Все, что в силах была испортить питерская «Азбука», она испортила. В оригинале (то бишь в вордовском файле) многочисленные диалектизмы и жаргонизмы, а также большинство топонимов сопровождались ударениями; издательство сочло нужным эти ударения снять, а корректор Лазарева запамятовала, что при перегонке на верстку акцентированные «о» превращаются в «у», - и образовалась лажа. Оформление кондово-популистское, помесь советских иллюстраций к «Песне про купца Калашникова» с постером фильма «Крик». Суперобложка - ни к чему, разве только чтоб цену взвинтить; я купил «Золото» на Московской ярмарке за 190 рублей, а в магазине оно стоит под 270, не дороговато ли для «настоящего русского романа» (рекламный слоган)? Напрасно автора заставили придумывать другое название, а исходное сделали служебным, через снобистское «или» на титуле. «Вниз по реке теснин» звучит заманчиво, как стихотворная строчка, и подчеркивает метафизический содержательный пласт, который в произведении - главный. «Золото бунта» недалеко ушло от «Сокровищ валькирии» и «Мести Бешеного», читатель со старта ориентирован на костюмный триллер о кладоискателях, герою же заглавный пугачевский клад - до фонаря, он за иными, нематерьяльными ценностями охотится.
О том, чем еще книга мне не понравилась, чуть позже. А сейчас - флешбек.
Летом 2001 года крупная издательская фирма, где я служил, командировала меня в Пермь - на поиски гениальных рукописей из глубинки. По прибытии я связался с четой прозаиков, в квартире которых собиралась пишущая публика. Супругов изредка публиковали в столице, а завсегдатаев их домашнего салона - никогда. При звуке «Москва» лица этих завсегдатаев обретали мечтательное выражение, будто речь шла не о чужой стране, а о чужой галактике, прекрасной, но принципиально недосягаемой. Вместо того чтобы гулять по смазливым улочкам старого центра, я пять белых ночей сидел в гостиничном номере и читал то, что они мне принесли. Все без исключения было из рук вон. Нудно, беспомощно, в худшем смысле заштатно. Я уехал с пустой сумкой. К моменту моего визита роман пермского писателя Алексея Иванова «Чердынь - княгиня гор» был уже год как закончен. Однако ни о романе, ни об Иванове ни один из моих новых знакомых мне не сказал. Возможно, и впрямь не знали. Но задним числом представляется: наверняка были в курсе. Молчали, отсекая сильного конкурента. Человеческое, слишком человеческое. Никого не виню, сочувствую даже. В США и Европе понятие «провинциальный писатель» - оксюморон. В России, за редкими исключениями, - приговор.
Вот и Иванов теперь рассказывает в интервью, как размножал на машинке свои готовые тексты, отправлял в Москву и Петербург бандеролями на адреса издательств, взятые из выходных данных купленных по случаю книг; ни ответа ни привета от братьев по разуму, горох об стенку. До сих пор, наверное, отправлял бы, если б не Леонид Юзефович, сам коренной пермяк, в силу высокого, кровью и потом достигнутого статуса не обязанный считаться с какими-либо кружковыми интересами и с удовольствием протежирующий талантливых дебютантов. Именно Юзефович прислал мне мейлом «Чердынь»; уже после первого десятка страниц я обалдел от восторга. Затем сокращенный вариант романа тиснули в Москве под названием «Сердце пармы» - тоже идиотским, но не настолько идиотским, как самоварное «азбучное». Синхронно подоспела ивановская повесть из современной жизни «Географ глобус пропил», грянули шум вокруг нового имени в прессе и букеровский скандал, когда жюри не допустило «Парму» даже до лонг-листа, ссылаясь на ее низкие художественные достоинства... Сегодня Алексею грех жаловаться на судьбу: «Азбука» намерена выпустить его ПСС, права на телеэкранизацию «Сердца пармы» приобрела компания Central Partnership (съемочную группу возглавил режиссер шлягерной «Бригады» Алексей Сидоров; тут только Алексея Петрова не хватает), в серии «Звездный лабиринт» издательства «АСТ» вышли даже пробы пера - ранние фантастические новеллы.
Впрочем, такие ли уж пробы. Убежден: и «Чердынь», и «Теснины» по жанру - вовсе не исторические романы, а фэнтези. Реальность таежного фронтира эпохи Ивана Третьего, якобы скрупулезно воссозданную в «Сердце пармы», воссоздать на самом деле нельзя: слишком мало дошло до нас письменных свидетельств, предметов быта и произведений искусства. Какую бы тень на плетень ни наводил Иванов в беседах с журналистами, весь пармский мир, кажущийся таким детализированным, он большей частью, конечно, нафантазировал. Вогульский язык, технология магических практик, языческие орды верхом на боевых лосях - не археологические реконструкции, а эффектные эстетические конструкты. Попробуйте вживую взгромоздиться на лосиную спину - этот рогоносец не верблюд и не лошадь, на нем не погарцуешь. Так в фэнтези и полагается: чем убедительней вымышленная, невозможная ни в ньютоновой, ни в эйнштейновой вселенной действительность, тем лучше выполнена задача.
