Велик соблазн пофантазировать – семидесятипятилетие генерального секретаря ЦК КПСС, президента СССР Михаила Сергеевича Горбачева в нераспавшемся Советском Союзе. Телеграммы со всего мира и из союзных республик, прием в Кремле, скромно, но торжественно. Брежнев к такому юбилею себя бы обязательно чем-нибудь наградил (он и наградил, собственно, - в восемьдесят первом), у Горбачева такой привычки не было, ему бы, наверное, просто дарили бы подарки какие-нибудь бессмысленно-трогательные. Вспоминали бы, конечно, покойную Раису Максимовну. А может быть, и не вспоминали бы, потому что и Раиса Максимовна была бы жива – кто знает. Пионеры бы цветы подносили под всеобщие умилительные аплодисменты. Или не пионеры? Пионерской организации, наверное, уже не было бы. Или была бы. Не знаю.

Странная вещь. Фантазии подобного рода – занятие всегда интересное. Можно при желании представить Россию без октября семнадцатого года – в свое время кинорежиссер Говорухин на этой ниве преуспел. Можно представить Советский Союз без десталинизации, да и без Сталина тоже можно представить, и без перестройки – без чего угодно. Можно представить (хоть и неприятно очень будет) последствия победы фашистской Германии над Советским Союзом. Все можно представить и вообразить. Только Советский Союз с торжественно отмечаемым семидесятипятилетием Горбачева-генсека почему-то не получается.

Что должно было произойти или не произойти, чтобы Советский Союз сохранился? Не должно было быть перестройки? Должна была быть. Посмотрите даже предперестроечные советские фильмы – советских ценностей уже просто не существовало безо всякого Горбачева. Финальные кадры «Чучела» - военный оркестр, играющий на фоне обшарпанного храма, Никита Михалков в «Жестоком романсе» - воплощение буржуазности и одновременно мечта любой советской женщины, элита «теневой экономики», выходящая на пасхальный крестный ход в «Блондинке за углом», даже в детской «Гостье из будущего» образ этого самого будущего сводился к бесплатным пирожкам в чудо-автомате и прогрессивным транспортным средствам со странными названиями «флипы» и «флайеры», а вовсе не к торжеству идей коммунизма. Страна действительно ждала перемен, была, перефразируя известную сталинскую формулу, беременна перестройкой.

А раз так – значит, без ослабления идеологического контроля, без относительно свободных выборов, без демонтажа хотя бы самых одиозных советских механизмов обойтись было нельзя. При том что вызовов, от которых страховала советская система, никто не отменял. Тот же самый национальный вопрос. Алмаатинские волнения декабря 1986 года – с ними как быть? Не посылать в Казахстан русского Колбина, ставить во главу местной компартии обязательно казаха? Ну, не выстрелило бы там (хотя это тоже ненормально – почему, собственно, в республике с преобладающим русским населением руководителем может быть только представитель национального меньшинства?), выстрелило бы где-то еще. Даже известно где – в Карабахе прежде всего. Даже сейчас, двадцать лет спустя, кто-то в состоянии сказать, что нужно было делать тогда, в конце восьмидесятых, чтобы в Карабахе сохранился мир? Никто.

А Прибалтика? Относительно свободные выборы 1990 года привели к власти во всех трех республиках самых радикальных националистов. Была ли этому альтернатива? Какая? Нет ответа. Потому что никакой альтернативы, по большому счету, не было. Спорить можно только о деталях – постепенно бы Литва, Латвия и Эстония, как нынешняя Чечня, выторговывали бы себе элементы независимости, или сразу бы отделились.

А КПСС? Она, не партия вовсе, а ключевая часть государственной системы – она конкурировала бы со вновь созданными партиями, или новых партий не было бы? И в том и в другом случае – КПСС продемонстрировала полную невозможность функционировать в условиях, отличных от тех, что были во времена Брежнева. И при чем здесь Горбачев?

И так далее, и так далее, и так далее. Цензура и подцензурные сферы (пресса, кино, литература), армия, экономика, местное самоуправление, оно же Советская власть – все, с одной стороны, замерло в ожидании перемен, с другой – не могло выдержать и самого робкого преобразования. Патовая ситуация, не находите?

Успешно вывести Советский Союз из кризиса, в котором он оказался к началу восьмидесятых, можно было только при условии способности всех элит к добровольному самоограничению. То есть, казахам никто не навязывает Колбина, но они не исключают возможности появления в их республике русского руководителя; прибалтов никто не удерживает в составе Союза, но они сами не спешат из него выходить; писателям, публицистам, режиссерам никто не запрещает говорить все, что им вздумается, но они крепко помнят, что слово - серебро, а молчание - золото,  иногда, по крайней мере. Но откуда ему было взяться, этому самоограничению, когда все - от Горбачева до любого провинциального МНСа - после десятилетий очевидной для них несвободы хотели получить все и сразу?

Горбачев был обречен на то, чтобы встречать свой 75-летний юбилей так, как он встречает его теперь – политическим пенсионером, когда-то снявшимся в рекламе пиццы. Пенсионером, а не главой государства. Обречен еще в ранней юности, когда предпочел карьеру комбайнера комсомольско-партийной карьере, не зная о том, что эта карьера – в любом случае, - закончится тупиком. И только тупиком.

Случай Горбачева - это тот случай, когда роль личности, стоявшей во главе страны, была минимизирована множеством обстоятельств, никоим образом от руководителя страны не зависевших. Поэтому не нужно проклинать этого человека. Тем более – в день его юбилея.