Подтрунивать над банальностями легко и приятно. А поскольку нет ничего банальнее Десяти заповедей, то, соответственно, преизрядная доля общечеловеческого сообразилова и остроты ума тратится на попинывание таковых. Правда, по поводу «не убий» в наше время философствовать считается как бы не слишком приличным: в прошлом веке много убивали. «Не сотвори себе кумира», напротив, стало не то чтобы немодным, а просто непонятным: кумиротворение - настолько привычное и респектабельное занятие, что никто уже не понимает, о чём, блин, речь. Над «не прелюбодействуй» потешались во все времена, это традиционная тема для насмешек... Зато появилась новость: стало модно и прилично подвергать сомнению «не укради».

Особенную иронию эта максима вызывает «здесь и сейчас», то есть в России начала нового тысячелетия. Нетрудно заметить, что любовь сия вполне оригинальна: на высокочтимом у нас Настоящем Западе этого и в заводе нет. Но столь же нетрудно заметить, что наши образованцы, читавшие Бродского, при попытке озвучить указанную максиму тут же начинают интересоваться, не коммунист ли ты часом. Это ведь, оказывается, коммунистический лозунг – «вор должен сидеть в тюрьме». Или начинают рассуждать о том, что деньги должны быть у того, кто умеет ими эффективно распоряжаться, бабки детям не игрушка, и поэтому их надо собрать у инфантильного населения и отдать взрослым, которые знают, что с ними надо делать. Или единым духом возглашают, как символ веры: «Но ворюги мне милей, чем кровопийцы!» - имея в виду, что Бродский, оказывается, этой фразой выдал ворюгам индульгенцию от имени русской культуры. И вообще:  «Ай-ай-ай, ой-ой-ой, скажите пожалуйста, воровать нехорошо! Ох-хо-хо, воровать им, видите ли, нехорошо! Расскажите-ка это своей бабушке!»

Ну конечно, странная любовь к ворюгам имеет пределы. Так, никто из любителей ворюг никогда не относился сколько-нибудь терпимо к попыткам покуситься на целостность его личного кошелька. Более того: даже если изрядно порядочному образованцу скажут, что он, изрядно порядочный, распоряжается своими средствами бездарно и неправильно (скажем, пьёт на свои), а вон тот господинчик распорядится теми же деньгами куда как более эффективно и правильно (накупит на них правильных акций и заработает много денег), на образованца это не произведёт ровным счётом никакого впечатления. «Это мои деньги, и это мне решать, как их тратить», - скажет он. И будет совершенно прав, кстати.

Вооружившись добытым знанием, обратимся к тексту госпожи Толстой. Признаться, мне он очень не понравился. Причём не той идеей, которую – смею надеяться, из лучших побуждений – она защищает. А то, как она это делает, и что именно предлагает в качестве резона.

Вот какую картинку нам, грешным, предлагают. Мы (то есть мы все, включая, очевидно, меня, моих родителей, моих друзей и так далее) не могли, не умели, и не хотели правильно распорядиться своей собственностью. Мы, оказывается, не умели сами выкопать картошку и продать. А при том хотели есть каждый день, а в квартирах у нас был мороз. И мы позвали неких умников, «знаек», которые знали и умели. Или хотя бы взялись, не зная и не умея, за новое для себя дело. Да, при этом они «наворотили дел». В том числе – нарушали законы. Но ведь в те времена, когда «бессмысленные советские законы» сдохли, а новых не было, возникло этакое состояние аномии, когда «всё можно», точнее – непонятно, что нельзя. И вот они там суетились, как поэтично высказалась Толстая – «перетаскивали с места на место, строили, рушили, перекладывали, отнимали, раздавали, рисковали, воровали, погибали, стреляли – бой в Крыму, все в дыму, ничего не видно». Ну чего возьмёшь с людей, действовавших в беззаконном совершенно мире, когда старое уже  - - -, а новое ещё не - - - ? Какие к ним применить правила и уставы? Не было тогда правил и уставов, а была голая эволюция: кто сильнее, тот и прав. Неча жаловаться, типа. И вообще, все воровали – кто больше (миллиардами), кто меньше (лампочку в подъезде выкручивал). Простим друг друга.

