1.

Статья Виталия Третьякова «1917, 1937, 1957, 2007, 2017», опубликованная в №43 «Московских Новостей» вызовет, наверное, еще немало споров. Я не хочу заниматься ни апологетикой, ни критикой, мне понятен этот пафос, в котором есть и трагизм и захватывающее дух величие: «Это была Великая революция. Великая абсолютно по всем параметрам и по всем своим последствиям. Великая не просто по масштабам, не только по пафосу её лидеров и рядовых участников, не исключительно по последствиям, как позитивным, так и трагическим, но и по целям, по исторической значимости и по содержанию».

Я бы сказал даже больше. Настолько велика была эта революция, настолько выходила за рамки всех и всяческих идеологий, что для того, чтобы осознать ее масштаб, мало прошедших ста лет (мало, быть может, и тысячи). Но кто же может вместить столь грандиозное, лишь взгляду гения доступное явление? Слава Богу, такого гения русская революция нам оставила. Говорю, конечно, об Александре Блоке, слышавшем ее музыку в максимально доступном диапазоне частот, в душе которого преломились и ее величайший триумф и величайшая трагедия.

Те же регистры нашей исторической трагедии пытается примирить и Виталий Третьяков, в пику «либералам», низводящим «русскую историю последних пяти или последних трёх веков всего лишь к какому-то "движению в Европу"», и, одновременно, урезонивая слишком увлекающихся «патриотов», которым сто миллионов жизней фтопку – что на митинг прогуляться.

Такое примирение – действительно благородная миссия, и пару эту (при том, что со многим в оценках Виталия Третьякова я вряд ли соглашусь) мне хочется не развенчать, но дополнить. Ибо не только Величайшей трагедией (совершено очевидной) и Величайшим триумфом (довольно двусмысленным, но все же – и великая модернизация, и покорение космоса, и, конечно, Великая Победа) была Русская революция, но и Величайшим позорищем тоже. Более того, все величие ее растет из величайшего позора, самого плачевного крушения Великой Империи с ее знаменитой Триадой. Взгляните на это Самодержавие, расстреливающее народ с православными хоругвями в день Кровавого воскресенья, а затем отрекающееся от власти и страны из-за того, что в условиях военного времени в Петроградских пекарнях три дня ощущается недостаток свежих булочек; на это Православие, вначале освящающее расстрел народного Крестного хода к царю, а потом так же непринужденно отрекающееся и от самого «помазанника», с легким сердцем предавая его в руки «благоверного Временного правительства»; на эту Народность, наплевавшую и на царя, и на веру, и на империю, оголившую фронты и жадно бросившуюся «грабить награбленное»…

«Ах, если б знали, из какого сора…», – вот именно! Кто ж, как не русский, это знает? Этот экзистенциальный русский, что стоит, качаясь, на вечном перепутье, не зная, что делать ему в следующую минуту – поджечь ли деревню или уйти в монастырь? (И вероятней всего, подчиняясь порыву своей всечеловеческой души, сделает и то и другое.)

Великая революция стала Великим крушением, полным и всеобъемлющим, не только самого старого мира, но и всех его ценностей – государственных, нравственных, религиозных. «Требуется действительно похоронить отечество, честь, нравственность, право, патриотизм и прочих покойников, чтобы музыка согласилась помириться с миром… 9/10 России… уже не существует. Это был больной, давно гнивший; теперь он издох; но еще не похоронен; смердит…» (А. Блок, Дневники, 4 марта). Вот она, музыка! Упасть на самое дно колодца, увидеть свой гниющий труп, осознать этот последний мрак, заглянуть в глаза этой правде… Вот дыхание революции, сметающей все условности, срывающей все маски, открывающей истинное лицо народа, времени, человека, открывающей все его зло, всю страсть, всю жажду и всю правду... Уничтожить, отречься, отряхнуть пыль ничего уже не значащих слов, разбить эти камни, лишенные духа, что бы почуять, быть может, дыхание настоящей жизни… Ведь познать великое крушение – значит, познать самого себя. Остаться при этом в живых – значит, родиться заново. Ибо «то, что нас не убивает,  делает только сильней», как сказал один из пророков Революции. И лишь познавший великое крушение способен и на великое свершение…

«Великая история была выбрана (ниспослана) России когда-то давно, задолго до 1917 года. И отказаться от неё ни в 17-м, ни позже Россия не могла, не захотела или не сумела. Этим-то всё, в конечном итоге, и объясняется», – пишет Виталий Третьяков. Да, этим все и объясняется. И когда эта Великая история обернулась Великим крушением, тогда, с самого дна колодца, сквозь весь свой внутренний мрак увидела она ослепительную звезду и устремилась вслед. Со всей своей жертвенностью, терпением, экзистенциальностью, со всем своим адом внутри. Вслед великой Мечте, великой Утопии, с каждым шагом все страшнее, все безнадежнее, все пьянее от морей крови вокруг («море по колено, небо по плечо!»)…

Так, к вечным русским путям – путям разбойника и кающегося грешника – Русская революция прибавила еще один – Великое свершение. А ее увенчанная Гагариным модернизация стала апофеозом Мирового модерна, явлением столь же всечеловеческим как явления Рублева, Пушкина, Достоевского, Толстого – всех этих творцов Великой мечты. А русский народ, призванный своей Великой историей к Великому терпению и жертве («всю тебя, земля родная, в рабском виде царь небесный…»), захваченный новой невиданной еще Верой, познавал теперь и Великое дерзание. Треть народа была отдана в жертву Утопии. И это поистине великая Жертва, достойная изумления и требующая еще своего осознания.

2.

Конечно, Мечта эта – грандиозная мечта о всемирном братстве и счастье, причаститься которой сзывала «варварская лира» Русской революции, – была мечтой единиц. Большинство, как всегда и везде, вело: «взять все, да поделить». Но побеждало не большинство, не бандиты-большевики, побеждала Мечта. И что могли противопоставить ей белые генералы? Осточертевшего всем царя, осточертевшую империю? Они были обречены. И не потому, что против них были красные комиссары и красный террор, а потому, что это была новая, невиданная еще правда самой Жизни.

«Жизнь - безграмотна. Жизнь – правда (Правда). Оболганная…но она – Правда – и колет глаза, как газета «Правда» на всех углах… Жизнь не замажешь… вскрыть правду. Последние арийцы – мы…» (А. Блок, Дневники, 11 янв, 1918)

Великий Крестовый поход самой Жизни – вот что это было. Ибо «есть упоение в бою и бездны мрачной на краю», в котором только и может человек почуять дыхание Вечности. Не унылого консисторского «православия», задушенного в духовных канцеляриях, но самой Жизни, самого Бога!

Ибо только человек, увидевший глубины зла в себе, способен смотреть и на ослепительные вершины святости… Вот лишь в какой парадигме следует искать и разрешать достойную изумления загадку, тайну, чудо Русской революции. Эту музыку и слышал Александр Блок, когда писал: