кремлевская интрига (conspiracy theory)

Так или иначе, борьба «питерских» и «Семьи» в качестве главной кремлевской интриги стала одной из базовых картинок, определяющих представление о текущем политическом процессе наиболее информированной и заинтересованной публики. И если в СМИ принято описывать этот конфликт намеками и несколько окольно, то в «кухонном» (ресторанном) информационном пространстве собеседники, как правило, стремительно переходят на два незамысловатых термина и оперируют ими как ключевыми для описания текущих коллизий и событий. Конфликт, таким образом, излагается в традиционной для русского политического пост-тоталитарного менталитета поэтике «придворной интриги» с бизнес-подоплекой, в поэтике - conspiracy theory. Идеологий нет, есть группы (команды) и их бизнес интересы.

Ближайшее окружение Ельцина, спланировавшее и осуществившее операцию «Преемник», стремится и дальше контролировать (контролирует) нового президента, защищая и гарантируя таким образом прежде всего свои прямые (и весьма обширные) экономические интересы. Это одна сторона медали. «Чекисты», составляющие органическое окружение Путина и его естественную опору, постепенно захватывают ключевые посты в Кремле, оттесняют «семейных», расставляя своих людей на финансовые потоки и стремясь сконцентрировать максимум экономической и политической власти в подконтрольных им институциях государства. Это взгляд с другой стороны.

Нет сомнения, что conspiracy theory обладает значительным интерпретационным потенциалом. Говоря проще – близка к правде. Хотя бы потому, что ее концептуальные структуры характерны и органичны не только для наблюдателей событий (удаленных и приближенных), но и для их непосредственных участников. И тут уж не поспоришь, казалось бы. Вопросы собственности и ее перераспределения интересуют сегодня общественное сознание более всего.

происхождение Семьи

Очевидно уязвимым местом в этой картинке является, конечно, понятие «Семья». Какая уж Волошин, Ванин или Сурков Ельцину семья? Даже люди со вкусом и пониманием оперируют этим понятием. Видимо, за неимением лучшего.

Между тем термин «Семья» был введен в употребление политтехнологами Гусинского и популяризован посредством НТВ с вполне прагматическими целями: он призван был стать (да и стал) одним из ключевых концептов информационной подготовки президентских выборов 1999-2000. В широкой панораме скандалов с делами Mabetex, «Аэрофлота», Bony, карточками Ельцина и пр. термин «Семья» должен был стать концептуальным кодом, интегрирующей идеологемой в утверждении представления о Кремле конца 90-х как о мафиозном клане. Само слово «Семья» недвусмысленно проецировало эти скандалы на классический образ итальянской организованной преступности.

Эффектность и убедительность понятия «Семья» при этом определялась не только и не столько тем, что администрацией Ельцина реально руководили Татьяна Дьяченко и Валентин Юмашев. Никому и в голову не приходило именовать семьей руководство «Газпрома» или московские власти, хотя основания к тому были ничуть не меньшие. Глубинное правдоподобие термина состояло в том, что «ближний круг» - молодые парвеню раннего русского капитализма – оказались практически единственной опорой больного Ельцина, лишившегося поддержки практически всех традиционных хозяйственных и бюрократических элит. Именно эта неукорененность, а вовсе не родственность и реальный объем перераспределяемых при помощи властного ресурса средств, придавали правдоподобие картинке компрадорского заговора против России со штабом в Кремле.

схватка двух олигархий

К выборному рубежу 1999-2000 гг. в России сформировалось два управленческих класса, обладавших достаточными навыками и ресурсами для того, чтобы бороться за власть и установление того или иного экономического и политического порядка. Два типа олигархии. Финансовое могущество и управленческая эффективность и той, и другой опирались на два соответствующих – и принципиально разных – механизма ренты.

Первый, традиционно и именуемый «олигархическим», опирался на ренту сырьевую – экспорт нефти, металла и пр. И на управление «чужими» финансовыми потоками, прежде всего - потоками государственных инфраструктурных монополий (МПС, ГТК и пр.), которые он «оптимизировал» применительно к своим целям и интересам. Второй – муниципальная олигархия – опирался на механизмы административно-территориальной ренты, на традиционный административный рэкет: вести бизнес на подконтрольной территории можно лишь при участии местного административно-хозяйственного клана или делясь с ним. Штабом первого был Кремль, второй собирал под свои знамена московский мэр.

