Не мной первым замечено, но, по крайней мере, я повторю это дело для тех, кто в танке: о свободе слова в основном заботятся те, кто собирается ею злоупотребить. Тут ведь иллюстрация простая: человек, который миролюбиво возьмется на кухне у своих друзей обсудить, был ли Пушкин нашим всем, или же прав Бродский, и Баратынского зажали - он же ведь не потребует перед этим обустроить ему все условия действия свободы слова. И даже если человек начнет эти крамольные мысли насчет Пушкина, которого даже сам Лужков возлюбил, воспроизводить публично – на какой-нибудь лекции, допустим, с микрофонам и прочими смертоубийственными в иных случаях устройствами – едва ли он потребует a priori для себя соблюдения "Декларации прав человека". А даже если и потребует – отвезут парня в психушку, и за него даже Андрей Битов, поклонник поэтессы с расширенным всякими веществами сознанием Алины Витухновской, не вступится. Ибо не его клиент.

То есть, мысль понятна: люди, рассуждающие о культуре, как это модно теперь говорить, "мэйнстримной" – публика скучная, они обычно не жрут наркотиков, не разрушают барьеров, не складируют у себя автоматов и вообще разбираются в таких дистинкциях, что сдохнуть со скуки можно. Гораздо веселее публика радикальная. По этому поводу позвольте сделать экскурс в весьма отдаленные времена: некогда ныне популярный и обласканный "Афишей" художник Анатолий Осмоловский выложил телами своих соратников на Красной площади слово "хуй". С какой целью он это сделал - сейчас уже история умалчивает, тем более, что идеи его всегда отличались некоторой путанностью, ну да и не в этом суть. Пока Толик – а тогда он был всего Толиком, хотя и в армейских ботинках – готовил свою акцию, он произносил слова типа "Готов пострадать", "Могу сесть за идею", "Вспомните, как Годар" и т.д. Но вот акция прошла. Милиция быстро смекнула, что за слово Толян сотоварищи выложил, хотя увидеть его можно было только со стены. Но, видно, кто-то на стене оказался. Короче, завели на парня уголовное дело.

Тут начался форменный Джеймс Хедли Чейз. Осмоловский перестал говорить громкие фразы насчет того, что готов пострадать и вообще перешел на шепот насчет того, что милиция хочет уничтожить свободу слова. Он обратился к деятелям науки и искусства с просьбой в его лице ту самую свободу слова защитить. Деятели откликнулись. Даже Андрей Вознесенский что-то такое потребовал. Не говоря уже о Битове. Толян же не ночевал дома и однажды даже явился в полпервого походкой командора ко мне – скрываться от ментов. Полночи он мне рассказывал о Годаре и Париже в 68 году, а потом, наконец, ушел спать. А на другой день под давлением общественности уголовное дело закрыли.

Что бы вы думали? В ту же секунду, как он об этом узнал, Толян произнес следующий текст: "Готов пострадать". Мы плюнули и ушли. Выводы каждый может делать сам.

Другая история приключилась с вездесущим димой Быковым, который издал матерную газету. Его-таки посадили. Газета "Сегодня", тогдашний оплот разума, призывала идти на улицы с лозунгами в защиту Быкова. Быков стал синонимом демократии и – как вы догадались? – борьбы за свободу слова. И чукча, перефразируя известный анекдот, это слово знает. Именно его выложил на Красной площади Осмоловский.

Да чего так рядом копать: знаете, что говорит главное американское мурло, Мэрилин Мэнсон, со сцены какого-нибудь концертного зала, в котором ему запретили не то, чтобы ругаться – это уже нереально в демократической америке –  а где ему запретили сообщать, что он имел Деву Марию популярным в среде радикалов способом? Что это наезд на свободу слова. А что говорит Эминем, которого не пускают в Австралию, а в Новой Зеландии даже сажают продавцов, что сбыли его пластинки несовершеннолетним? Что это наезд на свободу слова. А еще ведь можно вспомнить Ларри Флинта с его порнографическими коллажами кардиналов, который, согласно Форману, боролся за свободу слова, а еще можно вспомнить Ленни Брюса, матерившегося со сцены так, что пар стоял, который, согласно Бобу Фоссу, занимался тем же самым.

Тут мне могут возразить, что примеры у меня все какие-то попсовые. Так ведь, милые мои, в этом все и дело. За свободу слова борется обнаглевшая поп-культура. Эдичка, Проханов, Сорокин, журналистишки всякие. Это она и есть, поп-культура.  Обычной культуре до свободы слова и дела нет. Ибо все ее слова – свободны, делить ей с властью нечего, пока эта власть не тоталитарна, и просить ей от власть имущих каких-то дополнительных свобод – дело совершенно ненужное. Потому что все у нее есть, включая свободу внутреннюю, которая стоит всех свобод слова вместе взятых. Почитайте Герцена, если вам моего авторитета недостаточно.

Так что если вы видите или слышите, что кто-то при вас завел разговор насчет зажимания свободы слова – смело тащите человека в съезжую. В лучшем случае человек захочет запустить в эфир интервью с Мовлади Удуговым или Усамой бен Ладеном. В худшем он захочет прилюдно почитать "господин Гексоген". А эти вещь посильнее Мовлади будет.

И ведь допляшутся: введут цензуру на полеты голого Кулика над многолюдным проспектом, и я, охранявший, чтобы не сперли гкчписты, танк в 1991 году, буду ратовать за цензуру. Потому что буду уверен: всем разумным людям хватает тех слов, на которые нет никакой квоты. Меня в этом весь ход нынешней цивилизации убеждает.

А цензура – черт ее знает, чего она налопатит. И придется потом бегать с флагом "Долой цензуру!", и, обернувшись, видеть рядом с собой физиономию Димы Быкова.

А я лучше под трактор лягу, чем стану с Быковым заодно. И с Эдичкой. И много еще с кем. Короче, с теми, с кем нет мастеров культуры. И ситуация окажется патовой.

И вот это будет настоящий конец свободы слова.