Споры о демократии начались не сегодня и, хочется верить, никогда не закончатся. Это замечательно – ведь, не споря, улучшить систему народовластия невозможно (все равно, в какой стране). А то, что подобное улучшение необходимо, очевидно всем – как жителям заслуженных демократических стран, так и новым членам клуба, включающего ныне большую часть мира. Ведь и в абсолютных числах – большая часть человечества сейчас впервые живет в демократических странах или желающих почитаться таковыми. Среди наиболее населенных государств к ним не относится только Китай, а Индия, США, Россия, Мексика, Индонезия, Бразилия и Япония имеют демократические системы разной степени зрелости и устойчивости (Пакистан, Бангладеш и Нигерия, с трудом, путем кровавых проб и ошибок, стремятся, в отличие от Китая, к этой группе присоединиться). По демократическим правилам живет вся Европа, вся Америка (кроме Кубы).

При этом демократия не относится к давним или постоянным спутникам человечества. Причиной этому то, что, как точно заметил один из ее наиболее последовательных и непримиримых русских критиков, «демократическая форма правления самая сложная и самая затруднительная из всех известных в истории».

Случайно ли то интеллектуальное ударение, которое мы всегда делаем, обсуждая великие свершения древнегреческой мысли – действительно ли их творцом был демократический полис? Ведь культура цвела вовсю и при сиракузских тиранах, в то время как вполне демократическая по всем параметрам (естественно, в античных координатах) Спарта никакого значимого духовного наследия не оставила. Более того, и в смысле чисто политическом (о чем нам никогда не устанут напоминать) греческая демократия потерпела поражение – и в Афинах, и в Спарте и по всей своей ойкумене.

Однако уважение к демократическому и культурному наследию основателей европейской цивилизации появилось не вчера. Первыми его с очевидностью выказали ее наследники и восприемники, основатели и столпы самого успешного государственного проекта в истории древнего (и не только древнего) мира. Проекта, безусловно демократического, который с веками оказался настолько функционально проработан, что мы до сих пор пользуемся его достижениями. Ведь трудно признать цивилизационной случайностью древнеримскую республику – и то, что Pax Romana оказался во всех отношениях долговечным и культурно продуктивным. Был он способен и в течение долгого времени переживать тяжелые гражданские потрясения, не раз губившие различные великие державы традиционно монархического характера. Конечно, римская res publica (общественное дело, точнее, вся совокупность таковых дел, общинных и государственных) тоже оказалась не бессмертной, но отнюдь не умерла с первым цезарем. Многие ее институты продолжали действовать и в имперский период, и даже в средневековье. Поэтому следует обратить внимание на те ее характеристические черты, которые обеспечили такую устойчивость и способность к самообновлению.

Не будет сюрпризом давно замеченная особенность древнеримской республики. Она гораздо лучше, чем Афины (и чем итальянские коммуны средневековья и Возрождения, тоже вряд ли случайно на протяжении столетий бывшие культурными «моторами» человечества), совмещала интересы государства и отдельной харизматической личности. Человека, который часто по своим способностям может и должен стоять у руля, но не всегда готов вовремя покинуть капитанский мостик и, главное, часто игнорирует вопрос преемственности власти – предмет для всех способов управления наиважнейший.

Историки, как водится, приводят разные доводы в качестве побудительной причины, но факт остается фактом. На протяжении примерно четырех столетий, в течение которых Рим из небольшого италийского городка вырос до мировой державы, талантливые «харизматики» с удовольствием и тщанием исполняли все возможные управленческие роли – от малой до великой, и синекур себе не искали. С легкостью расставались с консульскими регалиями, переходили с высших должностей на низшие и обратно, служили в армии в различных чинах, не требуя за это никакой мзды (в том числе и вдали от дома), и прочая, прочая.

Вплоть до конца II в. до н. э. Рим не боялся способных людей. Там не было изгнания Аристида или Фемистокла, не было и какого-нибудь удивительного Перикла, мудро, но единолично правившего великим городом и во многом обеспечившего его невероятный расцвет. Нет, Римом управляла система, и когда она нарушилась, когда перестала отвечать интересам своих собственных талантливых политических деятелей, то вот тогда они стали использовать для достижения своих целей способы внесистемные, применим даже современный термин – недемократические.

И пусть мы знаем, что единоличная власть, пришедшая на смену гражданским междоусобицам, устроила уставшее от беззакония население, не стоит преувеличивать ее цивилизационный потенциал. Положение дел в империи зависит слишком от немногих факторов, потому закономерна ее периодическая нестабильность. Не случайно, что история снисходительно смотрит только на тех римских императоров, которые основывали свою деятельность на старых республиканских институтах, и, что самое главное, назначали себе преемников не из числа прямых родственников, а из наиболее квалифицированных политиков следующего поколения. Но долго и это продолжаться не могло – как не мог быть длительным расцвет Флоренции в эпоху правления семьи Медичи. Ведь в величайшем городе Возрождения спустя почти полторы тысячи лет нашему взору предстает та же историческая болезнь. Необыкновенно живучая и продуктивная демократическая система не может преодолеть трудностей роста, которые вырождаются в гражданскую войну, после чего радостно выбирает себе мудрого и талантливого лидера с неограниченными полномочиями, за которым приходят не столь мудрые, не столь талантливые, но от полномочий почему-то не отказывающиеся.