Исход выборов подтвердил, кажется, что первый принцип оказался все же несколько более высокотехнологичным. Разница заключалась в том, что олигархи федеральные использовали административный ресурс для захвата источников ренты – собственно ресурсов или монопольного (привилегированного) положения на рынке. В то время как муниципальные олигархи рассматривали само администрирование как постоянный источник перераспределения. Кроме того, залогом успеха первой группы стало то, что в отличие от муниципальной олигархии, естественным лидером которой стал московский мэр, Кремль решился выдвинуть не своего лидера. Именно потому, что источники богатства этой олигархии в меньшей степени зависели от прямого администрирования, были приватизированы. В то время как муниципальные олигархи, напротив, приватизировали сами административно-распорядительные функции.

есть такой город

Такое понимание событий 1998-2000 гг. позволяет, кажется, произвести некоторые мыслительные упражнения и со словом «питерский». Или, говоря иначе, попытаться описать социально-политическую природу «партии Путина».

В сущности, речь идет ровно о тех, кто по тем или иным причинам не вписался в партии двух олигархий. И был лишен причитающейся ему доли ренты. Именно потому в этом не слишком оформленном конгломерате уживаются сегодня либеральные управленцы и кадровые чекисты (совокупно именуемые «питерскими»), а в одном флаконе с ними – надежды и чаяния простого российского обывателя, так называемого «электорального болота». И недовольные результатами первичных реформ либералы, и отодвинутые от власти профессиональные «государственники» из органов, и вечно опаздывающие на праздник жизни обыватели равно восприняли полковника Путина как своего человека в Кремле.

Сама мифология Питера в русской истории последнего века – отвергнутой столицы, просвещенного города не удел – оказалась в известном смысле адекватна мифологии «третьего пути», отвергающего олигархическую Москву и вотчинный, неповоротливый и инертный капитализм провинций. В общем - есть такой город, который готов взять на себя всю полноту власти. Город интеллигенции и чекистов. Город честных, приличных людей.

исторический треугольник

Столкновение питерской партии с партией олигархического менеджмента, определявшей лицо Кремля все последние годы, является, таким образом, отнюдь не только подковерной кремлевской интригой, но отражением вполне серьезной и содержательной политической борьбы. Вполне себе исторической коллизией. И логикой этой коллизии, в конечном счете, политически мотивированы все конкретные позиционные бои и столкновения, в непосредственной подоплеке которых, естественно, лежат и более приземленные управленческие и финансовые интересы.

При этом партия Путина-Питера выступает в двух своих ипостасях попеременно, так сказать – в образах доброго и злого следователя. С одной стороны - либералы с проектами системных ограничений для обеих олигархий, сокращающими для них возможности административного бизнеса. С другой - беспредельщики-силовики, всякий раз готовые  выступить с проектом прямого перераспределения собственности (отнять и посадить!). Соответственно, рознятся и представления этих двух групп о новом собственнике – о том, который должен придти на смену региональному и федеральному олигарху в качестве альтернативного героя капиталистических будней. С точки зрения либералов, это все тот же давно искомый средний класс и массовый собственник, с точки зрения вторых – могущественное и честное, с холодными руками и головой Государство.

По мере того, как реформистские проекты покрывались налетом бюрократических будней, силовики все более захватывали общественное внимание и политическую площадку. А последние месяцы стали эпохой их почти триумфа. Борьба с медиа-олигархами и битва за «Газпром», как и другие силовые акции по «возвращению собственности государству», напугали столичную и либеральную общественность, но в целом населением были восприняты скорее как позитивные события. Дело в том, что партия передела и партия легального капиталистического порядка конкурируют не только в административной команде президента Путина, но и в тех самых «надеждах и чаяньях обывателя», которые являются главным личным политическим ресурсом питерского президента. По мере того как вторая теряет очки, первая – выходит в авангард. Просто потому что борьба против двух олигархий – всенародный политический мандат, выданный президенту Путину на прошлых выборах. Не мытьем – так катаньем. Таков наказ медвежий.

Можно предположить, что коллизия взаимоотношений в треугольнике «менеджеры – либералы – силовики» близка к кульминации. Хотя бы потому, что начинающийся уже через год выборный цикл зафиксирует новую расстановку сил и задаст (даже при том же президенте) новую конфигурацию правящей коалиции. По крайней мере именно так дело складывалось на прежних российских выборах. Демократия есть демократия. Пусть и слегка лесная.