На глазах возвращается хорошо забытое старое. Влиятельные фигуры, как и в прежние добрые времена, публично выясняют отношения. Все больше сходства с информационными войнами позднеельцинской эпохи. Обмен утечками и компроматами все чаще дополняется открытыми демаршами.

Виктор Черкесов в своем коммерсантовском открытом письме еще не перечисляет своих недругов поименно, а телезвезда Владимир Соловьев в «официальном заявлении» уже прямо называет имена тех, кого боится – Игоря Сечина и Николая Патрушева. Принцип подковерности, казавшийся в таких делах незыблемым, больше не соблюдается.

И вот уже вполне системные средства информации, вплоть до «Вечерней Москвы», демонстрируют давно забытую прямоту и конкретность рассуждений: «Известно, что между силовыми ведомствами Николая Патрушева (ФСБ) и Виктора Черкесова (ФСКН), двух представителей питерской команды президента Путина, существуют достаточно натянутые отношения. Вполне возможно, что равновесие сил было нарушено наркополицейскими (они подключились к расследованию ряда громких дел, находящихся в компетенции ФСБ и в какой-то степени дискредитировали это ведомство… Тем не менее последнее слово осталось за чекистами».

Возникают два очевидных вопроса: почему гласность верхушечной борьбы возродилась именно сейчас? И – каким будет следующее действие?

С ответом на первый из них проблем нет. Застарелые неприязни и соперничества, помноженные на ожидаемое изменение формулы власти, резко повысили градус борьбы. Обмен легкими толчками под столом переходит в прилюдный обмен ударами. А то, что раньше тихонько кипело под крышкой, переливается теперь через край прямо на глазах у публики. Не обязательно для публики, но публично, заговорили не все подряд, а в основном те, кто опасается, что не сможет отстоять себя за закрытыми дверями.

Насчет главного адресата черкесовского послания у медиа-ресурсов всех оттенков разногласий практически нет: «Возможно, Черкесов не имеет доступа к президенту, а может быть, просто не может ждать: нужно же время, чтобы как-то убедительно изложить свою позицию… В какой-то степени эта статья обращена именно к президенту» («Грани.ру»).

«Что бы ни стояло за заявлениями Черкесова и Дворковича (об опасности моды на госкорпорации – С.Г.), они наглядно показывают, что просто так достучаться до самого высокого руководства страны не по силам никому, даже главам Госнаркоконтроля и Экспертного управления администрации президента. К сожалению, делать это через СМИ тоже, скорее всего, окажется делом бесполезным» («Страна.ру»).

«Люди черкесовского уровня и доступа прибегают к публичным ходатайствам только тогда, когда нет возможности похлопотать лично и кулуарно… Статья – своеобразное прошение на высочайшее имя» («Стрингер.ру»).

Что же до Владимира Соловьева, то он и сам перечисляет тех, кому пишет: «Я бы просил депутатов Государственной Думы, членов Совета Федерации, Генеральную прокуратуру, ФСБ и МВД, разобраться… (с выбросами компромата, которых опасается Соловьев – С.Г.) …Очень хотелось бы встретиться с руководителем администрации президента. Впрочем, дело дошло уже до того, что крайне интересует позиция Владимира Владимировича Путина… Сегодня я позвонил в приемную директора ФСБ Николая Платоновича Патрушева и попросил о личной встрече с ним».

Добавим к этому, что высшее начальство все-таки не может быть единственным адресатом открытых писем, сознательно запущенных авторами в широкий оборот. Общественное мнение тоже неизбежно становится участником спора – хотя, видимо, и не главным. И не зря в своих оценках результативности этих посланий многие из знатоков весьма скептичны: «Эксперты прогнозируют, что конфликт внутри «чекистского сообщества» закончится не в пользу Черкесова. Черкесов уже давно был вытеснен из ближайшего окружения президента» («Газета.ру»).

