Негативная реакция на поведение Путина в Беслане была слишком сильной и массовой, чтоб ее можно было списать на усилия оппозиционной прессы – и слишком невнятной, чтоб можно было понять, почему вся страна дружно заворчала. Что президент ни сделает, все обществу не так, а что не так – сказать не может, и согласия нет, одни говорят одно, другие противоположное. Но чтоб заклятые враги из числа и "либералов" и "патриотов" сошлись в своем раздражении – такого у нас ни до, ни после 1991 года еще не было.

Рискнем сделать предположение, что дело не в том, что Путин как-то не так говорил или вел себя. Проблема глубже и связана именно с претензиями Кремля на полновластие в стране. Общество России не возражает против автократии не потому что "недостаточно развито для демократии" или потому что "демократия чужда России". Ни то, ни другое. Оно готово поддержать обширные полномочия автократа – но только в обмен на право предъявить к автократу столь же жесткие требования в кризисный момент. Это и произошло на наших глазах – самодержцу был предъявлен к оплате счет за власть, который он не смог или не захотел оплатить.

Дело в том, что понимание царской власти у нас прочно связано с невербализированным и даже не очень осознанным, но от того не менее четким представлением о "настоящем царе". Времена меняются, но не меняется суть: царь до тех пор легитимный властитель, покуда он воспринимается «настоящим», но стоит обществу почувствовать искусственность царя - жди беды.

В смутные времена царя узнавали по соблюдению или несоблюдению определенных ритуалов. Лжедмитрий лишился трона именно потому, что вел себя не по-царски. Царя должны были водить под руки бояре, а он ходил сам. Царь должен был носить долгополую шитую золотом одежду, а Лжедмитрий носил польское платье. Царь должен был всегда быть чинным и благолепным, а Лжедмитрий в снежки играл. Какой вывод сделал московский народ, все помнят – "не царь это, а подменыш, расстрига Гришка, а истинного царевича Димитрия Нагие в Угличе зарезали". В результате Лжедмитрием из пушки выстрелили, после чего на страну дождем посыпались самозванцы, и кончилось все годы спустя Земским собором.

Петр I – воспринятый также как «подменный Царь» («настоящего Царя заперли за границей в темницу, а вместо него прислали антихриста»), только максимальным напряжением властной воли и самыми жестокими мерами сумел удержать власть и управление страной. Екатерина Великая в качестве платы за недостаточное благолепие имела дело с "царевичем Петром Федоровичем", ака казаком Емельяном Пугачевым.

По мере исчезновения значения ритуала, представления о роли монарха стали не более современными, а напротив, более архаичными. Архаичный – наукообразное слово; точнее говорить "древний", или, еще лучше, "вековечный". Все излагаемое далее может показаться заумной мистикой, но эта мистика так часто срабатывает, что трудно не заподозрить в этом закон мироздания. Ключ в том, что российское общество возглавляется не просто монархом, но царем-жрецом.

Термин "царь-жрец" – не очень точный перевод шумерского слова "энси", обозначающего сакрального правителя. Царь по должности является представителем и заступником общества перед Высшими Силами, исполняя тем самым своеобразную жреческую функцию. Причем это заступничество выражается не полновластием, а самопожертвованием. Такое понимание роли правителя древнее пирамид и присуще народам во всем мире. Известны примеры, когда в тяжелых обстоятельствах монархи подвергались ритуализированной казни или ее имитации. Еще чаще правители, как коронованные, так и нет, совершали какое-нибудь обременительное, символичное, рискованное и труднообъяснимое с обычной точки зрения действие.

В такой идее нет ничего ни специфически русского, ни специфически древнего или языческого – напротив, это присуще любому народу во все времена, и чем тяжелее приходится гражданам, тем больше они ощущают нужду в сакральной функции правителя. Когда общество оказывается перед лицом могущественной, слепой и непобедимой силы, царь должен стать на ее пути, закрыв общество грудью. Его долг – умилостивить гнев богов любым способом, не исключая принесения в жертву самого себя. В национальных государствах самопожертвование – удел каждого гражданина (оттого в последний век и размножились "могилы неизвестных солдат", священные жертвенные огни, символизирующие эту связь неба и земли), но Россия – не национальное государство, а его предтеча, династическая империя. И ее монархи получают вместе со скипетром и невидимый посох царя-жреца.

