Вспыхнувший недавно ярким пламенем и продолжающий упорно тлеть скандал, связанный с тайными тюрьмами ЦРУ, похищениями подозреваемых в третьих странах, их перемещением в те уголки планеты, куда «не ступала нога прокурора», и применением к ним методов добычи информации, выходящих за грани некоторых международных трактатов, отнюдь не так прост и однозначен, как хотелось бы желающим еще раз обвинить Америку во всех мыслимых и немыслимых грехах или тем, кто считает, что в борьбе с террористами хороши все средства, пусть и не очень «конвенционные».

Сразу же скажем, что центральной проблемой в данном случае являются именно пытки – потому что все остальное жители стран, заинтересованных в нейтрализации террористов (а таковых – большинство), готовы терпеть и даже одобрить, хотя в большинстве своем не желают, чтобы американцы допрашивали задержанных на их суверенной территории. Нет также смысла делать вид, что европейские страны, да и Россия, не получили никаких выгод от развернутого американцами яростного преследования граждан, заподозренных в террористической деятельности. Не подлежит сомнению, что сокращение денежных потоков, подпитывающих северокавказских бандитов, связано именно с этим (а также с тем, что почти все ресурсы международного террористического интернационала ныне направлены в Ирак). Поэтому вряд ли стоит поддаваться искушению поупрекать американцев в «нарушении моральных стандартов» (тем более что в России задержанных боевиков кормят сплошь конфетами да пряниками и воздействуют на их сознание исключительно уговорами да воззваниями к совести).

Проблема, которая взволновала европейцев, очень проста – их не устраивает не столько ведомая американцами охота, сколько отсутствие ее правил, правил, отчасти соблюдавшихся даже во время Холодной войны. По-видимому, все (или почти все) европейские правительства сотрудничали с США по вопросам арестов тех или иных бородатых граждан с арабскими именами и сложной иммиграционной судьбой. Определенные случаи такого сотрудничества освещались в европейской прессе, как и то, кто в каких случаях, проявил себя лучше: иногда отличалось ЦРУ, а иногда, наоборот, немецкое ведомство по охране конституции. Любопытно также, что по сообщениям немецких масс-медиа разворошенное недавно исламское гнездо возле Фрайбурга пасли одновременно агенты ЦРУ, упомянутый выше Верфассунгшутц, спецслужбы Франции и «еще одного государства» (под сим умолчанием может пониматься только Россия или Израиль, и нам кажется, что первое вероятнее). Именно в связи с этой ячейкой подозревался пропавший около двух лет назад на македонской границе г-н аль-Масри, бундесгражданин ливанского разлива, которого затем переправили в Афганистан, а через несколько месяцев освободили с извинениями, кои Кондолиза Райс недавно лично принесла г-же Меркель (но не самому экс-похищенному). Угораздило же его подружиться с одним из наиболее активных апологетов джихада, гном Сейямом, который уже успел отбыть срок в Индонезии, но ныне не нашел на земле места лучше тихой Швабии.

При всем при этом Европу не может устраивать наличие на ее территории юридических «черных дыр». И в США такие «дыры» ЦРУ вряд ли сможет организовать – потому-то пленные талибы и сидят на Гуантанамо, подальше от конституционных прав. Главная причина этому та, что в подобных «дырах» может твориться все, что угодно – и без какой либо пользы для общества. Именно потому, что над этими учреждениями нет никакого контроля. Организация же, не контролируемая обществом, согласно известным закономерностям, на общество работать перестает, а начинает обслуживать саму себя и действует только в своих интересах.

Пытки, которым, возможно, подвергались заключенные этих тюрем (все-таки по-прежнему трудно представить, что их существование может оказаться не бредом антиамериканских конспирологов, а самой настоящей правдой), а также почти доказанный факт того, что многие из них были переправлены в третьи страны, в которых с подозреваемыми в терроризме (и всеми остальными подозреваемыми) обращаются без особых нежностей, только еще раз доказывают вышесказанное. Еще удивительно, что некоторые субъекты, заключенные в «спеццентры» по ошибке, выходят на волю, дают пресс-конференции и подают в суд на американское правительство – это, кстати, говорит о том, что система сия была создана с благими намерениями. Однако намерений тут мало – тем более что мы не знаем в точности, сколько невинных людей в этой системе сгинуло.

При этом попросту осудить пытки легко, но общество с этим, кажется, не вполне согласно. Не случайно жители многих стран западного и незападного мира (в т.ч., например, большинство в таких разных США, Франции, Великобритании и Южной Корее, а в Германии, Мексике и Канаде – половина), по данным последних опросов, готовы одобрить их применение «в редких случаях». Под каковыми очевидно понимается возможность того, что информация, полученная под давлением, может в определенных случаях повлечь за собой предотвращение крупного преступления (а теракты, увы, бывают и очень крупными). Сходная проблема уже много лет стоит перед работниками израильских спецслужб – и применяемые ими методы обращения с подозреваемыми не раз вызывали неодобрение ряда международных правозащитных организаций.

Тем не менее, вопрос стоит – и вряд ли от него можно уклониться, особенно в наше время. Что делать с людьми, пойманными, что называется, на месте преступления – с взрывателями в обуви или пачками пластита в багажнике, с горячим автоматом в руках? Как обращаться с ними – зачитывать права, называть подозреваемыми и вызывать адвокатов? Что может и что должно делать общество с людьми, желающими это общество разрушить и пользующимися в этих целях правами и свободами, которое это же самое общество дарует своим законопослушным (и даже не самым законопослушным) членам?