Есть, однако, и оптимисты (характерно, что это как раз те, кто настроен крайне античеркесовски): «По меньшей мере странно воспринимать его заявление едва ли не как акт отчаяния, крик души (раз пишет, значит, нет доступа к телу)… Это заявление человека с большими амбициями, большим аппаратным весом и, возможно, большими перспективами. Почему нам кажется, что за письмом в «Коммерсанте» должна последовать чуть ли не отставка Черкесова, а не его возвышение?» («Ежедневный журнал»).

Итак, с причинами перехода высоких фигур к открытой политике более или менее ясно. А с прогнозами, как этот переход скажется на судьбах действующих лиц, ясности куда меньше. Что опять-таки не удивляет, поскольку уже много лет, как все такие прогнозы у нас – гадание на гуще.

Но есть и еще один вопрос: как отнестись к самой политической программе, помимо списка конкретных жалоб изложенной Черкесовым в письме, которое не зря озаглавлено: «Нельзя допустить, чтобы воины превратились в торговцев».

Обстановка не особо располагает к тому, чтобы ее обсудили с серьезностью, которую она заслуживает. У наших провластных медиа просто язык прилипает к небу, когда они видят напечатанными, да еще и многократно повторенными слова: «чекизм», «чекистская корпорация», «каста» и т.п.

Что же до медиа антивластных, то они за немногими исключениями сосредоточились на отработке одной-единственной черкесовской метафоры – и в самом деле, более чем уязвимой – о том, что постсоветское общество, «падая в бездну», спаслось, уцепившись за «чекистский крюк». Легко догадаться, что именно этот крюк и прошел красной нитью через десятки статей и заметок: «Крюк души», «Крюк на особом пути», «Какой великолепный мясницкий образ!» и еще многое и многое в том же духе.

Между тем, Черкесов – единственный человек из руководящего круга, кто открыто назвал кошку кошкой: «Что до "чекистского крюка", который, по мнению Черкесова, спас Россию, то нужно понимать, что это взгляд этих людей, они действительно видят ситуацию именно так… Я думаю, что сейчас Черкесов – это идеолог чекизма номер один, до него никто так четко никогда не формулировал мировоззренческие принципы чекистов и никто открыто не призывал забыть распри и сплотиться. Мне кажется, что Черкесов осмысленно болеет за дело, думаю, эта статья – это своего рода крик души» (Ольга Крыштановская, социолог).

Концепция Черкесова сводится к тому, что «чекистская каста», благодаря своему корпоративному духу, оказалась единственной силой, способной удержать страну. Главное теперь – сохранить эту сплоченность, прекратить начавшуюся «войну групп» внутри спецслужб, «в которой не может быть победителей», и тогда чекистская каста превратится в локомотив и «выведет общество в новое качество». А после этого – перейдет «из корпорации в нормальную профессиональную группу, ничем, по сути, не отличающуюся от других…».

Увлекшись разбором художественного образа «крюка», комментаторы упустили из виду другой художественный образ, для интеллектуала Черкесова, возможно, более важный. Соединение рассуждений о «касте» с предупреждениями о вреде превращения «воинов» в «торговцев», явно отсылает к древнеиндийской кастовой системе. Точнее, к ее предшественнице – системе четырех варн. В которой три высшие (так называемые дваждырожденные): мудрецы-брахманы, воины-кшатрии, торговцы-вайшьи; и одна низшая – «единождырожденные» шудры.

Та гармония каст, которую считает желательной и возможной Черкесов, самым наглядным образом описана в древнем эпосе «Рамаяна»:

Отважный, радушный за гостя богам благодарный,

Делился народ на четыре достойные варны.

Над воинством – брахманов славных стояло сословье.

Ему подчинялись с достоинством, без прекословья.

Отважных воителей чтили всегда земледельцы,

Торговцы, потомственные мастера и умельцы.

Купец ли, ремесленник, воин ли, брахман ли мудрый,-

Трем варнам служили с отменным усердием шудры.

