Так уж случилось, что оба антисаммита получились интереснее самого саммита. Пародийная «Другая Россия» в Москве и опереточные антиглобалисты в Питере почему-то вызвали куда большее внимание СМИ, чем главы государств, заседающие за круглым столом в Стрельне, управляющие гольфмобилями, машущие руками журналистам, прыгающие через лужи. Фрондерство интригует сильнее, это понятно. Но содержательно фрондеры оказались такими же скучными, как и объект их фронды. Политических итогов нет. Жаль, что сама G8, имевшая все шансы выглядеть достойно и потрясти мир каким-нибудь выдающимся решением, махала руками, разъезжала на гольфмобилях, сидела за круглым столом и прыгала через лужи. Политические заявления затерялись между жестами. Буш сказал в невыключенный микрофон слово «дерьмо», обсуждая с Блэром происходящее в Ливане, - и это стало сенсацией. Президенты посадили рядом с собой на пресс-конференции дублеров – мальчиков и девочек – и все ненадолго умилились. Забыты энергетическая безопасность, борьба с инфекциями, ядерная программа Ирана и КНДР – восемь достойных мужей не сообщили по этим вопросам ничего принципиально нового.

В результате процветает жанр политической аналитики от обратного: решения бомбить Иран пока нет, борьба с инфекциями будет продолжена, энергетическая безопасность останется одной из приоритетных забот ведущих мировых держав, а отсутствие плохих новостей уже само по себе хорошая новость. И журналистам ничего не остается делать, кроме как всякую рожденную горой мышь раздувать до размеров слона.

Путин с Бушем беседовали о демократии. «Мы надеемся, что в России будет такая же демократия, как в Ираке», - сказал Буш. Путин улыбнулся коллеге и ответил твердо: «Мы бы не хотели, чтобы у нас была такая же демократия, как в Ираке».  «Just wait...», - ответил Буш. Журналисты захохотали. А потом принялись анализировать. Полились комментарии о зарвавшемся американском хаме, о единственной сверхдержаве, прокладывающей себе путь к мировому господству, геополитически безграмотной, самоуверенной и утратившей последние остатки стратегического мышления. Фултонская речь Буша состояла из двух слов, но этих двух слов оказалось достаточно.

Понадобилось всего пять-шесть лет, чтобы убедиться: управлять сверхдержавой может и человек, который принимает «Талибан» за рок-группу, хотя именно в этом случае следовало говорить “Just wait...”. И такая сверхдержава обладает экономической и военной мощью, склонностью к геополитическому диктату и устрашающим влиянием. Но в чем же тогда состоит предмет тонкой материи под названием политика?

Ошибка аналитиков в том, что они подходят к Бушу как к Черчиллю. Они думают, что политик середины прошлого века и политик, пришедший к власти в миллениум – это одно и то же. Но это совсем не так. Березовскому принадлежит фраза: «Я и обезьяну могу сделать в этой стране президентом». Фраза, справедливая не только для этой страны. Политика стала гораздо проще, примитивнее и грубее, что уж говорить о политической риторике. Комментаторы ей только мешают. Мессадж, посланный руководителем страны, искажается, обрастает новыми смыслами, и в результате массовому сознанию предлагается некое искусственное, ложное заявление, существующее в параллельном политическом  пространстве. Политические комментаторы все больше занимаются имиджмейкерством, чем собственно интерпретацией, комментированием. Короля играет столько разношерстных свит, что уже не различить – где он, кто он, каков он. Вместо Буша, простого парня из Техаса, простодушно уверовавшего, что он - великий  президент великой страны, мы видим дьявольски хитрого политика, намеренно сказавшего глупую грубость, чтобы показаться еще хитрее, еще тоньше, еще сложнее. «Не думайте, что они там такие умные», - сказал Немцов про кремлевских стратегов. Как и в случае с цитатой из Березовского, эти слова относятся к Капитолийскому холму не в меньшей степени, чем к Боровицкому.

В 1945 году, сидя на Потсдамской конференции, Черчилль вдруг подумал с грустью, какая малая страна Британия. Что мир неуловимо меняется, и могущество страны перестает зависеть от политической мудрости и искусства, а измеряется грубой силой, объемом территории и топорностью поведения. Фултонская речь Черчилля была попыткой как-то защититься от этого. Фултонская речь Буша продемонстрировала, что защититься от этого невозможно.