Думая об уходящем годе, волей-неволей прикидываешь, что в нем было самое плохое, а что наоборот – наилучшее. Но при таком подходе сразу обнаруживается, как говорил один политический деятель, большая загогулина.

Найти плохое – легче легкого. В России: теракты августа-сентября. В мире – тоже понятно: Дарфур или Ирак. В южном Судане, которым мир вдруг почему-то озаботился, а потом столь же неожиданно забыл, погибли тысячи людей, и в Ираке – тоже. Если кто заметил, потери тамошнего населения давно не считают – ведь, по замечанию едкого американского публициста, «бомбить невысоких коричневатых людей – дело обычное, они к этому издавна привыкшие, а обстрелы для них – как атмосферное явление». Но тут случилось цунами.

Причем там, где ему, явлению с японским именем, вроде и быть не положено.

Отчего такая кара землям и без этого не сильно избалованным? Понять нельзя. Страшным получилось напоминание о том, что пока люди создают катастрофы техногенные и политические, есть еще столько сил, им неподвластных, способных в мгновение ока изменить жизнь миллионов. Интересно, а сколько стоит система оповещения о цунами, подобная существующей в Тихом Океане, ареале богатых наций? И замрет ли идея о ее создании, когда улягутся эмоции, вызванные нынешней трагедией? Заметим, что Австралия и Япония уже решили рассмотреть возможность создания такой системы. Да и при нынешней-то технологии американские сейсмологи быстро поняли, что зарегистрированное их приборами землетрясение должно вызвать страшную волну, да только не знали, куда звонить. И полномочий никаких на то не имели, так что отправленную ими в Индонезию электронную депешу никто не прочитал.

Возвращаясь к России, нельзя не заметить, что тон всех комментаторов, и без того обыденно-пессимистический, стал к концу года если не апокалиптическим, то просто мрачным. Непонятно вообще, как россияне еще существуют? Может быть, они с прессой живут в параллельных вселенных? Впрочем, в пользу пессимизма говорит то, что как ни пытайся придумать, что же на родине было хорошего, в голову упорно ничего не идет.

Однако, слегка поразмыслив, можно заметить, что это верно и для других стран. Что скажут жители не затронутых политическими или стихийными катаклизмами земель, что наилучшее выберут? Например, половина населения США назовет худшим событием переизбрание Буша. А другая половина, что, объявит его победу самым радостным моментом года? Вряд ли. Зато с легкостью найдет, о чем поскорбеть.

Кажется, здесь есть небольшая закономерность. Худое-то видно сразу, а вот хорошее – либо незаметно, либо оценить его становится возможно только по прошествии немалого времени. Что верно и для личной жизни, и для общественной.

В самом деле, родись в 2004 году в России новый Сахаров или Шостакович – когда мы об этом узнаем? Или даже если ему уже лет двадцать и он только что завершил первую серьезную работу – вряд ли мы поймем ее значимость раньше года, скажем, 2025-го. Что же говорить о более сложных процессах? Тем более что вектор их развития нам часто неясен, нередко события могут пойти диаметрально противоположными путями.

Кто рискнет сейчас предсказать будущее Северного Кавказа? Возможно, что принимаемые ныне меры начнут потихоньку приносить результат, не будет больше допущено страшных ошибок, и кровоточащая язва Чечни начнет медленно закрываться. Тогда через двадцать лет мы скажем, что в 2004 году, несмотря на многие ужасы, уже были видны позитивные перемены. А разрастется эта язва, затронет другие республики – наоборот, скажем, что в 2004 году были уже очевидны все признаки надвигающейся катастрофы.

Кстати, люди обожают предсказывать катастрофы – наверно оттого, что предрекать их можно без дурных последствий: сбудется – и ты молодец, не сбудется – так никто и не вспомнит. Но в соответствии со старинными поверьями, не накликают ли такие предсказатели беду? И себе, и, что важнее, окружающим. Может, ради разнообразия стоит напророчить что-нибудь хорошее?

Есть ли в нынешней российской жизни какой-нибудь подспудный процесс, за которым можно было бы признать хоть что-то положительное? Неизвестно. Вот, правда, в минувшем году на газетные страницы часто попадали сообщения о суде присяжных. Может быть, это самое лучшее?

Да что вы, воскликнет иной собеседник! Тоже мне, нашли положительность! Ваши присяжные недавно неправедно осудили такого-то и, наоборот, оправдали задокументированного мерзавца. И добавит еще, что не готов российский народ к суду присяжных, не созрел, значит; что и государство присяжными манипулирует с легкостью, и организованная преступность от него не отстает.

Что ответить? Да ведь и в более опытных странах государственные органы, когда хотят кого осудить, пускаются во все тяжкие, и бандиты с деньгами тоже не лыком шиты – и иногда ускользают от системы правосудия. Потому мы часто узнаем о подобных случаях из прессы, что они вопиющие. И так будет всегда – захочет государство бросить кого за решетку, обязательно попробует поманипулировать присяжными (в одних странах – в рамках дозволенного, а в других – и недозволенного). Захочет преступник избежать заслуженной кары – станет делать то же самое. И кто-то добьется своего. Но не все!

Вспомните еще недавнее прошлое. Мог ли хоть кто-нибудь ускользнуть от карающей руки советской правовой системы? Какова была вероятность того, что связанный по рукам и ногам адвокат сможет помочь подзащитному? А когда систему покупали местные криминальные царьки – каковы были шансы у честных районных прокуроров? Тоже никаких. А теперь есть – хотя бы небольшие.

Но это даже не главное – не возможность добиться оправдания, не больший контроль за работой следственных органов, не дающий с легкостью списать преступление на «удобного» подозреваемого, не становящаяся понемногу привычной состязательность судебного процесса. Спору нет, это важные вещи – для любого общества, а для российского в особенности. Но гораздо значимее то, что каждый исполняющий долг присяжного гражданин России становится Гражданином – учится мыслить, отделять кривду от правды и ощущает ответственность за свои действия. Поэтому кажется, что самые важные события проходят на негромких, не привлекающих большого внимания процессах. Простые люди собираются в зале заседаний, приходят туда в течение нескольких недель, слушают обе стороны и выносят решение. Всё? Нет, не всё.

Много лет назад, после просмотра старой американской картины «Двенадцать разгневанных мужчин» удалось огорошить своих западных друзей фразой о том, что более антисоветского (антикоммунистического, антитоталитарного) фильма вообразить невозможно. В самом деле, живописание каких-нибудь российских ужасов не могло произвести такого впечатления. А тут двенадцать незнакомых и не всегда симпатичных людей сидят в комнате и обсуждают судебное дело, будучи поначалу почти единогласно убеждены в том, как его решить. И – о, чудо! – под давлением фактов и, главное, собственных раздумий постепенно меняют свое мнение. Потому что серьезно подходят к исполнению гражданского долга (пусть не все, но большинство).

Человек, меняющий свое мнение благодаря своим же размышлениям – что может быть более страшного для тоталитаризма? Человек, способный признать свою неправоту – уже гораздо больше гражданин, он, смеем сказать, гораздо больше человек. Человек, сознающий свою личную ответственность, гораздо больше похож на создание Божье.