Вряд ли стоит безапелляционно проводить параллели между давними историческими кризами и нынешними проблемами современного демократического способа правления, восходящего к достижениям политической и философской мысли англоязычного мира XVII-XVIII вв. Тем не менее, нужно сказать, что наблюдаемое ныне отчуждение избирателя от избирательного процесса, превращение политического дискурса в маркетинговый, его все большая поверхностность, с упором на обертку, а не содержание, появились на свет не вчера. Уже упоминавшийся нами русский мыслитель еще в позапрошлом  веке отмечал, что в демократии «процедура решения превращается в игру, совершающуюся на громадной арене множества голов и голосов; чем их более принимается в счет, тем более эта игра запутывается, тем более зависит от случайных и беспорядочных побуждений».

Оставим дискуссии со стариком на потом, сейчас же спросим всех оппонентов демократии (в нынешнее время, как правило, выступающих под флагом сторонников «ограниченной» демократии): а на каких основаниях мы должны лишать свободного гражданина права распоряжения теми деньгами, которые он регулярно отдает государству в виде налогов и прочих поборов? Значит, заработать деньги и сдать их в кассу – это можно, а повлиять на их распределение никак нельзя? Именно с этого практического вопроса начинается демократия, а не со всяких высоколобых теорий. Как здесь не вспомнить лозунг первых американских революционеров: «No taxation without representation – нет налогам без выборного представительства».

Конечно, автомеханик не сможет с точностью рассчитать, какие средства надо отпустить на ремонт канализации в его собственном городке, не сумеет организовать работу начальной школы и даже не определит на глазок, какой из мостиков через местную речку нужно чинить в первую очередь, но неужели он не должен в принятии этих решений участвовать, влиять на них, пусть опосредованно? (А в случае мостиков – и напрямую). И если мы отвечаем на этот вопрос положительно – то невозможно не согласиться и с соразмерным сохранением этого влияния в иных масштабах, вплоть до государственного.

Очевидно, что механизмы и способы этого влияния не могут не быть разными – в зависимости от размеров и исторических реалий того или иного государства (включающих и уровень гражданского сознания автомехаников). Но трудно отрицать сам принцип – необходимость учитывать vox populi, как невозможно поддержать урезание прав народовластия под тем предлогом, что некоторая часть народа этими правами никогда не пользуется.

Признание недостатков демократической системы в том или ином государстве вовсе не равнозначно утверждению за ней каких-то коренных пороков. Скорее, наоборот, как мы говорили в начале, несовершенства демократии должны и могут послужить отправной точкой для непрерывного реформирования, улучшения структур представительного правления, сложившихся в конкретной стране. Вряд ли случайно, что наиболее успешные, наиболее функциональные демократические государства никогда не закрывают двери перед такими переменами – но и никогда не пытаются ввести их без длительного и всестороннего обсуждения. Обжигались уже.

Здесь время упомянуть о еще двух краеугольных камнях эффективно работающей демократии. Во-первых, ее поливалентности, способности включить во властный процесс людей самых разных убеждений и способа мысли, наличия многочисленных институтов, не всегда связанных с делом государственного строительства напрямую (например, СМИ), без которых сегодняшнее демократическое государство, особенно крупное и многонациональное, существовать не может. И без которых его бы не было – европейская и американская демократия выросла из общественных организаций, добровольных и многочисленных. Во-вторых, не стоит забывать про личную ответственность отдельно взятого гражданина, которая тоже не падает с неба – ее необходимо воспитывать: и в ближнем, и в себе самом.

Большого отличия от решения повседневных проблем бытия тут нет – везде стоит не ограничиваться поверхностным взглядом, а пробовать проникнуть в глубину, в самую суть дела. Если гражданину галстук кандидата важнее его программы, то кандидат ли в этом виноват? Да, современная масс-культура, как в любую эпоху, предъявляет обществу глянцевую обертку, надеясь, что для потребителя она окажется важнее самого продукта. Однако люди, воистину культурные, эту ловушку распознают легко. Более того, ни один здравомыслящий человек не сделает серьезную и денежную покупку под воздействием одной рекламы. Именно из таких грамотных потребителей получаются самые лучшие граждане – и самые ответственные избиратели. Однако культурный или интеллектуальный ценз на выборах мы вводить все-таки подождем – ведь популяция Граждан непостоянна. Бывает, ее покидают, бывало в нее приходит. Демократия – это река, почти гераклитова.

«Вот каково в сущности это учреждение, выставляемое целью и венцом государственного устройства. Больно и горько думать, что в земле Русской были и есть люди, мечтающие о водворении этой лжи у нас… Едва ли дождемся мы, – но дети наши и внуки несомненно дождутся свержения этого идола, которому, современный разум продолжает еще в самообольщении поклоняться… Страшно и подумать, что возникло бы у нас, когда бы судьба послала нам роковой дар – всероссийского парламента! Да не будет». Один из самых успешных противников российской демократии, К.П. Победоносцев умер в 1907 г., через год после избрания I Государственной Думы, события, как скоро поняли его младшие современники, необратимо запоздавшего.

Те люди, которые отрицают право ближнего на распоряжение жизнью государства, лояльным гражданином которого он является, наказывают не себя, а будущее своей собственной страны. Прошедшие сто лет российской истории доказали это с горькой очевидностью. Жаль только, что современность никогда не является столь же очевидной,  как минувшее, столь же однозначной и определенной.

Как решить, кто ныне прав, кто виноват и «куда ж нам плыть»? И можно ли это сделать эффективно и справедливо, не используя демократических методов?