История Грузии уникальна. В течение двух с половиной тысячелетий не было года, когда захватчикам удалось бы установить господство над всей территорией этой страны. Свеча государственности переносилась из Кахети в Имерети, спускалась в Картли и поднималась в Сванети. Пока не была затушена в 1801 году. Так называемое «добровольное присоединение Грузии к России» — это итог блестящей многоходовой операции российской дипломатии, в которой было все: карт-бланш Персии, истребление населения, предложение посредничества и ввод «ограниченного воинского контингента», отказ грузин расплатиться за «помощь» независимостью, карт-бланш Турции, снова истребление населения, подвиг грузинского войска и русского отряда, не понявшего «высших интересов империи», и вынужденное принятие очередного предложения о добровольном присоединении. И были слезы отчаяния и бессилия.

Двести лет исторические романы были и остаются любимыми книгами грузин. Подобно тому, как американцы выдвигают все новые версии убийства президента Кеннеди в 1962 году, грузины обсуждают обстоятельства гибели Вахтанга Горгасали в 502-м. Их цари, полководцы, герои — не тени и не хронологические «вешки», а действующие лица представления, в котором грузины не могут и не хотят отделить историю от политики, идеалы от реальности. Основа грузинского языка почти не изменилась за последние 800 лет, и даже дети могут без особых трудностей читать «Витязя» Руставели и тексты хроник. Рукописей сохранилось множество, поэтому в романах мало вымысла. На этих книгах, в том числе, на романах своего отца, Константина Гамсахурдиа, был воспитан первый президент независимой Грузии Звиад Гамсахурдиа. Его яркие речи в защиту «Родины – осажденной крепости» оставляли гнетущее впечатление. Казалось, что пассажи об армянской или азербайджанской угрозе могли быть произнесены и сотни, и тысячи лет назад. Просто грузины называют армян «сомехи», так же, как когда-то называли урартов, а азербайджанцев — «татарами», с тех пор, как в 1221 году царь Георгий Лаша, замолив грехи, вышел на свой последний бой у стен Тбилиси.

1991 год. Друг Мамука привозит стопку грузинских газет. На одной полосе пять материалов о великолепных перспективах будущей независимой Грузии. В четырех из них фигурирует «южное солнце». Мамука тычет пальцем: «Смотри, здесь написано, что Грузия сможет принимать 10 миллионов европейских туристов в год!». Кладу перед ним карту: «Посмотри, для кого вы — юг». Смотрит, тускнеет: «Что, не поедут европейцы?». «Нет, Мамука, не поедут».

В Грузии, пожалуй, сильнее, чем в других республиках после Прибалтики, было стремление к демократическим переменам. Но еще сильнее оказалось чувство ущемленного национального достоинства, требовавшего немедленного удовлетворения (как всегда, за счет собственных этнических меньшинств). Предложения о федеративном устройстве страны были приравнены к государственной измене. «Грузия — для грузин!» — прекрасный в своей примитивности и бессмысленности лозунг, которым можно прикрыть любые замыслы. Наряду с «Германией — для немцев» была «Америка — для американцев!» — под этим лозунгом США выдавливали из Аргентины и Бразилии британский капитал. «Азия — для азиатов!» — провозгласила Япония и атаковала французские гарнизоны в Индокитае.

Что ж, «Английская революция споткнулась об Ирландию» — это не только о Кромвеле.

Дальнейшие события в Абхазии и Южной Осетии можно оценивать как угодно: «ответ народов», «заговор элит», «агрессия соседней державы» — выбирайте по вкусу. Важна реакция на них грузинского общества, с первых дней своего существования провозгласившего ориентацию на европейские ценности. Даже с учетом судьбы двухсот тысяч беженцев из Абхазии. Даже с учетом судьбы сотен мирных грузинских жителей, погибших после падения Сухуми. Если, конечно, «жертва сепаратизма и агрессии» претендует на иное отношение Европы, нежели к «сепаратистам и их покровителям».