Да, общество может потерпеть и, более того, должно терпеть, когда юридические лазейки или уловки используют виновные в уголовных преступлениях – от нелегальных иммигрантов до крупных мафиози, но не слишком ли опасно предоставлять те же возможности смертельным врагам социума? Можно заострить вопрос: является ли террорист «просто» уголовным преступником? Должен ли подозреваемый в терроризме иметь те же права, что и подозреваемый в совершении «обычного» преступления? Или здесь возможны определенные исключения – подобно тому, как некоторые юридические нормы (сроки давности и т.п.) не действуют в отношении подозреваемых в геноциде?

Скажем сразу – незачем выдавливать из таких людей признание или пытаться им за что-то отомстить. И это должно быть закреплено законодательно. Но что сказать об оперативной информации, часто действительно могущей спасти жизни невинных? Понятно, кстати, что сроки получения такой информации не могут быть долгими – она устареет спустя несколько дней после ареста предполагаемого террориста. И потому нельзя ли представить, что подозреваемый в терроризме является поначалу военнопленным, причем очень часто самым бесправным военнопленным – «языком», а потом либо освобождается (поскольку возможны ошибки), либо переходит в положение «обыкновенного преступника», после того, как от него получена вся информация, связанная с ведомыми ныне боевыми действиями (давайте не забывать, что мы на войне). Очевидно, что и преследовать таких подозреваемых нужно по всей планете, без каких-либо скидок на национальные границы, поскольку члены террористического интернационала давно поставили себя вне всех и всяческих рамок.

От чего общество понесет больший ущерб – ужесточения антитеррористического законодательства и методов борьбы с терроризмом, которое может привести к тому, что пострадают невинные, или от того, что оно от таких мер откажется? Известно, что при массовой вакцинации в национальном масштабе всегда бывает несколько случаев осложнений, часто очень тяжелых. Однако общество давно уже решило этот вопрос. Во всех странах Запада (и не только) законодательно определена максимальная сумма компенсации для таких случаев и установлено, что иных мер против учредившего вакцинацию правительства принято быть не может, ибо она осуществляется «в интересах общества». Установлен баланс – общество готово принести кого-то в жертву, дабы спасти не 90 и не 99, а примерно 99,9999 % своих членов.

Насколько применим такой подход в делах юридических? Не забудем, что многочисленные права и правила даже в самых благоустроенных западных обществах не предотвращают неблаговидные полицейские истории. Что будет, если такие правила отменить? Нельзя и забывать о том, что информация, полученная под давлением, отнюдь не всегда бывает правдивой – потому и методы данного давления должны быть разработаны разумно: это к тому же позволит максимально уйти от какой-либо средневековости по направлению к инструментам более психологическим или даже биохимическим. Ныне сотрудникам ЦРУ разрешено хватать подозреваемых за грудки, бить раскрытой ладонью, оставлять в стоячем положении на длительные периоды, помещать в холодную камеру – дает ли это какие-то результаты? Если нет, то нужно ли это? А если – да? Говорят, что наиболее действенным является надевание на подозреваемого целлофанового мешка, совмещаемое с обливанием его водой, что вызывает неконтролируемый страх удушения – но ведь это совершенно точно есть пытка (заметим, что в США главным противником подобных методов являтся ультраконсервативный сенатор Маккейн, которого не раз пытали во вьетманском плену) Все это нужно открыто обсуждать: да и плохо ли, если люди, собравшиеся немножечко повзрывать ближних своих, прочтут в газетах, что их может ожидать в случае ареста?

Победа «по правилам» – безусловно, исход наилучший. Но сможет ли общество победить по старым правилам, не беря в расчет, что противник-то у него теперь совсем иной? Можно оглянуться на недавнюю историю: что было бы в случае самых жестких репрессий против коммунистов или нацистов – неужели хуже?

Это – не призыв к беззаконию или к выдаче карт-бланша спецслужбам. Ни одна, даже самая лучшая служба подобных послаблений не заслуживает, такой карт-бланш – и есть то лекарство, которое хуже болезни. Но если мы станем отпускать на волю явных террористов, воспользовавшихся какими-то юридическими кунштюками, людей, которые прямо из зала суда пойдут надевать «пояс смертника», то не будет ли это свидетельством того, что мы не заслуживаем того, чтобы выжить – с самой что ни на есть биологической точки зрения? Верно и обратное – если обращаться с террористами с применением способов, не столь отличных от тех действий, какие наши противники применяют в отношении своих жертв, то в чем тогда смысл этой войны, этой борьбы? Мягкотелость пагубна и даже смертельна, но не самоубийственно ли и бесконтрольное озверение, на которое нас провоцирует противостоящая нам нелюдь?

Поэтому какими бы жесткими новые антитеррористические правила ни были, главное – это их установить. Отсутствие правил – хуже их даже самой суровой модификации. Более того, применение таких мер должно быть ограничено во времени. И сами по себе они победу принести не смогут. Не забудем, что в 1957-58 гг. французским парашютистам удалось уничтожить весьма разветвленную и пользовавшуюся широчайшей поддержкой террористическую сеть во время «битвы за Алжир» (будущую столицу одноименной страны). Арабскую молодежь десантники тогда почитали в первую очередь за «языков», способы получения информации использовали любые и вообще действовали с методичной беспощадностью. В итоге дома, где укрывались боевики, были взорваны, уцелевшие пленные рассованы по тюрьмам, а город – очищен от взрывной заразы. Только вот войну французы проиграли.