Итак. Начнём с того, что я господ Чубайса, Березовского, Гусинского, и как его там, Бурбулиса, на царство не звал. Более того – всех вышеуказанных вообще никто не призывал «прийти и володеть нами», тем паче нашими денежками. Все эти «знайки» оказались у власти путём тёмным и непонятным для нас, незнаек. И показались нам, незнайкам, до того гадкими, что полстраны регулярно голосовало за коммунистов, - что, согласитесь, после семидесяти лет их правления что-нибудь да значит. Нет, «знаек» никто не звал. Не виноватые мы. Они сами пришли.

Теперь о якобы наступившей аномии. С ней тоже всё ясно. Что, в 1991 году всем живущим на одной седьмой части суши и в самом деле стало непонятно, что можно, а чего нельзя? Мы что, стали ходить на четвереньках и есть человечину? В законе же не прописано, что нельзя ходить на четвереньках? Но ведь не ходили, да и человечиной не очень злоупотребляли. Более того: подавляющее большинство населения страны не стало заниматься даже такими естественными и полезными вещами, как грабежи, насилия, и убийства. Потому что, помимо УК, существуют, извините за пошлость, нравственные законы, писанные в сердцах. И даже те, кто пошёл именно что «убивать и грабить» (а такие нашлись) прекрасно понимали, чем они занимаются. Они даже не пытались делать вид, что им «ничего не видно», что их правая рука не знает, что делает левая, нет. И называли они себя не «знайками», а братвой, или, попросту, бандюками. Те же, кто занимался отъёмом и уводом денег не у конкретных граждан, а у всего населения в целом, тоже не имели никаких иллюзий по поводу собственных занятий. «Деньги ворую» - вот что отвечали наши «бизнесмены» в начале девяностых на вопрос о роде занятий. Говорили с вызовом, с наглецой, но говорили-то именно это.

Я сейчас не о том, что они все «гады нечеловеческие». Это мы пока опустим. Просто не надо делать вид, что по исчезновению уголовного кодекса (или по малой авторитетности такового) немедленно исчезает и всякое понятие о хорошем и плохом. Воровство остаётся воровством, а убийство убийством, даже если такой статьи вдруг не найдётся в УК, или если мы этот конкретный УК считаем плохим и неприменимым. Никакого состояния «полной аномии» не бывает, даже если сухая корочка писаных законов где-нибудь даст трещину. Настоящие-то законы никуда не деваются.

Нееет. Наши «олигархи» не просто «крутились-вертелись» и что-то там выкрутили. Они именно что ограбили страну и народ – без всяких кавычек. Приватизация была вполне сознательным обманом. Всё просто. Обещали, если кто помнит, «цену автомобиля». Дали «два сникерса». Это обман, в какое УК не смотри, и на какую аномию не ссылайся. Или ЛОГОВАЗ – кто помнит, э? Тоже «машину» обещали. Народный автомобиль. Где? А нету. Умный Знайка что-то там такое шебуршил-шебуршил и стал очень богатым. Но факт-то налицо: обещал, взял денег, не сделал. Или «дефолт» какой-нибудь (да и вообще, всё, что происходило с деньгами в банках). Или - - -

Ну не надо тут никакого УК, чтобы понять, как это называется. И за такое мудрование во все времена не то что «на верёвочке водят», а и вешают на этой самой верёвочке. Может быть, это нецелесообразно и бессмысленно, да, но нельзя сказать, что это будет несправедливо и незаконно.

Впрочем, знайки обманули незнаек не только с этим, но и с кое-чем другим. Например, с равным доступом к доходным занятиям. Грубо говоря, с экономической свободой: знайки забрали её всю себе, а другим не дали.

Народ наш иногда боялся советской «правоохранительной системы», но охраняемые ею законы никогда не уважал – именно потому, что они очень уж расходились с «естественными представлениями» о праве и справедливости. Ну нельзя запрещать человеку вырастить картошку и её продать. Хоть кол на голове теши, а нельзя убедить его в том, что у него нет такого права. Есть у него такое право, и всё тут. Обманывать нельзя, а картошку продавать можно. Это написано на скрижалях невидимых. И советская власть пала, надорвавшись в тщетных попытках это самое право уестествить. Сейчас мало кто помнит, что горбачёвские новизны начались с «борьбы с нетрудовыми доходами» и «помидорной войной». Чем всё это кончилось? Вот то-то.

