В этом полемическом цикле пока что высказаны три мнения по поводу путинской шестилетки: а) полный облом, на всех участках ничего не получилось (Александр Храмчихин); б) не все идет блестяще, но переходный период - штука длинная, и итоги подводить просто рано (Андрей Громов); в) у нас дикий капитализм, догоняющая модернизация и соответствующий этим обстоятельствам авторитарный режим (Владимир Семенов).

Если встать на почву третьего из этих мнений, то там не хватает сравнения двух параллельно идущих процессов - скорости строительства авторитаризма и скорости модернизации - что быстрее? Что касается второй точки зрения, то хочется спросить: если период переходный, то куда, собственно, переход? Что же до первой, то если облом действительно такой полный и безоговорочный, почему безмолвствует народ? Посадка на разные сроки нескольких десятков человек не запугала бы десятки миллионов, если бы эти миллионы были всерьез недовольны.

Экономический рост, замедленность которого, по мнению Храмчихина, особенно наглядна на фоне успехов всех прочих стран СНГ, на самом деле остается вполне приличным. То ли в этом, то ли в следующем году российская экономика вернется, наконец, к высшим советским показателям (т.е. того максимума, который ВВП СССР/России достиг в 1990 году).

Прочим нашим собратьям по СНГ для этого еще работать и работать. Исключений - три: Белоруссия (но только для тех, кто верит батькиной статистике), Казахстан (но эта страна, как и мы - крупнейший экспортер энергоносителей, плюс к тому Назарбаев - неплохой правитель и выдающийся пиарщик), а также, кажется, Туркмения (но сочетание газовых богатств с наличием Туркменбаши случается на планете не чаще раза в тысячу лет).

Правда, российскому экономическому росту не шесть лет, а семь. Он начался осенью 98-го года почти сразу же после дефолта. Путин пришел годом позже. Но часть заслуг по поводу этого роста он может честно записать себе в актив. При нем качество экономической политики было безусловно выше, чем в 90-е годы, и остается выше вплоть до сегодняшнего дня, хотя постепенно и ухудшается.

Одно из проявлений пристойного сравнительно качества этой политики - то самое "омертвление средств в стабфонде", которое Александр Храмчихин приравнивает к государственной измене. Быстро-быстро потратить подвалившие с неба денежки, а желательно еще и в долг взять - это был бы в чистом виде возврат к политике 90-х годов.

Как только стабфонд пустят в дележку, прекращение экономического подъема не заставит себя ждать. Именно так оно, возможно, и будет, но до этого надо еще дорасти. И тут-то во всей своей громадности встает вопрос, затронутый Андреем Громовым: раз уж у нас переходный период, то куда же переход? Пожалуй, можно догадаться.

Если смотреть с короткого расстояния, то показательный суд над двумя бывшими нефтяными миллиардерами и более свежая новость о том, что третий нефтяной миллиардер абсолютно добровольно продает свои сокровища госкомпании за 13 миллиардов у.е. - это явления принципиально разные. Даже почти диаметрально противоположные.

Если же взглянуть в исторической перспективе, то это просто два проявления одного и того же процесса - процесса огосударствления нефтедобычи. В сочетании с тем, что в условиях нефтяного бума доходы от продажи нефти являются главными доходами федерального бюджета, это и раскрывает смысл нашего переходного периода.

Россия стихийно переходит в категорию стран, жизнь которых вращается вокруг экспорта нефти. Кто-то удачно назвал такой переход "венесуэлизацией". Это когда власть контролирует нефть, а нефть (в смысле - доходы от нее) контролирует власть.

Процесс сползания гигантской страны на этот путь слишком грандиозен, чтобы сводить его только к сознательным либо опрометчивым действиям госруководства. Нефтяной бум налетел как ураган. Наши власти на одних участках слегка ему помогают, на других - пытаются защитить экономику хотя бы от самых очевидных вредных последствий. Но в любом случае, шесть последних лет - время приближения к венесуэльской модели.

Увы, эта модель - не из лучших. Страны такого типа - страны медленного развития. Быстрый рост может длиться несколько лет, но уж не несколько десятков. Ни утопающий в нефти малолюдный Кувейт, ни, тем более, Саудовская Аравия, по душевым доходам так и не закрепились в группе самых богатых стран мира.

Средний венесуэлец беднее большинства своих южноамериканских земляков. Чилийцев и аргентинцев - вдвое (по размеру ВВП на душу населения в паритетах покупательной способности), бразильцев и уругвайцев - в полтора раза.

