«Мы живем практически в условиях войны» — заявил вчера на церемонии получения митрополичьего паллиума из рук Папы Римского глава российских католиков Тадеуш Кондрусевич. Полномасштабные боевые действия начались, когда Ватикан принял решение о преобразовании католических «апостольских администратур» в полноценные церковные структуры — епархии и об учреждении в России единой католической митрополии. РПЦ сочла этот ход вторжением на свою «каноническую территорию», выступив с исключительно резкими заявлениями, и война началась. На этой войне пока не стреляют и довольно редко прибегают к силовым действиям (хотя отдельные примеры таковых, вроде высылки из России католического епископа Ежи Мазура уже есть), тем большее значение приобретают большие и малые «выстрелы» на пиаровском и полемическом фронте, с регулярностью производимые обеими «воюющими» сторонами.

«Министерство иностранных дел» Московского Патриархата — Отдел внешних церковных связей - выступил в понедельник с наиболее развернутым и подробным изложением позиции православной стороны в этом конфликте — справкой «Католический прозелитизм среди православного населения России». Формально справка адресована главе Папского совета по содействию христианскому единству кардиналу Вальтеру Касперу, но по сути перед нами «пиаровский» документ. «Пиаровский» образ РПЦ состоит из двух половинок, предназначенных для разных аудиторий. Для внешней, либеральной и экуменичной — это образ обманутой и почти обесчещенной «экуменической жены» Ватикана, которая стала жертвой отступления римо-католиков от курса на сближение христианских церквей, провозглашенного на Втором Ватиканском соборе в 1960-х. Для аудитории внутренней, почвенной и антизападнической — это образ национальной церкви, обороняющейся от агрессивного вторжения иностранных миссионеров, которые не держат русских за христиан.

Смысл позиции, заявленной РПЦ таков: Римо-Католическая Церковь сама признала РПЦ «Церковью-сестрой», что на экуменическом арго означает отсутствие для членов такой церкви необходимости переходить в католичество, чтобы с точки зрения католиков считаться «членами Церкви». Аналогично и православные признают «сестринство» католиков, что выражается в отказе от православного миссионерства на «традиционно-католических» территориях, от назначений епископов на кафедры, дублирующие кафедры католических епископов и т.д. Католики и православные пообещали, что больше не стремятся обратить друг друга в свою веру, поскольку каждая из вер спасительна. Теперь же католики нарушают это обещание.

Конечно, в Ватикане могут возразить, что католики ничего такого не обещали. Для Римского престола экуменизм был и остается более соответствующей «текущему моменту» формой приведения православных  под власть Римского Епископа. Отличие экуменизма от насильственных или добровольно-принудительных «уний» не в сути, а только в большей «продуманности» нынешнего подхода (об этом ярко сказано в послании Иоанна Павла II украинским греко-католикам «Magnum Baptismi Donum» от 14 февраля 1988). Православие воспринимается нынешними католиками  (католики "довтороватиканские" смотрели на него как на раскол-«схизму») не как иное «вероучение», а как  «традиция восточных церквей», прежде всего обрядовая, культовая и т.д. Никакого другого «экуменизма» Ватикан своим партнерам не предлагает, хотя и активно пользуется соответствующей риторикой. Когда надежды 1960-70 гг. на скорое экуменическое слияние православных и католиков не сбылись, Ватикан перешел к более прямому методу перевода «Востока» под спасительную папскую власть, используя весь богатый миссионерский инструментарий.

Нельзя сказать, что католики используют свой инструментарий эффективно — среди многих, иногда душераздирающих, примеров католической миссионерской активности, приводимых в справке, на удивление отсутствуют сообщения о результате этой активности. Католики учили, учили и учили детей по своему катехизису, но остается непонятным — научились ли дети и стали ли они от этого католиками. Экуменическая риторика сковывает и другую сторону. Формально католики не миссионерствуют, и, тем более, не занимаются «прозелитизмом» (то есть переводом православных в католики), а преподают, обучают, знакомят «с Христианством вообще», да и то не православных, а только «агностиков». Боясь открыто утверждать, что они переводят в свою веру русских православных, ибо вера католическая истинна, католики вынуждены делать вид, что проповедуют среди язычников на обезбоженной земле, а православных это не касается, и они могут спасаться в своей церкви.

Теперь уже экуменическая позиция подводит католиков. Представители Русской Православной Церкви кроют их утверждение следующим аргументом: в России многовековая христианская традиция в «православном» изводе, даже русские неверующие — это «православные» неверующие, и обращать их — дело православных. «Сегодня же западные миссионеры, по сути, эксплуатируют удобренную Православием благодатную почву — душу россиянина, отличающуюся доверчивостью и открытостью к Слову Божию». Против такой позиции, подменяющей церковный критерий критерием культурным, можно было бы многое возразить, но не в той логике, которую избрали обе стороны для разговора.

Вынужденные много говорить об «уважении к православной традиции», католики и в самом деле действуют как миссионеры среди населения, которое с их канонической точки зрения должно считаться либо раскольничьим, либо вообще языческим. Православные, защищаясь от иноверческой миссионерской проповеди, вынуждены в качестве аргумента выставлять некое «нарушение этики межхристианского сотрудничества» и ставить себе в заслугу то, что отказались от проповеди Православия целому ряду народов (более консервативные православные церковные группы проповедуют Православие в Западной Европе очень активно).

Язык межрелигиозного экуменического компромисса заставляет обе стороны лгать в той ситуации, которая предельно ясна — каждая из конфессий имеет полное право на ненасильственную миссионерскую проповедь в любом уголке земли, там, где есть хоть один человек, готовый услышать слово Истины. Поскольку полнота Истины, по мнению каждой из конфессий, принадлежит только одной из них, и никто, нигде и никогда не может быть лишен права на эту полноту.