Приближается 15-летний юбилей августовских событий 1991 года. Публикуя эту статью, мы предлагаем и другим нашим авторам подумать над тем, что же тогда произошло. - GlobalRus.  

На августовские события 91-го года можно смотреть с разных сторон. Как и на все большое. Помимо многого другого, эти дни – апофеоз российской демократии. Если понимать это слово в точном его смысле: народоправство.

В отличие от бунтов, более или менее бессмысленных и беспощадных, акты народоправства – это более или менее осмысленные деяния народа, который, в согласии со своими избранниками и удерживаясь вдобавок от расправы с проигравшими, решает судьбу своей страны. Добавлю: осмысленность не обязательно означает, что желания народа потом исполнятся. Важно, чтобы они были внятны и облечены в форму политических идей.

Так и было примерно с конца 80-х и до начала 90-х. Такого не было уже в середине 90-х. Тем более, нет этого и сейчас. Понять механизм того, что происходило пятнадцать лет назад – значит понять многое в том, что происходит сегодня.

Году примерно в 90-м один проницательный аналитик с иронией писал о тех нескольких сотнях тысяч интеллигентов, «которые изображают народ на площадях Москвы и Ленинграда». Ситуация схвачена верно, но для большей точности надо добавить, что «изображали народ» не только интеллигенты и не только в столицах. К той же категории определенно относились, например, шахтеры из угольных районов, в то время чрезвычайно политизированные, а также и многие недипломированные жители мегаполисов.

Но действительно, основные кадры этому «политическому народу» поставили дипломированные специалисты из НПО, НИИ, КБ, вузов и прочих советских учреждений. И счет шел скорее на миллионы, чем на сотни тысяч.

Это был советский средний класс, превратившийся на закате социализма в многолюдную, недовольную своим положением массу.  Этот класс сделал ставку на демократию и капитализм.

Позднее, уже в новую эпоху, наша либеральная мысль зациклилась на придуманной ею проблеме выращивания среднего сословия, всегда и везде будто бы сеятеля и хранителя свободы и демократии.

И капиталистический «средний класс» явился, притом безо всякой помощи извне. Сначала - в лице полубандитов-нуворишей («новых русских»). А в следующей своей генерации – массой менеджеров среднего звена, кадровым костяком государственных и окологосударственных монополий и корпораций. Ни первые «средние», ни вторые особой тяги к либерализму и гражданским добродетелям пока что не обнаруживают. Политически решительный средний класс оказался в России не столько проектом нашего времени, сколько воспоминанием о времени ушедшем.

Тот, советский, сегодня забытый мидл-класс был вполне на высоте будущих надежд. На рубеже 80-х и 90-х он уже по всем приметам опознавался как прообраз гражданской нации.

У него были два гармоничных политических идеала. Суверенная и демократическая Россия, неким загадочным, но свободным способом ведущая за собой остальные, столь же суверенные и демократические республики. Это во-первых. А во-вторых, строительство капитализма, который мыслился тогда как предельно комфортабельный и безболезненно достигаемый земной рай.

У этого гражданского народа были свои кумиры, свои памятные даты, а главное - свои политические избранники, в которых видели одновременно вождей и исполнителей народной воли. Налицо было и мощное силовое поле гражданственности – общепринятый политический язык.

Это было то время, когда слова «свободная Россия» заставляли замирать сердца, как теплеет, между прочим, сердце рядового американца при словах «Америка – свободная страна!» или «Боже, благослови Америку!».

Интересно, а сегодня кто у нас в списке всенародно почитаемых исторических гражданских героев? Минин? Сахаров? Есть ли национальные политические праздники, объединяющие сограждан в едином порыве радости и гордости? Уж не День ли национального единства, всерьез отмечаемый лишь борцами с нелегальной иммиграцией? Много ли нынче сердец теплеет, когда наши верхи на своем птичьем политконструкторском языке обращаются к низам, если вообще обращаются?

Гражданская нация вроде бы рождалась, а потом не состоялась. Августовская победа над ГКЧП стала ее главным, но, по сути, и последним деянием.

Заговор советских консерваторов был сорван альянсом российского гражданского народа и российского аппарата власти, в верхних своих звеньях осененного демократическим мандатом, но в массе традиционно-номенклатурного.

Август создал достаточный идеологический багаж для строительства режима демократии – весь необходимый в таких случаях перечень канонических ситуаций, трогательных и возвышенных легенд, подлинных и придуманных героев и вполне реальных мучеников.

Этот багаж не был затребован не потому, что был неполноценен, а потому что не понадобился. Ситуативный гражданский народ 91-го и гражданскообразная власть 91-го пошли врозь, чтобы больше не встретиться.

Рыночная революция за год-два свела со сцены общественно активные слои снизу и до неузнаваемости преобразила властную машину сверху.

Что до верхов, то их зачаточные представления о собственной демократической подчиненности обществу были быстро подавлены старыми инстинктами и новыми соблазнами.

Но главное, что само возникшее было гражданское сообщество так и осталось в советском прошлом. В эпоху нашего раннего капитализма судьба инженеров, мэнээсов, угольщиков – как раз всех тех, из кого составилась гражданская нация-91, была особенно проблематичной.  Вал рыночных перемен их буквально разметал. Неискушенный, разочарованный в собственных вчерашних идеях, политический народ и не мог, и не пытался всерьез настоять, чтобы власть «исходила от народа» и правила, сообразуясь с народной волей. Да и сам феномен этой воли, столь очевидный в 1991-м, уже в 1992-м превратился почти в мираж.

Поэтому год 1993-й стал годом перехода от недостроенной демократии к так называемой демократии управляемой, суть которой в том, что демократическое волеизъявление - отдельно, а управление – отдельно.

Режим управляемой демократии просуществовал у нас примерно 10 лет, пережив за это время 5 или 6 радикальных трансформаций. Но и управляемая демократия так себя и не нашла, перманентно оставаясь недостроенной и непрочной. Долгоживущие управляемые демократии тоже ведь невозможны без квазинарода – хотя бы в виде реальной, укорененной в массах «партии власти».

Не решив даже этой задачи, российская государственная система в 2003-м году совершила переход от недостроенной управляемой демократии к авторитаризму – тоже, кстати, по сей день недостроенному.

Это состояние, опять же неустойчивое, оставляет пути для нескольких дальнейших трансформаций, среди которых трансформация демократическая на сегодняшний день, пожалуй, наименее вероятна. Ведь для политического народовластия надо иметь, как минимум, политический народ.

Но уникальный опыт Августа, анализ слабых и сильных сторон «политического народа» начала 90-х обязательно понадобится в тот неизбежный момент, когда гражданская нация снова выйдет на российскую сцену.