При воспоминании о Беслане и попытке извлечь уроки из случившегося следует все же держаться одного принципиально важного положения. Никто не спорит с тем, что российские власти – начиная с президента РФ – явили себя в дни Беслана и после него не самым лучшим образом. Объявлять спустя двенадцать дней после 1 сентября 2004 г. – и в связи с этим страшным днем – политическую реформу, включающую в себя, в частности, новую систему выборов Думу (ну, примерно, как Черчилль летом 1940 г. в качестве главнейшей меры защиты английской свободы объявил выборы в Палату общин по пропорциональному признаку) – это умственное и нравственное затмение, если и не вовсе политически самоубийственное, то на этой линии. После отсутствия какой бы то ни было внятной штабной координации силовых структур в дни Беслана пальцем не тронуть ни одного силовика (единственным, чья голова слетела сразу после Беслана, оказался вовсе не начальник ФСБ Н.П. Патрушев, а главный редактор "Известий" Р.С. Шакиров) – это сильное назидание как силовикам, так и обществу. Список можно множить далее – и сильно множить, и справедливо множить – но это уже многократно сделали все, будет очевидный повтор.

Но констатируя, что весьма многие государственные люди, которым и в дни Беслана, и после него надлежало бы проявить смелость, правдивость, ответственность, чувство такта, организаторские способности, вместо этого все больше проявляли отсутствие этих качеств, следует помнить, что речь идет о слабых, грешных, запутавшихся людях (что для народа и государства очень печально) – но однако же людях. Тогда как сознательно и хладнокровно спланировавшие концлагерь для малых детей на южном пекле и без воды (заложники, как известно, "все объявили сухую голодовку в знак протеста против преступлений российских войск в Чечне"), заранее уготовавшие детям медленную смерть от зноя и жажды, - людьми не были. Одни, те, которые люди, подлежат суровой критике, возможно – замене на более способных и честных, если таковые найдутся – чего пока не слишком наблюдается, так что придется какое-то время требовать от них более успешного исправления своих обязанностей. Другие, те, которые нелюди, подлежат исключительно уничтожению.

Между тем, сдается, что в порыве чувств различие между неисправными слугами неисправного государства и нелюдьми вроде Басаева, которые если служат – то известно кому, несколько стирается. В связи с Бесланом принято проклинать единственно свое государство – как если бы у нас было запасное, гораздо лучшее, - при том, что случись чего, защиты и спасения будем требовать от него же. Сегодня доля деловой критики сравнительно с критикой чисто сокрушительной довольно низка. Вряд ли это способствует большей безопасности.

При этом не учитывается (да это и трудно учесть, все против этого протестует) еще одно печальное обстоятельство. Исправлять огрехи, безусловно, необходимо, требовать от власти большей дееспособности – необходимо тоже. Кстати, что-то после Беслана сдвинулось с места, в смысле антитеррористической безопасности что-то делается, хотя до сколь-нибудь приемлемого порядка тут весьма далеко. Беда в том, что это никак не гарантирует от нового Беслана. Может уменьшить вероятность – не более того. То есть на самом деле это значит чрезвычайно много, любой сорванный теракт – это сотни спасенных жизней, это как если бы 1 сентября 2004 года линейка в бесланской школе №1 закончилась и дети пошли бы по классам заниматься. Однако наша общественность оперирует куда более сильным тезисом: если бы у нас была другая власть, дельная, честная, демократическая etc. – Беслана бы не было. Или, по крайней мере, новых Бесланов.

Это, к сожалению, не так. Власть должна быть и дельной, и честной, но ни от каких новых Бесланов это не гарантирует. Те, кто планирует Бесланы – существа в высшей степени способные, очень хорошо обучающиеся, и говорить, что при честной и дельной власти спор брони и снаряда, сделавшийся приметой нашей эпохи, вдруг остановится – просто нечестно. Технически нет неодолимых препятствий устроить нечто подобное в самой что ни на есть благоустроенной стране – пока руки не дошли. Такие вещи стоило бы осознавать, чтобы не строить чрезмерных иллюзий. Если теракт как таковой есть признак нечестности и недееспособности властей (ибо при нормальном режиме такого, как нас уверяют сегодня, не будет), то после теракта (а заведомо уберечься от него невозможно) самая лучшая власть будет объявлена негодной.

Дееспособность власти – лишь необходимое условие для того, чтобы такого рода покушения удавались реже и не грозили разорвать страну в клочья. Но никак не достаточное.

Более того, с достаточным условием все обстоит совсем сложно. Как было сказано выше, свободолюбивые существа, которые устраивают Бесланы, весьма изощренны. И главный их прием – перенести безжалостную логику войны и военных решений, которая прежде применялась лишь к обученным и верным присяге солдатам, на самых слабых и беззащитных. На детей, женщин, стариков.

Когда говорят, что террор – это война, не всегда осознают, что война – это не только кровь, страдания, смерть вообще. Это еще и долг, и право командующего посылать людей на верную смерть. Или, по крайне мере, подвергать их очень высокому, запредельному риску. Арьергард, выставляемый на уничтожение, чтобы дать уйти главным силам, отвлекающее наступление, "У кого жена, дети, брат, // Пишите: мы не придем назад. // Зато будет знатный кегельбан", - страшная правда войны еще и в этом. И террористический гений придумал безвыходную ловушку. Поставить командующего в положение, когда он должен либо капитулировать, либо применять эту логику совсем не к солдатам, а к тем, кто спокон веку считался полной противоположностью взрослому воину. К малым детям.

Тиски действительно безвыходны, выбор не оставляет выхода: либо подчинить свою страну воле басаевоподобного существа (причем не на один миг – за первым полцарства всегда идет новое пожелание и на тех же условиях), либо списать со счета тысячу безвинных душ - "Сделаем, что можем, сделаем все, чтобы спасти, но положение почти безнадежно". Причем тиски раздавливают безотносительно к тому, кто правит страной. Хоть Путин с Патрушевым, хоть Перикл с Аристидом. Это для людей разница, и довольно существенная, а для адской твари никакой разницы нет.

И достаточное условие в том, чтобы люди своей страны хотя бы осознавали весь ужас такой безвыходности. Против какового осознания вопиют все человеческие чувства. "Не может не быть счастливого исхода, не может быть мироздание столь жестоким, это, наверное, Мутин пудак, а будь другой – не было бы этого кошмара!". Между тем с другим было бы то же самое – и в том ужас. Даже источником мужества это не назовешь, потому что мужество – когда жертвуешь собой, а здесь – не собой.

Поэтому и говорится хотя бы про осознание того, сколь страшным может оказаться ответ царей. Любых царей – умных, глупых, добрых, злых, хороших, плохих. Если власть исправно пытается защитить свой народ и если люди встречно понимают, сколь невыносимо тяжел ответ царей – тогда есть какая-то надежда устоять перед силой зла.

Всего лишь надежда.