Спору нет, система прочная и красивая. Но не для нашего климата. И проблема не только в том, что наши кшатрии по совместительству переквалифицируются в вайшьев. А кто у нас брахманы, авторитету которых все подчиняются «с достоинством и без прекословья»? Пиарщики? Звезды шоу-бизнеса? Их влияние еще велико, но идет на убыль. Тон письма Владимира Соловьева говорит отнюдь не об уверенности в собственном превосходстве. Интеллигенция? Но ее не признают в роли брахманов не только гордые кшатрии и вайшьи-пальцы веером, но даже и самые скромные пьющие шудры. Хотя сами-то интеллигенты, во-первых, видят себя именно брахманами, духовными вождями, а во-вторых, весьма предубеждены против кшатриев.

Отзывы интеллигентных читателей «Коммерсанта» на его форуме почти однородны: «Автор жжот. Страна должна жить на чекистском крюке, да… Потрясающе. Потрясающе. Ура».

«Меня всегда поражало – да эти ребята, они же в своей системе, как в капсуле! Удивительный мирок – не слышат, не знают и со стороны своей деятельности не видят».

«Эх, товарищ генерал… И жалко Вас, симпатичнее Вы все-таки своего «смежника»… Но мы для Вас – в общем-то абстракция, типа кошек, судьбу которых вправе решать «корпорация»… Покайтесь, товарищ генерал!»

Конечно, наши «вайшьи» никогда вслух ничего подобного не скажут о тех, кто их сильнее. Но кто знает, что будет, если более сильными они почувствуют себя? И наши «шудры» сейчас относятся к «кшатриям» вполне лояльно. Как минимум, с молчаливым опасливым почтением. Но и это чувство – лишь до тех пор, пока их благосостояние растет. В отличие от древней Индии, «кастовая» система у нас хрупка, и, предлагаемая в качестве образца, выглядит утопией.

Но не только. В нашем раздробленном постсоветском обществе она кое в чем и реальность. Притом изобретенная отнюдь не чекистами. Слово «команда» для обозначения сплоченной группы лиц, управляющих государством, вошло в оборот, как известно, в 1991 году, одновременно с началом гайдаровских реформ, и с тех пор служит благозвучным заменителем таких понятий, как «клан», «клика» и «камарилья». Административно-реформаторские, старо-номенклатурные и олигархические «команды» сменяли друг друга и сходили на нет, вырождаясь, раскалываясь, раскачивая страну своими междоусобицами. Подъем наверх самой спаянной из всех возможных «команд» - спецслужбистской – рано или поздно был, видимо, неизбежен.

Стоит вспомнить, что в 1998-м фамилию Примакова первым назвал публично ни кто иной, как Явлинский. А потом Примакова сменил Степашин. И Путин был уже третьим в этом ряду.

Но процесс расслоения, обуржуазивания и постепенного раздробления неизбежен в любой «команде», даже и самой корпоративно крепкой, назови ее хоть кастой, хоть чем. Призывы повернуть этот процесс вспять не имеют смысла. Но в протестующих словах обиженных есть и нечто принципиально важное именно для сегодняшнего дня.

Понятно, что правозаконности нет и скоро не будет. До нее еще расти и расти. Но что возможно и необходимо именно сейчас – это чувство меры в противостояниях групп. Одно дело – отнятие должностей и материальных благ, другое – репрессии.

Во времена разгрома ЮКОСа тот, кто не был с ним связан материально, вряд ли сильно переживал из-за того, что у Ходорковского и Лебедева отобрали бизнес. Но ни один нормальный человек не мог равнодушно смотреть на показательный процесс с последующей отправкой его участников в лагеря.

Нам ли не понимать, с какой легкостью у нас «выборочные» репрессии превращаются в никем не управляемый поток. Не ехать назад, к кастовой сплоченности, это утопично, а просто притормозить, резко убавить скорость, чтобы на поворотах не разбить машину – это то, что сейчас в интересах и «верхов» и «низов», и «воинов», и «торговцев», а также и всех прочих, как бы они себя ни называли.