Однако ж. До сих пор с этим самым естественным правом «продавать картошку» у нас непонятки. Попробуйте-ка продать в Москве ведро картошки! Вот так вот – продать, открыто, не отдавая непонятным людям, начиная от дядьки в серой форме и кончая каким-то непонятным «хозяином» (откуда он взялся?) большую часть прибыли? По своей цене, а не по цене «перекупщика», «хозяина», чёрта лысого? Впрочем, где-нибудь в переулочке можно и пристроиться, и, если повезёт, продать. Так ведь то же можно было сделать и в советское время – в переулочке-то... Только вот не надо говорить, что у нас есть какой-то «капитализм», у нас нет капитализма для всех, у нас есть капитализм для этих самых «знаек», которые что-то такое знают, что им можно продавать Родину, а нам нельзя продавать картошку. Над нами же как был «хозяин», так и остался. Более того, хозяев развелось немеряно: одних чиновников в РФ то ли в четыре раза больше, чем в СССР, то ли ещё более. Кроме того, начальниками заделались всякие господа-товарищи, раньше таковыми не бывшие. Например, милиционеры, которые в советские времена ловили убийц и бандитов, а сейчас в основном хозяйствуют. Или совсем уж невинные (кто бы мог подумать!) пожарная охрана, санэпидемстанция и ещё какие-то вполне вегетариански называемые инстанции. Все начальники. Всем надо. Всем плати. Одна Хакамада Заступница За Малый Бизнес где-то там предстательствует за ведро картошки, но пользы от её усилий пока не видно.

Ещё одна милая тема – о том, что, дескать, «у нас воровали все». Здесь, опять же, не надо путать причину и следствие. Да, бывало, что и воровали. Правда, для гуманитарно образованного ума должна быть понятна разница между жан-вальжановской булкой (которую - или украсть, или умереть с голоду) и лишней тонной платины «из советских запасов». Здесь, знаете ли, количество переходит в качество. Но дело даже не в этом. Почему, собственно, населению приходится (именно приходится – ибо нормальный человек большой радости в том не видит, и от хорошей жизни этого не делает) подворовывать? А потому же, почему ограбленный до нитки человек обычно вынужден идти побираться, а то и тырить еду на базаре, а то и шакалить по тёмным переулкам. Ограбленный вынужден подворовывать. Знайки не только награбили сами – они сделали воришками немалую часть населения страны. Именно сделали – поставив людей в соответствующие условия. И не надо говорить, что в любой ситуации можно остаться светочем добродетели. Припрёт – и украдёшь булку, и выкрутишь лампочку в подъезде. Разумеется, за выкрученную лампочку тоже можно выставить «нравственный счёт» и приравнять выкручивающего лампочку к Березовскому-Смоленскому-Гайдарочубайсу какому-нибудь. Но это уже будет запредельным фарисейством. Да, нищета приводит к падению нравов, но тем более виноваты в этом те, кто эту нищету организовал.

Но и это ещё не всё. Наши знайки не только раскрали, но и разрушили то, что не смогли украсть. «Бизнес по-российски» в классический его период был ведь чистой воды варварством. Вытащить из земли кабель и продать «на медь», при том, что сделать такой кабель заново несоизмеримо дороже цены лома. Раскурочить химический реактор, чтобы вытащить платиновый катализатор. Разобрать на доски дворец, чтобы растопить печку. Короче – разрушить на сто рублей, чтобы украсть поганую копейку...

В сухом остатке получается вот что. Можно, конечно, объявить знайкам и их капиталам амнистию. Хоть тридцать три амнистии. Это даже, наверное, очень правильно – объявить им амнистию, на то есть серьёзные причины, главная из которых та, что альтернативой является новый передел собственности, и новые знайки раззявят жадные ротики. Однако же, никакая амнистия не достигнет своей цели, пока все в этой стране – и ограбленные, и ограбившие – знают, что произошло. Они, конечно, смогут «законно пановать», но их всё равно будут ненавидеть.