Грузинское общество избрало наихудший способ решения национального вопроса. Южная Осетия собрала обширное досье о преступлениях против этнических осетин, совершенных как на территории непризнанной республики, так и на правобережье Куры, где была значительная — свыше 40 сел — территория компактного проживания осетин. Среди приводимых фактов — избиения, убийства, в том числе ритуальные, увольнения, в том числе с записью в трудовой книжке в графе причины: «осетинка». И, собственно, депортация осетинского населения этих сел. Повторим, это был выбор грузинского общества, поскольку оно этих преступлений до сих пор не осудило. Европейские ценности рафинированных тбилисских интеллектуалов оказались тонкой шелухой.

Отношения с абхазами у грузин не сложились еще в советское время, когда доля коренного населения в автономной республике была «откорректирована» с 55 до 18%. Большинство же русских, армян, азербайджанцев, греков, осетин, живших в городах остальной Грузии, неплохо владели грузинским языком — редкое явление для СССР. Многие не возражали даже против грузинского написания своих фамилий. Росло число смешанных браков. Те же, что живут в селах этнических районов... да не все ли равно, на каком языке они говорят? Французский язык стал действительно общенациональным только на рубеже 18-19 веков, после того, как миллионы молодых провансальцев, гасконцев, бретонцев, эльзасцев прошли через школу революционной армии. Такой школой могла бы стать и мирная грузинская армия. Более чем двукратное сокращение русского населения еще как-то можно объяснить экономической эмиграцией, сокращение на треть армянского и азербайджанского — объяснить сложнее: слова о дружбе народов и межнациональном мире сопровождаются закрытием национальных школ и мерами по изменению демографической ситуации в южных районах.

Что касается режима, то на смену коррумпированному и безвольному пришел волевой и параноидальный. Если в 2003-2004 годах между угрозами стереть сепаратистов в пыль и призывами к ним совместно строить процветающую Грузию проходили месяцы, а в 2005 году — недели, то к лету 2006 «мирные инициативы» и ультиматумы стали перехлестывать друг друга: воспринимать их всерьез и даже реагировать на них стало невозможно. Михаил Саакашвили кричал вице-президенту США: «Спасите мою страну от России!» - и мчался в Россию с очередной «мирной инициативой», дрожащим голосом обещал в телеэфире, что «в Грузии не останется ни капли России», и удивлялся тому, что Россия перестала импортировать цистерны с пойлом. Изящное объяснение многолетнему «контрафакту» привел министр обороны и по совместительству куратор винной отрасли Ираклий Окруашвили: «Что поделаешь? Если под видом грузинского вина в Россию отправить фекальные массы, они выпьют и это». Последняя громкая шутка министра обороны — обещание подать в отставку, если он не встретит 2007 год в Цхинвали. Что бы это значило на фоне уверений в приверженности Грузии мирному решению конфликта?

Мышлению этих людей доступна формула: «Люди пьют вино. В Китае много людей. Вывод: им можно продать грузинское вино». И Михаил Саакашвили летит в Китай. Выпускник Гарварда не понимает, что Грузия раздражает Россию в первую очередь своим стремлением стать коридором для транспортировки азербайджанских и центральноазиатских углеводородов на Запад в обход соседа. И, пожалуй, Китай даже больше, чем Россия заинтересован в затычке на «грузинском горлышке»: чем меньше у Казахстана маршрутов на Запад, тем большая часть нефти и газа идет в Китай, и тем они дешевле (что уже не очень хорошо для России, но всех плюсов и минусов пока никто не просчитал). Цинично? Не больше, чем трескотня Саакашвили о том, что альтернативные трубопроводы загонят Россию в угол Евразии. Несколько миллионов российских туристов принесли бы Грузии гораздо больше, чем нефтяная труба в заповедном Боржомском ущелье.

