Украинский министр иностранных дел Борис Тарасюк в сердцах заявил, что СНГ – устаревшая и неэффективная организация, и что он не видит за ней будущего. Слова эти вырвались у него не вдруг. На заседании совета министров иностранных дел СНГ его коллеги, за исключением представителей Молдовы, Грузии и Азербайджана, отказались принять резолюцию, осуждающую голодомор как геноцид украинского народа.

Тарасюком был поставлен любопытный эксперимент – как постсоветские бюрократы из МИДов стран СНГ отнесутся к идее вполне западной? Насколько они «продвинуты», по его понятиям, дабы разделять идеи политкорректности и честного открытого разговора  о недавней и, при том, общей истории?

Зная, что предложение натолкнется на решительное сопротивление, министр иностранных дел Украины сделал-таки попытку. "Прошу вынести этот вопрос на повестку дня",– предложил Тарасюк в начале заседания. Глава МИД России Сергей Лавров возразил: "Обсуждение этого вопроса уже проходило в узком составе, консенсуса не было достигнуто… Последствия коллективизации во времена СССР должны рассматривать историки".

В словах российского дипломата ключ к пониманию разногласий. После 1992-93 гг. российское общественное мнение достигло консенсуса – прошлое не ворошить, что было, то было, погибших и уничтоженное не вернуть, надо двигаться вперед, не оглядываясь. На Украине, наоборот, постепенно усиливался другой процесс – внимательное всматривание в собственное прошлое под критическим углом зрения a la  Восточная Европа.

В столкновении двух точек зрения, условно говоря, «исторической» и «патриотической» и состоит суть конфликта. До последнего времен СНГ было монолитно своей патриотической сутью. Стоявшие во главе большинства стран бывшие первые секретари компартий не были склонны к покаянию, не терзались чувством вины. Проникновение же западного духа через Украину, Грузию и Молдову вносит в затхлый воздух Содружества нечто новое и интересное, потенциально чреватое многими конфликтами и спорами. Наблюдать за всем этим чрезвычайно любопытно.

Борис Тарасюк явно упоен своей новой ролью – ролью культурного европейца, приехавшего просвещать некультурных и отсталых азиатов, призванного раскрывать глаза авторитарным россиянам, забитым узбекам и прочим туркменам. Получается это у него, прямо скажем, неважнецки. Как ни крути, но экономический потенциал России и Украины несопоставим. Да и продвинутость реформ в Москве куда большая, чем в Киеве.  В результате менторский и высокомерный тон украинского министра звучал почти пародийно на фоне грустной для Тарасюка реальности. Коллеги-министры смотрели на него с недоумением – так в школе глядят на мальчика-знайку, желающего доказать, что теорема Пифагора неверна.

Даже министр иностранных дел Казахстана, страны, не менее жестоко, в процентном отношении, пострадавшей от голода начала 30-х, не выразил поддержки Тарасюку. Так что до перековки на западный лад своих коллег ему придется ждать еще очень долго, и если это произойдет, то не при нем.

Важно также понимать, что «упрямство» Москвы помимо прочего обосновывается и вполне реальными материальными соображениями. За признанием факта геноцида вполне могут последовать претензии к РФ, как наследнице СССР, с целью выплаты компенсаций. Это соображение Лавров все время учитывает.

Но у вопроса есть и другая сторона. Как ни крути, но голод, унесший миллионы жизней, голод, порожденный не природными катаклизмами, а жестокостями коллективизации, был, и никем из серьезных историков не ставится под сомнение. Но суть даже не в этом, а в том, что не менее Украины и Казахстана от него пострадала Россия. В южных ее районах жертвами искусственного голода стали сотни тысяч людей. Чтобы не быть голословными, напомним, что именно об этих печальных событиях повествует роман такого, в общем-то, консервативного писателя как Михаил Алексеев «Драчуны». Вряд ли кто обвинит этого прозаика, сделавшего блестящую карьеру при советской власти, всегда державшегося лагеря «патриотов» - Стаднюка, Распутина и т.п., в намеренной клевете. Но даже этот классик соцреализма, обласканный и закормленный властью, испытывал острое чувство вины перед умершими от голода земляками-саратовцами и по ужасным воспоминаниям своего голодного детства написал повесть, должную оправдать его на Страшном суде, за которую спишутся ему многие грехи…

Так вот, несмотря на то, что потери России от голода были ничуть не меньшими чем на Украине, мы почему-то предпочитаем умалчивать о нем, передавая инициативу целиком и полностью в руки украинцев, которые могут в таком случае трактовать события тех лет, как им заблагорассудится. Там, где была чудовищная жестокость режима ко всем без исключения подданным, Киев видит нечто сугубо антиукраинское.

Даже казахи используют тему геноцида своего народа весьма и весьма широко, достаточно почитать типовые учебники истории современного Казахстана. В них, кстати, в принципе не найти ни одного доброго слова в адрес русского народа и России. Ужасы «колонизации» описываются в тех же словах, в каких в советские времена рассказывалось о бесчинствах европейских колонизаторов в Африке. Так что не стоит обольщаться насчет того, что если кто-то публично не поднимает претензий к нашей стране, то это означает их отсутствие или, тем более, дружбу.

Прибалты честны в том, что делают это публично. Правительства же «дружеских» азиатских независимых республик на словах расточают хвалу, для внутреннего же пользования у них заготовлено совсем иное. Впрочем, мы отвлеклись. Казахи хорошо помнят о голоде 30-х и забывать о нем не намерены. Отчего же мы забываем собственные жертвы? Зачем отдаем в чужие руки память о них?

Разве б не было лучшим аргументом у Сергея Лаврова в любом споре с коллегами по СНГ, что в России не менее Украины чтят память погибших и не забывают о сталинском геноциде, жертвой которого наша страна является еще в большей степени, чем какая-либо другая. Когда же мы занимаем позицию незаинтересованного созерцателя собственной драматической истории, то заметно проигрываем на фоне других, более неравнодушных.

Что же касается «эксперимента» Тарасюка, то можно смело предположить, что чем дальше, тем чаще нашим политикам придется возвращаться к своей истории. Нравится кому это или не нравится, но мировая тенденция такова. Почти любая международная конференция, любой зарубежный визит на Западе начинается со слов извинений за колониализм в отношении стран Третьего мира: голландцы просят прощения у индонезийцев, французы – у алжирцев, немцы – почти у всей Европы, и так далее. Самый свежий пример – сенсационные публикации в шведской прессе о политике Стокгольма накануне и во время Второй мировой войны. То, что казалось тогда и много лет после верхом государственной мудрости – строгий нейтралитет, избавивший Швецию от войн и разрушений, сегодня воспринимается как моральная капитуляция перед агрессором. Шведы даже на своей территории не признавали браков между евреями и «арийцами» в соответствии с законами нацистской Германии, боясь разозлить могущественного соседа. Гитлеру выдавали беженцев, которые не могли доказать, что подвергаются репрессиям по политическим причинам. Тогда такую «миролюбивую» политику одобрял весь народ. Сегодня историки и политики яростно спорят о пределах допустимых компромиссов.

Так что не стоит бояться обсуждений, но не следует думать, что ими будут заниматься только историки. Дискуссии страшны только тем, кому нечего сказать. Впереди у России много дебатов, в том числе, по тем вопросам, которые, казалось бы, давно решены и забыты. И к ним нужно быть готовыми.

PS: Вот и последние известия – родственники 70 расстрелянных в Катыни поляков подают иск на Россию в Европейский суд по правам человека.