Есть такая мирная, примирительная международная поговорка: “Не ошибается тот, кто ничего не делает”. По-русски у нее более зловещий оттенок: “Незнайка на печке лежит, Знайку на веревочке ведут”. Записано Далем. Скоро уж двести лет тому. А по России, по Владимирке, по этапу, все ведут и ведут Знайку. В нехорошие, людоедские времена ведут Знайку тихого, пугливого, скромного: за то, что книжки читал. За то, что сочинял, конечно. В наше время, более гуманное, волокут Знайку бодрого, активного, отчаянного, инициативного, нам лично иногда неприятного, знающего все ходы и выходы, нахального ловчилу. За что волокут – за то, что украл. Знайка – вор. Ай, ай, как нехорошо. Воровать нехорошо. Это всем понятно.

В 1991 году у нас был, кто помнит, голод и равенство в нищете. И равенство бесправия в паутине бессмысленных советских законов, запрещающих говорить, запрещающих зарабатывать, запрещающих продавать, запрещающих выращивать и строить. И общество завопило: “Да рухнут законы! Да наступит свобода от оков! Кликнем клич, позовем знаек, если они еще остались, и пусть сделают, наконец, что-нибудь!”

Советские законы рухнули, новые еще не были написаны, образовалось внезаконие. Никто не знал, что можно, чего нельзя. Никто не знал, что отныне запрещать, что отныне разрешать. Вот только что нельзя было пользоваться ксероксом, неизвестно почему. И вот уже можно пользоваться ксероксом, неизвестно почему.

Только что нельзя было выкопать картошку и продать. И вот уже можно выкопать картошку и продать. А недра выкапывать – можно или нельзя? А врачевать наложением рук и помахиванием заячьей лапкой – можно или нельзя? А найти на улице кошелек и присвоить – можно или нельзя? Честно или нечестно? Законно или незаконно? А смотреть порнофильмы можно или нельзя? А что такое порнофильмы? А почему нельзя?

А есть хотим каждый день, и в квартирах мороз. Знайки, сделайте что-нибудь! Мы не умеем сами!

Знайки прибежали, знайки засуетились, раз-раз – и мы без денег, без накоплений, без привычного уклада, без привычного начальника, без привычного окрика. Знайки перетаскивали с места на место, строили, рушили, перекладывали, отнимали, раздавали, рисковали, воровали, погибали, стреляли – бой в Крыму, все в дыму, ничего не видно. Как в те доли секунды после Большого Взрыва, когда таблица Менделеева еще не сформировалась, а все вещество было раскаленной плазмой без признаков структуры. Но вот успокоилось, стало остывать, образовались, худо-бедно, планеты, и солнце, и космическая пыль, и беззаконные кометы, и красные гиганты, и белые карлики, и двойные звезды. Много всякого. И на обитаемых планетах стала появляться жизнь. А жизнь, господа, есть нарушение второго закона термодинамики. Она есть нечто, существующее вопреки правилам мертвой материи. Она сама себе правило.

Тут и настала пора призвать знаек к ответу. Оказалось, в процессе вырабатывания правил нарушаются правила. Что жизнь без законов – это незаконно. Что спасать утопающих нельзя без инструкции ОСВОДа. И теперь знаек пора посадить на веревочку.

Да, наши предприниматели и наши чиновники, наши банкиры и наши таможенники – и живые, и погибшие – жили вне законов. Как и мы все. Да, они воровали у нас, у страны, друг у друга. Как и мы все, в меру наших возможностей. Налогов не платила полстраны – та, что получала деньги в конверте. А те, кто платил, выкручивались иначе. И все нарушали – от мала до велика, по великому и по малому. Кто ездил без билета в трамвае, тот тоже нарушал заповедь “не укради”. Кто тайком выкручивал лампочку с лестничной площадки соседа – нарушал сразу две заповеди. Он и крал, и обижал ближнего своего. Но никто не показывал на него пальцем. Потому что – над кем смеетесь? Над собой смеетесь. Последние десять лет мы не жили, а выживали, каждый в меру своих талантов и испорченности, но все действовали в логике выживания.

В 70-е годы советские полярники в Антарктиде, после пожара на станции, должны были умереть с голоду. У них был НЗ, но секретарь парторганизации, голодавший и умиравший вместе с ними, запретил им есть НЗ. Лучше смерть, чем нарушение закона, заявил он. Но полярники нарушили закон, съели еду, накормили парторга и выжили. Все. Вернувшись домой, парторг написал на товарищей подробный донос. Их должны были посадить в тюрьму. Но, подумав, простили и даже дали какой-то там орден. За то, что выжили и спасли своего блюстителя и карателя.

В русской традиции – не в законе, а в традиции – не только карать, но и прощать. Караем мы охотно, злобно, с оттяжкой. Прощаем редко, скупо, по престольным праздникам, прощаем слабых – и прекрасно! Прощаем незнаек – очень благородно! Прощаем женщин, детей, стариков, инвалидов. Чудесно. Настало время простить Знаек.

Нет такого закона, чтобы прощать. Нигде не написано, не сказано, не зафиксировано. Потому что закон восстанавливает справедливость, а прощать – несправедливо. Закон это возмездие, а прощение – милость. Милость отменяет склоку, обиду, меру, прощение выбрасывает весы Фемиды – нечего тут взвешивать, идите с миром.Нам нужна амнистия. Амнистия по всем экономическим нарушениям, упущениям, отклонениям, безобразиям, совершенным в эпоху ВНЕЗАКОНИЯ, в те 10 лет, что мы прожили с 1992, в новорожденной, еще слепой новой России. Мы, общество, должны обнулить все претензии и начать отсчет заново, с чистого листа. Мы, общество, должны это сделать потому, что сами призвали знаек в 1992 году, и без них бы не выжили. А еще и потому, что иначе не кончится эпоха ВНЕЗАКОНИЯ. Чистый лист не может начинаться со старых счетов. Они должны быть закрыты. Иначе не уйти, не скинуть, не избавиться. Иначе нам по-прежнему жить в девяностых годах, в прошлом веке. Пора распрощаться. Простить - значит, оставить: “и остави нам долги наши, яко же мы оставляем должникам нашим”.

Татьяна Толстая