А ведь речь у Толстой идёт именно об этом: чтобы «знаек» амнистировало не только государство, но и общество. Амнистировало в сердце своём, если угодно. Государство-то и без нас разберётся. У него свои резоны, там ведутся свои игры, смертным непонятные. Лица, принимающие решения, не слушают наши стенания и не читают наши побаски. Их-то рассказами про «знаек» и «незнаек» не проймёшь, и мы все это знаем. Не про них и писано. А про нас, заек сереньких, лопоушеньких. Это нам предлагается осознать всю глубину своей неправоты, восхититься умениями знаек и знаниями умеек, перестать беспокоиться и полюбить приватизацию по Чубайсу. А каждому приватизатору выписать из Парижа бочку варенья и корзину печенья, и наградить медалью «За спасение утопающих».

То есть речь идёт не о «законе об экономической амнистии», а об амнистии социальной. Надо, чтобы мы (население страны, то есть) их («знаек») простили и прошлое не поминали. И сами радостно вынимали бы глаз тому, кто помянет – благо, закон об экстремизме на подходе.

А я и говорю – не за что их прощать. «Знайка» - украл. И место ему – на верёвочке.

Здесь важно именно то, что про это знают обе стороны. Воры и убийцы, получив свои миллионы, всё равно знают о себе, что они воры и убийцы и сколько именно они накрали и убили. Поэтому они и вывозят деньги из России, и никакие «амнистии капитала» и «потепления инвестиционного климата» в этом ничего не изменят. Это ведь фигня, что «капиталу уютнее на Западе», что там больше норма прибыли или ниже риски. Всем известно, что «процент в России выше», а риски в том же американском хай-теке, пожалуй, покруче будут... Дело совсем не в этом. А в том, что награбленное полагается прятать подальше от тех, кого ограбили. Они его и прячут. Потому что - награбленное, а не потому что «процент мал».

Это всё, впрочем, лирика. Делать-то что? 

Вариантов, в общем, всего четыре.

Во-первых, ничего не делать. Это мы сейчас имеем, см. картинку, нарисованную выше. Неприглядно.

Во-вторых, устроить «новый передел». То есть отнять у награбивших награбленное, а их самих – на верёвочки. Однако, «эт-то вряд ли», как говаривал товарищ Сухов. Во-первых, сил нет: награбившие элементарно сильнее, их сокровища припрятаны далеко и надёжно. Но, допустим, нашлось какое-то волшебное средство вернуть всё. Тут-то и проблема. Вернуть - в какое состояние? Раздать народу? Но кто будет это самое раздавать? Никто – и в первую очередь сам народ – уже не поверит никаким «раздатчикам», народу уже раздавали ваучеры, этого хватило «навсегда». Все думают (правильно или неправильно – другой вопрос), что любое «отнять и поделить» приведёт к тому же самому разору, в котором канут остатки разворованного добра. Во всяком случае, большинство населения думает так - иначе мы давно уже имели бы русский бунт, осмысленный и милосердный.

Третий вариант: пресловутая амнистия. «Закрепить отношения собственности на текущий момент». Это, видимо, сейчас и попробуют сделать. Что ж, это можно, и даже несложно: бумажная работа. Вопрос в том, закрепятся ли «отношения собственности», произойдёт ли «возврат капиталов», и вообще, случится ли от того что-нибудь полезное? Думаю, нет – поскольку, как уже было сказано, закон – бумажка, нужна амнистия настоящая. Убедить население, что «тогда было всё можно» и «вы сами такие» - не получится. Потому что есть вещи, которые «никогда нельзя». См. выше.

Остаётся обсудить четвёртый вариант.

Чтобы понять, о чём речь, представим себе такую ситуацию. В глухой деревне парень снасильничал девку. Если бы дело происходило в цивилизованном каком-нибудь Нью-Йорке, то всё было бы просто: парня – под суд, девку – к психоаналитику. Но это деревня. Тут расклады другие. Во-первых, можно собрать родню девки и пойти оторвать парню самое дорогое. Но парень сам неслабый, да и родни у него поболее будет. К тому же, если дойдёт до крутых разборок, дело может кончится плохо для всех – а ну как оскорблённые родственники догадаются пустить обидчику красного петуха? Так ведь и полдеревни выгореть может. Нет, устраивать вендетту сами же деревенские и не дадут. С другой стороны, если оставить парня в натуральном виде без всякого вразумления, он и дальше будет девок портить. Этого тоже нельзя. И тогда народ сходится и решает: пусть же он, кобель паскудный, на этой самой девке женится.