И это понятно, потому что потоки халявных нефтедолларов делают нерентабельными все остальные отрасли экономики. У нас это просто еще не успело проявиться во всей красе.

Те же халявные деньги разлагают верхи и низы. И это у нас уже успело проявиться. Все споры сверху донизу, и кулуарные, и публичные, превращаются в спор на одну тему: как поделить нефтедоллары.

К тому же Россия двинулась по нефтеторговому пути развития в самое неподходящее для себя время -  в эпоху раздела собственности и, соответственно, в эпоху повышенной коррумпированности бюрократии. Прав Андрей Громов, когда пишет, что "процесс перераспределения собственности составляет основное содержание 90-х". Но надо добавить, что этот процесс не был остановлен и после 90-х.

В этом отношении эпоха Путина является логическим продолжением эпохи Ельцина, с поправкой на то, что, поскольку первичные разделы уже произведены, то начинаются вторичные и третичные переделы, а реки нефтедолларов создают все новые и новые соблазны.

В таком климате модернизировать бюрократию особенно трудно. К тому же, высшая власть в последние шесть лет не очень-то и пыталась это сделать, хотя и начертала на своих знаменах. А раз модернизация аппарата не состоялась, то еле движутся или превращаются в нелепость и модернизации во всех прочих сферах, хотя за них и пытались взяться. Когда чиновники-исполнители некомпетентны и безразличны к делу, иначе не может и быть.

Если согласиться с Владимиром Семеновым и признать путинский режим некоей рациональной разновидностью модернизаторской диктатуры, то надо помнить две вещи.

Первое. Сама по себе диктатура ни модернизации, ни развития не порождает. Если бы порождала, то самыми продвинутыми странами были бы государства южнее Сахары.

Второе. Во всех случаях, когда диктатуры добивались успеха в обновлении своих стран, там соблюдались несколько предварительных условий, одно из которых - наличие грамотной и сравнительно непродажной бюрократии. К примеру, чилийская бюрократия издавна считалась самой добросовестной в Латинской Америке. Не Пиночет сделал ее такой, она уже была. Если бы она была другой, может, он и за дело бы не взялся.

Путину как раз другая и досталась (с картиной, нарисованной Семеновым, надо, конечно, согласиться). Путин уже на старте чувствовал, что никому нельзя доверять. Однако из этого знания сделал как бы рациональный, но, по сути, абсолютно неправильный вывод: раз доверять нельзя, надо как можно больше контролировать. Контролировать централизованно и желательно лично.

Волны контроля накатывали одна за другой: перестраивалась Дума, строилась пресса, вводилась система фильтрации губернаторов, назначалось новое бесподобное правительство (у него действительно нет аналогов, тут прав Храмчихин). И вот централизация достигла невиданных высот, а управляемости меньше, чем два-три года назад. А бюрократического буйства, того самого, которое предполагалось унять, стало, наоборот - больше.

Успех модернизации, пусть даже и на одном участке, экономическом, измеряется тем, насколько уменьшилось угнетение экономики - центральными властями, местными властями, сепаратизмами, обычаями и вообще кем и чем угодно.

Индикаторы угнетения российской экономики - одни из самых плохих в группе стран сходного уровня развития, и практически не улучшились за пару последних лет. Рост авторитаризма не конвертировался в экономическую свободу.

В общем, переходный период имеет все основания затянуться. Чтобы переход не стал перманентным, нужны внешние и внутренние импульсы. Например, снижение нефтяных цен. Десять долларов за баррель в 98-м подарили нам экономический рост, который не затух до сих пор. Даже и двадцать долларов резко прибавили бы обществу и властям здравого смысла и динамики.

И еще одно соображение. У нас все еще спорят, сколько лет должен править президент - восемь или больше. Между тем, объективные, сугубо научные наблюдения над нашей политикой показывают, что самыми удачными для каждого российского президента бывают лишь первые три года.

Почти все свершения, которые история запишет Ельцину в актив, заняли именно три года, считая от его избрания - с лета 1991-го - до лета 1994-го. А уж после этого были: Первая чеченская кампания, олигархические войны и все прочее, что в актив ему не запишут.

Даже и самый горячий апологет второго нашего президента согласится, что первая его трехлетка, с весны 2000-го до весны 2003-го, принесла больше успехов и вызвала меньше вопросов, чем последующие годы.

Случайное это совпадение или уже исторический закон, станет ясно на опыте третьего президента. Поэтому присоединяюсь к совету Андрея Громова подождать до 2012 года.