В воскресенье стартовал очередной осенний призыв, который, как почти все кампании Министерства обороны, проводится под прекраснодушные и громкие лозунги о «выполнении плана» и наборе «необходимого контингента». Официальная риторика военных за последнее десятилетие, впрочем, претерпела одно существенное изменение: к еще советским клише, так знакомым каждому, кому не чужд military-style, добавились несколько строк о «новых вызовах, которые стоят…». «Кто на ком стоит» в данном случае, трудно понять, потому что сама невнятность концепции сводит на нет любые благие попытки генералов объяснить, чего же они на самом деле хотят от своих вооруженных сил. В том, что современная российская армия – не «рабоче-крестьянская», как ее принято именовать, а именно генеральская, понятно каждому, кто соприкасался с войсками прямо или косвенно. И дело здесь вовсе не в пресловутых газонах, которые новобранцы красят в мирный зеленый цвет. Дело в том, что отчуждение армии от общества и государства зашло столь далеко, что вернуть российским вооруженным силам легитимность сегодня может только чудо. Генералитет по известным причинам не может допустить даже самой мысли об этом чуде: нынешний status-quo удобен командованию, так как снимает с него всякую ответственность за то, что происходит в подведомственных им структурах.

Осенний призыв возвращает нас к неутешительной статистике, которая фактически оправдывает любое бездействие военных. Во-первых, количество призывников – пусть ненамного – но снижается из-за «демографической ямы», в которую попала Россия. В эту осень официальный план призыва – всего 130 тысяч человек. Два года назад Министерство обороны рекрутировало почти 200 тысяч. Во-вторых, невозможность отменить все отсрочки, которые вот уже несколько лет пытается упразднить Минобороны, объективно не позволяет призывать никого, кроме довольно узкой люмпенизированной прослойки жителей депрессивных городских окраин и еще более депрессивных сел и деревень. А это – лишь 9% от реального числа призывников. И, наконец, в-третьих, вследствие неизбежной деградации школьной медицины (которая, между прочим, оказалась выключенной из национальных проектов «Здравоохранение» и «Образование»), количество физически и умственно полноценных призывников стремится к неуловимо малой величине. Все эти факты известны давно и показательно почитаются «неисправимыми бедами», которые, как грипп, можно и не лечить: когда-нибудь сами пройдут. Системного решения армейского кризиса Министерство обороны вот уже который год предложить не в состоянии.

Но нынешний призыв, кроме всего вышеозначенного, имеет одно весьма страшное свойство: он станет последним «двухгодичным», с весны 2007 года призывать станут на полтора года, а с 2008 – и вовсе на год. Вряд ли стоит сомневаться в том, что «дедовщина», постоянно побеждаемая, но так и не побежденная, не замедлит вспыхнуть с новой силой. В 60-х, когда советская армия переходила с «трехгодички» на двухлетнее несение службы (на флоте – с четырех лет на три) и призывной контингент был не в пример лучше, и сама система наказаний работала на зависть, рецидивов «дедовщины» избежать все равно не удалось. Что уж говорить о нынешних вооруженных силах. Единственным шансом избежать невиданного кризиса «неуставных взаимоотношений» в этой ситуации становится столь долго озвучиваемое Сергеем Ивановым расширение «призывной базы» за счет окончивших вузы молодых людей. К сожалению, механизм этого «расширения» остается тайной за семью печатями, а декларации Минобороны так и остаются декларациями.

C грядущей «дедовщиной», к которой уже готовятся всевозможные «комитеты солдатских матерей», по катастрофичности будет почти на равных соперничать ставшая уже классической идеологическая невнятность нашей военной концепции. Против кого и за что будет воевать Россия в XXI веке, ее «призывному контингенту» объяснить никто не удосужился. И история с «новой военной доктриной России», которой у нас, как выяснилось, все-таки нет, в этом смысле выглядит очень показательно. Когда Минобороны опровергает просочившуюся в СМИ информацию о подготовке военной доктрины и чуть ли не тут же после этого выводит войска из Грузии, одновременно грозя ей то войной, то санкцией, нетрудно догадаться, что никакой долгосрочной продуманной военной стратегии у России попросту нет. Написанный в 1993 и немного исправленный в 2000 году документ устарел так сильно, что о нем уже стыдно вспоминать. Но даже если представить на миг, что обновленная концепция новой доктрины, действительно насущно необходимой стране, все же существует, прятанье ее по темным углам вряд ли будет способствовать адекватности российской военной политики. Окутанная прохудившейся завесой тайны, доктрина Минобороны обречена устареть за полгода до обнародования и остаться очередным «благим намерением» в коротком списке точно таких же, ни на что не претендующих, благоглупостей.