Разумеется, с точки зрения гуманизма это чёрт знает что: брак с насильником. С точки зрения же животного здравого смысла это вполне себе работающее решение. Всё равно порченую девку никто замуж не возьмёт, а так – сам испортил, пусть себе и берёт порченное. И отрабатывает. Что до чувств – стерпится-слюбится.

Другой пример, помасштабнее. Советская власть, устанавливаясь, причинила народу чёрт знает сколько неприятностей. Откровенно говоря, она всех достала. Тем не менее, со временем ей удалось убедить широкие массы в некоторых вещах. Во-первых, она (с большим или меньшим на то основанием) предъявляла тот факт, что в гремучие сороковые немец был побит под её, соввласти, чутким руководством. Дальше были предъявлены атомная бомба и ракеты, на которые списали послевоенный кошмар. И что же? Народ советскую власть не то что бы полюбил, но очень многое ей простил. Космос хоть и не покрыл «коллективизацию-индустриализацию-бараки-коммуналки», но всё же придал всему этому подобие смысла: «было за что страдать».

Наши знайки, после того, что они сделали со страной, должны были бы, по совести говоря, на ней жениться. Или, как советская власть, совершить нечто такое, что оправдало бы их задним числом. Выиграть войну. Запустить ракету в космос. В общем, как-то потешить национальную гордость великороссов, равно как и прочих народов и народностей необъятной нашей Отчизны, чтобы те могли их простить. Конкретнее – вложить свои капиталы в какое-нибудь общественно одобряемое дело.

Под словом «общественно одобряемое» ни в коем случае не надо понимать какую-нибудь благотворительность. Этого-то как раз ни в коем случае не надо. Потому что всем понятно, что расплатиться с ограбленными не сможет никто и никогда: никакие миллионы, выделенные на «детдома и спортплощадки», ничего не изменят. Тут все калькуляции заранее известны.

Речь может идти только о проекте, сравнимом с советским «космосом». То есть с чем-то символически значимым, что могло бы примирить народ с фактом совершённого над ним насилия.

Самое гнусное в любом насилии - не физический, а моральный ущерб. Люди обычно куда легче переживают тот факт, что они лишились денег, вещей, даже здоровья, чем сопутствующее этому унижение. «Знайки» не просто «попользовались» нами. Они опустили страну. И единственное, что их может как-то реабилитировать – это противоположное по смыслу действие. Они должны помочь нам подняться. Хотя бы в чём-то.

«Амнистия капиталов» (фактическая, не на бумажке), равно как и «признание прав собственности» (тоже фактическое, массовое) может оказаться состоятельным только в одном случае: когда эти капиталы и эти права собственности будут употреблены для создания чего-то национально престижного.

В принципе, даже понятно, что именно нужно. Достаточно хотя бы одной крупной российской корпорации начать производить какую-то вещь, которая могла бы стать «национальной гордостью» – наподобие, скажем, чешского шкодовского суперлимузина Superb, умело раскрученного до уровня национального символа «новой Чехии». Чехи гордятся своим Superb’ом, в том числе и те, кто никогда не будет на нём ездить. Потому что – «мы можем». Это такое чувство общепримиряющее. «Всё было не зря».

Так вот. Наши «знайки» могли бы реабилитировать себя в глазах населения, вложившись в нечто подобное. В национальный проект. В идеале это должно быть что-то, чего в России до сих пор не получалось сделать хорошо – и чем можно было бы гордиться. Автомобиль, компьютер, самолёт. На худой конец - фильм, который «самому Лукасу в нос бросился бы». И чтобы на самом видном месте красовалось – «лучшее в мире, made in Russia». With love, разумеется.

Вложитесь в это, господа богатенькие буратины. Сделайте что-то такое, чем мы все могли бы гордиться. И тогда вас перестанут спрашивать, откуда были те деньги, которые на это пошли. А заодно и все остальные ваши капиталы. И будет вам и вашим капиталам  амнистия фактическая, настоящая. Броня.