Идеальная монархия – отнюдь не деспотия или тирания, ответственная лишь перед прихотью владыки. Очень точно это правило сформулировал уже в наше время в одной из "Хроник Нарнии" К.С.Льюис: "… Мы, короли, подчиняемся закону. Лишь закон и делает нас королями. Я не свободней, чем часовой на посту". Закон, которому вынужден подчиняться король – это отнюдь не писаная конституция, но моральный и этический принцип. "Быть королем — это значит идти первым в самый страшный бой, и отступать последним, а когда бывает неурожай, надевать самые нарядные одежды и смеяться как можно громче за самой скудной трапезой во всей стране".

Образцовый царь-жрец, который сможет повести свой народ в огонь и воду, должен доказать, что достойно несет мандат Неба и исполнил все, что от него ожидали.

Так, собственно, как должен был поступить "настоящий царь" в бесланском кризисе? В чем состояла его искупительная жертва? Он должен был находиться все это время рядом со школой. Не важно, мог бы он что-то сделать или нет, не важно, серьезно ли дезорганизованность войск повлияла на результат, не важно, был ли нужен президент на месте как руководитель, переговорщик или организатор. Он нужен был, чтобы мы видели его стиснутые кулаки, темные круги под глазами от нескольких суток без сна, слезы страдания и бессилия на его лице. Нация должна была знать, что царь первым скорбит о ее детях, что он стоит там, где он сейчас нужнее всего – закрывая нацию от невыносимого горя и боли.   

Все разговоры о том, что президента выбирали, чтоб страной руководить, что он живой нужнее, что профессионалам мешать не следует… - все это от непонимания. Такой подход годится для национального демократического общества с властью, ограниченной процедурой и законом. "Мы не ведем переговоры с террористами" – эта стратегия также только для демократии, где нет сакрального правителя, а есть выборный представитель народа, первый среди равных, не более. А для страны, где обычай дает правителю абсолютную власть, это подход неразумный: будь повелитель хоть двадцать раз хорош как управляющий, общество все равно будет чувствовать, что что-то не то и не так. Да и самые демократические нации в беде инстинктивно бросаются за царем-жрецом: премьер "крови, труда, слез и пота" Черчилль сменил ничтожного Чемберлена в начале войны с Гитлером и был вознагражден народом за победу заменой себя на столь же ничтожного Эттли. Не эффективность нужна в смертный час, а харизма.

Первым в самом жестоком бою, последним в отступлении. Царь должен понимать, что случись что, он должен пойти на смерть за страну – не от меча, так от горя. Именно на такой самый крайний случай царя и держат, именно потому ему подчиняются в остальное время. Его воля и судьба вытесняются волей Бога: примет Небо эту жертву или нет – ему знать не дано, но побеждает беду он в любом случае. Погибнет – его кровь станет для врагов смертельным ядом: "Не прикасайтесь к помазанным Моим…", а его преемнику останется безупречный образец для подражания. Вернется живым – вся нация встанет за ним, а его враги рухнут ему под ноги. Примет Небо жертву или нет, но все равно сменит гнев на милость.

Такой крайний случай настал 1 сентября – гнев Высших Сил обрушился на страну. А царь так и не подошел к жертвеннику. Три раза – в "Курск", в "Норд-Ост" и в Беслан – Царь дал понять нации, что гнев небес его не касается. Что спасать людей от лютой погибели – по его разумению, не царское дело. И тем самым трижды отрекся от "настоящего царства".

Еще не слышно шепота о том, что Путина чекисты подменили и в Кремле в кабинете немец переодетый со стеклянными глазами сидит. В регионах еще не появились самозванцы и атаманы. Общество еще не взбунтовалось. Но оно уже говорит, что царь – ненастоящий.

И именно это, а вовсе не причитания из Вашингтона и Страсбурга, есть плата за авторитаризм. Смысл демократии именно в том, что личная свобода и власть над своей судьбой делают и политическую ответственность личной. Демократия распределяет ответственность и десакрализует функции правителя. А потому, решившись (согласившись) на концентрацию абсолютной власти в руках президента-царя, надо отдавать себе отчет, что президент-царь, тем самым становится царем-жрецом со всеми вытекающими последствиями.