженными, что привлекало к этим торгам дополнительный интерес. Другими словами, сенсации ждали, и она состоялась. Хотя официальные итоги еще обещают опубликовать позже, ясно что аукцион вполне можно назвать уникальным: много ли найдется торгов, где итоговые суммы превышали эстимейт в 90 или же в 140 раз!
Буднично начавшийся аукцион «понесся вскачь» с 51 лота – с работы, выставлявшейся художников на знаменитой Балтийской выставке в шведском Мальмё: цена театрального эскиза 1906 года объявленная в 2.500 евро «подпрыгнула» в процессе торгов в 25 раз. С этого момента вещи стали дорожать прямо на старте. Экспрессивные и красивые «Деревянные куклы» 1927 года, оцененные в каталоге в 1200-1500 евро, «стартовали» сразу с 10000. А их итоговая цена составила 165.000 евро, став не только максимальной суммой того дня, но абсолютным рекордом продаж произведений мастера. (* Цены приведены без 25% VAT).
Сумма, конечно, впечатляющая. Но на фоне нынешних цен на русское искусство смотрится вполне корректно. Более того, можно сказать, что благодаря этому «броску» мирискуссники лишь восстановили свои обычные позиции в иерархии рыночных цен на бесценное русское художественное наследие, где они, если выстроить всех по десятибалльной шкале, всегда располагались где-то между четверкой и тройкой.
В этом смысле аукцион наследия Мстислава Добужинского в Париже, хронологически завершающий для русского искусства антикварный сезон осени-зимы 2004/ весны лета 2005 года, вполне символичен. Как бы поразительно не выглядели рекорды цен на недавних русских торгах, главной тенденцией завершившегося сезона стала стабилизация рынка русского искусства на западе.
О «русском буме» на международном антикварном рынке заговорили года четыре назад. С тех пор ежегодно объемы продаж в этом секторе возрастали в геометрической прогрессии: если в 2002 году сенсационным успехом для «русских торгов» была сумма в $800.000, то быстро пройдя «квалификационный» рубеж в миллион, максимальная планка поднялась в этом году уже до $35 167 720. Это сумма была «выбита» 21 апреля прошлого года на русским Sotheby’s в Нью-Йорке, стартовавшего с сенсационных $1184 000 выигранных «Натюрмортом со стулом» Баранова-Россине. После чего этот вторичный, хотя и активно продвигаемый в последние года три художник на короткое время стал самым дорогим именем русской школы (конечно, за исключением интернационально признанных Малевича, Шагала, Кандинского).
Но уже первые серьезные торги нового сезона все поставили на свои места. Сумма в 1125 250 фунтов, за которую был продан 30 ноября на Christie’s самый дорогой лот зимней русской сессии в Лондоне, снова вывела на неоспоримое первое место Ивана Константиновича Айвазовского, который на антикварном рынке лидировал всегда.
Можно было бы написать не одну статью, и пару кандидатских диссертаций, анализируя интригующий феномен популярности этого живописца в коллекционерской среде. Ведь дело здесь совсем не в дурном вкусе русских нуворишей – Айвазовскому отдавали дань самые уважаемые эстеты-собиратели, легендарных для русского коллекционирования 1960-1980-х годов. Равно как и самые уважаемые современники художника, который в те далекие времена был своего рода мега-звездой, вроде Аллы Пугачевой. На хэппининги Айвазовского – именно так можно назвать сеансы в студии – собиралась самая уважаемая публика. Здесь в кубическом пустом пространстве с выбеленными стенами, на которых не было ни одной картины, ни одного графического листа и вообще ничего такого, что ассоциируется с творческом уютом художнических студий, мэтр ставил на мольберт загрунтованный холст и в течение одного сеанса писал законченную картину. Айвазовский никогда не пользовался эскизами или набросками – он их не любил (а о натуре говорил, что она только может помешать правильно написать море). Свежее написанная картина тут же покупалась, причем всегда за хорошие деньги. Айвазовский был художником для очень состоятельных людей. Разбогатевших адвокатов и зубных врачей обслуживало семейство Клеверов.
Практика таких сеансов объясняет, почему наследие художника столь объемно. Отсюда же – репутация и известность на рынке, где хорошая цена не может формироваться на основе одного прецедента продажи (художнику тоже нужна «кредитная история» как в банке). Однако и это еще не все. Можно говорить об извечной привлекательности жанра марин, а их немного в русской школе. И еще о том, что художник всем понятен. А может быть, дело еще в энергетике, на которую теперь стало «в заводе» списывать все. Ведь сам Иван Константинович был очень сильным, добрым, твердым и порядочным человеком, вобравшим в свою жизнь не одну историческую эпоху. Его имя присутствует в мемуарах русских художников-романтиков, беспутно проводивших время в Неаполе в 1830-40-х годах и по-доброму потешавшимися над смелым юношей, рискнувшим в их компании пить только воду. А скончался знаменитый мэтр в 1900 году. Так или иначе, но Айвазовский был дорог и любим всегда – и собирателями-соотечественниками и коллекционерами с Запада. Некоторые коллекционеры, прославившиеся своими собраниями работ серебряного века и русского авангарда, покупая картины Айвазовского, говорили, что это для обмена.
Как и было, но все же – в золотой коллекционерский (хоть и обменный) фонд Иван Константинович входил неизменно. Равно как и Илья Репин, Иван Шишкин, Генрих Семирадский, все те, кто не замедлил вслед за фаворитом перешагнуть миллионный рубеж. На следующих торгах список русских художников-«миллионеров» дополнился именами Константина Маковского, Василия Поленова, Константина Коровина и всегда выступавшими в одной «весовой категории» с ними первыми лицами формалистических движений 1910-х годов – Борисом Григорьевым, Натальей Гончаровой, Петром Кончаловским и т.д.
Но этим итоги минувшего сезона не ограничиваются. Стабилизационные процессы простерлись и на сферу прикладного искусства. Здесь тоже восстановилась прежняя шкала. Тройка фаворитов выглядит так (если перечислять по восходящей): агитационный фарфор, Фаберже и наконец интерьерные вазы Императорского фарфорового завода. 21 апреля в Нью-Йорке пара метровых ваз ИФЗ, щедро украшенных золотом и пейзажной росписью, «выбила» $3.936.000, став самым дорогой покупкой когда либо сделанных на западных русских торгах. Кое-кто оценил это как невероятною сенсацию. Но, давайте вспомним, что по итогам прошлого русского бума перестроечных времен, самой дорогим произведениям русского искусства также явилась пара императорских ваз, проданных в 1986 году за невероятную по тем временам сумму в $96.000. Просто цены стали другими, да и страна – другая.
|