«Золото бунта» датировано концом XVIII века: эпоха куда более сохранная, внятная, со школы обросшая достоверным предметным мясом. Иванов это мясо вроде бы щедро наращивает, обрушивает его на нас кусманами, кровоточащими тушами: кораблестроительные и чугунолитейные премудрости, сложная социальная стратификация, тончайшие различия враждующих старообрядческих толков. Однако ж один из этих толков автор целиком сочинил - и тем жирно перечеркнул «документальную ценность» собственного опуса; ведь этот толк в романной реальности - ключевой, никогда не существовавшие истяжельцы полностью контролируют североуральскую экономику, влияют на бытовой уклад и мораль. «Я придумал восьмое таинство. В православии их всего семь - крещение, венчание, отпевание... Ну, те моменты, в которые высшая сила воздействует на человека через проводника - священника... Мое восьмое таинство - изъятие души» (из интервью). Это вам не шашкой махать. Это не какая-нибудь безобидная виньетка, это трансформация устоев, несущих опор.
В полном соответствии с фэнтезийным ноу-хау. Урсула Ле Гуин проецирует европейское средневековье на планету, которая сходна с Землей во всем, кроме того что зима, весна, лето и осень длятся тут не три месяца, а несколько людских жизней. Вне этого единственного кардинального допущения в романе «Планета изгнания» не было бы ни персонажей, ни фабулы, ни интереса; не было бы собственно романа. Так и Иванов: купаясь в смачных, вкусных фактурах, он ни на миг не забывает, что они нужны затем лишь, чтоб по-новому выпятить важную ему нравственную коллизию, поместить героя-протагониста в такую нетривиальную среду, которая оттенила бы все особенности героевой персоны.
А протагонист у Иванова всегда тот же, только имена разные. И князь Михаил из «Пармы», и Отличник из «Общаги», и молодой сплавщик Осташа Переход из «Теснин» - крупные индивидуальности, которым до того муторно, тесно среди окружающего духовного убожества, что у них есть лишь два пути: гордо воспарить над повседневностью или гордо умереть. В «Золоте бунта» движущая сила захватывающего сюжета, который я не собираюсь пересказывать, - саднящая, неутоленная гордыня Осташи, стремление доказать самому себе и другим, что он не лаптем делан, а избран, помазан свыше на сверхъестественные свершения. Юноше, по большому счету, до фени и религия, и родство, и нежные чувства, и государственная польза, и почвенная правда; в тексте многажды повторяется мысль о том, что народ как масса никакой специфической правдой не обладает. Правду, объединяющую идею вносят внутрь массы сильные личности, одухотворяют аморфную толпу и ведут ее за собою к им одним внятной цели, благородной или сатанинской - не важно.
Позволю себе предположить, что когда Иванов подбирал книге альтернативное название, в его подсознании всплыло хрестоматийное: «Или, БУНТ на борту обнаружив, Из-за пояса рвет пистолет, Так что сыпется ЗОЛОТО с кружев, С розоватых брабантских манжет». Закономерно ведь, что «Теснины» очень глянулись Дмитрию Быкову, который складывал для фантастической книги Лазарчука и Успенского «Посмотри в глаза чудовищ» несочиненные стихи Гумилева, который, в свою очередь, непременно опознал бы в Осташе Переходе собственное лирическое «я».
Да что Гумилев; сам Гарри Поттер вперился бы в Осташу, точно в волшебное зеркало на вырост. При том что в «Теснинах» сохранилось вроденное и неотразимое обаяние стиля, подкупавшее многих в «Чердыни», мастерство сюжетосложения поднялось до западных масскультовых стандартов, до заоблачных голливудских высот. Умудренный успехом Иванов играючи кладет Акунина на лопатки. Зазывно млеющей мистики по-прежнему хоть ложкой ешь; а экшна, драйва, непредвиденных поворотов, детективных кви-про-кво, скелетов в шкафу, киногеничных катастроф и драк, насилия и секса заметно прибавилось, на двенадцать телесерий достанет с лихвой; Сидоров, трепещи, готовься.
Так что же мне все-таки не нравится? Чего я сижу здесь и мелочно злобствую? Ну-ка стоп, этот вопрос мы снимаем. Все мне нравится, все. Любимый мною писатель добился заслуженного признания. Покорил столицу без суеты и урона достоинству, исключительно масштабом своего уникального дара. Я вспоминаю душераздирающе горький финал «Пармы»: «И он уже не был князем, не был человеком, а был только корнями отцветающих трав, только палой листвой, только светящимся песком». Открываю последнюю страницу «Золота» - и вижу там хеппи-энд, оптимистический поцелуй в диафрагму. Я счастлив сим фактом. Счастлив. Жизнь и искусство саморазвиваются по целесообразной, правильной экспоненте.
Следующий роман Алексея Иванова, по данным СМИ, будет посвящен российской современности, сюжету не поможет никакой экзотический антураж. Рабочее название - «Блуда и Мудо». Надеюсь, оно же и окончательное. Что-то подсказывает мне, что придумывать замену этому чудесному титулу Алексея не заставят.
|
