10 апреля вступил в силу многострадальный закон о некоммерческих объединениях. «Многострадальность» — не метафора. Против законопроекта единодушно выступили (в очередности выступления): российские правозащитники, Конгресс США, Общественная палата, Госдума РФ. От первоначального варианта в законе осталась лишь процедура регистрации общественной организации и процедура ее проверок. Собственно, ничего большего для эффективного контроля над организацией и не требуется.

Нужен ли этот контроль? Очевидно, да. Странно, если какая-либо организация занимается деятельностью, не прописанной в уставе. Скажем, провозгласила своей целью борьбу с курением, а борется с чрезмерным потреблением алкоголя. Подозрительно, если общественная организация получает материальную поддержку из-за рубежа. И тем более не декларирует мероприятия, на которые эти суммы расходуются.

В большинстве западных стран несоответствие когда-то продекларированных целей и современной деятельности не может быть поводом для судебного преследования. Разумеется, если эти цели и деятельность сами по себе не нарушают законодательства. Созданная 50 лет назад ассоциация в защиту лесов на территории одного из индейских племен сегодня может безбоязненно заниматься образовательными программами по культуре индейцев от Коннектикута до Калифорнии. Это «несоответствие» — всего лишь история данной организации, если угодно, лингвистический парадокс. Такой же, как, например, «парашютная кавалерийская бригада» в американской армии. Юридическая практика этих стран показала, что требование полного соответствия устава и деятельности абсурдно по сути, создает базу для неправомерных исков. Прописать в уставе все грани деятельности просто невозможно. В любой деятельности можно вычленить компонент, который вне контекста не вписывается в уставную деятельность. Попробуйте, например, заняться пропагандой здорового образа жизни, не занимаясь издательской деятельностью, туризмом и массой других дел. И значит, власти всегда могут вас «привлечь» по формальным признакам.

Что касается обоснованности подозрений к грантополучателям, то одним из них, причем, одним из крупнейших, было министерство обороны РФ. В частности, с помощью норвежских и финляндских налогоплательщиков оно утилизировало ядерные подводные лодки Северного флота. На зарубежные гранты проводилась экологическая реабилитация Мончегорского комбината «Североникель», радиологический мониторинг Баренцева моря. Гранты на борьбу с туберкулезом, ВИЧ-инфекцией, венерическими заболеваниями получали структуры здравоохранения. Получали гранты государственные органы образования, социальной опеки и пенитенциарной системы. Надо полагать, «грантодатели» и в этом случае требовали от «грантополучателей» регулярных отчетов. Но что-то здесь не заладилось, и количество грантов официальным структурам постоянно сокращается. Впрочем, ни одного отказа от этой формы сотрудничества со стороны российских государственных органов пока не прозвучало. Видимо, надежды сохраняются.

Также следует иметь в виду, что когда высшие должностные лица Российской Федерации говорят о поддержке зарубежных соотечественников и их общественных (культурных, молодежных и т.п.) организаций, речь идет о гражданах Франции, США, Эстонии и, соответственно, о французских, американских, эстонских общественных организациях.

От федеральных властей не отстают власти Москвы, тратящие на поддержку соотечественников за рубежом свыше 170 млн. рублей в год отдельной строкой бюджета. Такого рода деятельность региональных властей явление в международной практике особенное. И заметное: в ходе последних выборов в Европарламент власти Латвии обвинили некоторые русскоязычные организации в иностранном финансировании. Вот как ответил на эти обвинения руководитель Департамента международных связей правительства Москвы Георгий Муратов: «У нас есть уникальное учреждение — Московский дом соотечественников, но это никакое не «правительство в изгнании». Мы знаем, что там-то и тогда-то состоятся парламентские или муниципальные выборы, но не ставим перед собой задачу провести в чужой парламент своих людей. Другое дело, если наши соотечественники стремятся к этому. И если они просят нас, например, провести фестиваль русской песни, поддержать образовательную программу, газету, Интернет-портал, мы, конечно, пойдем им навстречу».

Вообще, поддержка (в том числе из-за рубежа) – понятие тонкое. Поддержка может быть прямой, например, суммой в конверте в руки правозащитнику. А может быть и косвенной, шире говоря – благоприятствующим отношением, освобождением от обязанностей и даже освобождением от санкций. Последнее, разумеется, касается не правозащитников.

Десятки тысяч высокопоставленных россиян, носителей инсайдерской, служебной, а то и секретной государственной информации, имеют дорогую недвижимость за рубежом, в первую очередь, в Европе. Законодательство европейских стран предусматривает жесткий контроль над источниками доходов, как граждан, так и резидентов. Дорогостоящая покупка может стать причиной кропотливого расследования на предмет возможной легализации преступных доходов. Но отношение к состоятельным россиянам в Европе в высшей степени благоприятное. Можно допустить, что европейцы слишком благодушно относятся к вопиющим российским реалиям. А можно предположить, что за этим отношением стоят политические и экономические интересы зарубежных государств. Известный российский экономист рассказывал в эфире радиостанции, что наши делегации регулярно проигрывают на переговорах. Стоит российским переговорщикам занять жесткую позицию, как западные контрагенты в буквальном смысле слова смеются им в лицо: «Упирайтесь, упирайтесь. Мы найдем, с кем договориться». И договариваются.

Между тем, на роль «пятой колонны» определены правозащитные и благотворительные организации. А нужны ли они? Нужна ли действительным «энтузиастам добра» государственная регистрация? Перед кем отчитываться тому, кто действительно действует по зову сердца?

На этот вопрос ответила председатель комитета «Гражданское содействие» Светлана Ганнушкина: «Где все они (законодатели — А.А.) были, когда я от двери к двери собирала вещи и раздавала их беженцам? Я, доверие к моему имени и есть общественная организация. Кто запретит мне и моим соратникам делать то, что мы делаем? Кто запретит гражданам помогать нам?»

И безобидные энтузиасты, и ярые радикалы научатся обходиться, уже обходятся без всякой регистрации и писаных уставов. И вполне легально. По крайней мере, пока можно собираться в количестве «больше трех». Государство ограничило свой инструментарий получения достоверной информации об обществе и тенденциях его развития. Желая взять под контроль формирование гражданского общества (как его понимают «верхи»), государство открыло пути для его действительного формирования. Снизу.