Арестовав четверых российских офицеров и блокировав штаб ГРВЗ, грузинские власти, как по домашней заготовке, заговорили об «истерической реакции Москвы», когда собственно реакции еще не было, если не считать думцев, прочищавших утром горло у микрофонов. Вряд ли можно назвать истерикой и реакцию СМИ: инфоповод «вкусный», рейтинговый. С другой стороны, позиционирующий себя «либералом» ведущий российской радиостанции договорился до того, что назвал истерикой и обращение России в Совбез ООН. Замечательно то, что грузинская сторона напомнила о договоренности СНГ 1992 года не вести разведывательную деятельность на территории друг друга. Дело в том, что буквально за несколько дней до кризиса, после трансляции видеокассеты с выступлением «кодорского мятежника» Эмзара Квициани, министр внутренних дел Грузии Вано Мерабишвили заявил: «Наши разведчики знают, в какой студии Москвы на очень хорошем оборудовании была сделана запись». Заявление не получило оценки. Странно выглядит и обвинение одних и тех же сотрудников ГРУ в одновременной информационной и диверсионной деятельности. Плюс в продаже оружия и боеприпасов. Информаторам? Диверсантам? По крайней мере, двое из задержанных граждан Грузии — заядлые охотники. Напрашивается совсем уж смешная версия «шпионского скандала».

Что дальше? Возможно, в ближайшее время Квициани с помощью неких «карачаевских добровольцев» вернется в Кодори, как и обещал. Последующая истерика грузинских властей (она-то как раз выливается в обстрелы сел и городов) даст более чем веские поводы для любого ответа России. Впрочем, официального «Иду на вы», скорее всего, не будет. Оставим военным экспертам оценивать сложности ТВД на Большом Кавказском хребте. Война, если она начнется, будет вестись не в горах и не под российским флагом.

Очевидно, Саакашвили надеется на свою «модернизированную» армию. Зря. У этой армии нет тыла. Здесь и разведданные не нужны, достаточно открытых грузинских источников. В лучшем случае (при минимальном ущербе промышленной, энергетической и транспортной инфраструктуре), она сможет вести активные боевые действия не более четырех недель. При условии, что Саакашвили докажет матерям необходимость войны с Абхазией и Южной Осетией, с которыми 10 лет до его прихода к власти сохранялся мир и понемногу восстанавливались отношения. «Отсюда 70 километров до Сухуми, - сказал Саакашвили в Кодори. И добавил: Мы вернемся туда. Вернемся мирно». Не очень убедительно. Для мирного возвращения больше подошла бы трасса Зугдиди-Сухуми, а не кружной бросок через горы. Возможно, через месяц городских боев от Сухуми мало что останется. Но не останется и грузинской армии. В 1993 абхазы готовы были наступать до тех пор, пока Грузия не признает их независимость. Удержать их на этот раз будет трудно.

Самое страшное начнется потом. Грузия не Ирак, но проблемы здесь встанут те же: предотвращение экономического хаоса и радикализации масс, немедленное предложение стране ясной позитивной перспективы. От того, сможет ли новая грузинская власть сделать это, зависит и ее судьба, и судьба ее покровителей. Открытого вмешательства и тем более оккупации суверенного государства мир России не позволит. А вовлеченные в конфликт народы не примут простых решений проблем. Абхазы и осетины ни при каких условиях не вернутся под власть Тбилиси. В Азии не бывает автономий. Во всяком случае, они уничтожаются центральной властью при первой возможности. Грузинский народ может принять Игоря Георгадзе (Гиоргадзе — при транслитерации с грузинского). Но ни он, ни кто бы то ни было другой не сможет признать независимость Абхазии и Южной Осетии. Это будет не просто политическим самоубийством, это навлечет на него вечное народное проклятие. Вряд ли найдется грузин, который захочет, чтобы через восемьсот лет его соотечественники на том же языке обсуждали в кофейне, были ли у него основания пойти на такой шаг. Он знает, какое суждение они вынесут.

Мальчишка в «тихий час» сбегает из пионерского лагеря. Он решил, во что бы то ни стало найти кусочек золотистого горного хрусталя. Он идет все дальше вверх по речке и видит заброшенную часовню. Внутри темно и нет ничего интересного. Луч солнца через трещину в своде падает на полустертую фреску. Не отрывая от нее взгляда, мальчишка неумело крестится.