Вьетнам не назовешь труднодоступным местом, однако для европейца (а в Юго-Восточной Азии мгновенно осознаешь себя европейцем) он не реальней какой-нибудь Внутренней Монголии. Вьетнам – потерянный рай, изгнание из которого описал Грэм Грин и заснял Роже Вадим. Вьетнам – вчерашний ад, в котором практику Вергилиями и Харонами проходят, кажется, в обязательном порядке все американские кинематографисты. Вьетнам окутан дымом - то ли от опиума, то ли от пороха.

Японцев выбили отсюда в сорок пятом, европейцев - в пятьдесят пятом, американцев - в семьдесят пятом. Их и сейчас скорее терпят, чем привечают – на выжженных напалмом полях до сих пор не растет трава. Годами иностранцев вообще не желали здесь видеть. Даже времена господства китайцев, в темные века средневековья впервые давших культуру этим местам, еще и сейчас принято называть "иноземным игом". Вьетнамцев же с детства учат, что если у них где чего не уродилось, то это из-за оккупантов.

В последнее время, однако, потомков колониальных эксплуататоров стали вновь пускать в страну: партия сказала: «Надо». «Социалистический уклад с элементами рынка» требует некоторых уступок в пользу международной туристической индустрии. Партия, судя по всему, до сих пор наивно считает, что интуристы приезжают загорать и любоваться природой. Как бы не так. Как в Гизу и Мачу-Пикчу, во Вьетнам приезжают ради руин исчезнувшей культуры - с той разницей, что ей полвека.

Готовность потесниться ради чужаков – самоотверженный подвиг: вьетнамцам и самим-то разместиться негде. На незначительной, по нашим меркам, полоске земли, вдоль морского берега и Красной реки, упаковано восемьдесят миллионов человек. Из-за дороговизны земли дома строят узкие, в два окна, отчего городской пейзаж напоминает полосатый шарф. Маленькие лавки – мотор вьетнамского экономического роста - забиты товаром так, что продавцов временами приходится откапывать. На улицах постоянный затор – несмотря на то, что на автомобилях здесь возят только туристов да высокое начальство, а сами вьетнамцы передвигаются на двух колесах или пешком. Даже сельские дороги запружены настолько, что никакой транспорт не может колесить по вьетнамской земле со средней скоростью больше 50 километров в час.

Впрочем, торопиться вряд ли стоит. Вьетнам – не та страна, которую имеет смысл смотреть галопом, притормаживая только у шедевров мирового значения - тем более что таковых тут не наблюдается. Зато обстоятельному гостю из братской России Социалистическая Республика Вьетнам открывает все двери.

Его встречает Ханой – бывший центр коммунистического сопротивления, ныне столица единой страны. Мавзолей Хо Ши Мина расстилает перед посетителем свою безмерно грязную ковровую дорожку. Заученные формулировки экскурсовода вызывают в нем легкую ностальгию. Ему внятны иероглифы на растянутом над рынком кумаче. Однако русского путешественника на мякине не проведешь: он слишком хорошо знает цену краснознаменному мороку. Он не для того ехал во Вьетнам, чтобы познакомиться с косящим гранитным человеком по имени Le Nin. Поэтому, поглазев на одинаково устрашающих желто-красных гипсовых даосских идолов и красно-зеленых полицейских, он устремляется на юг, в бурлящий Сайгон.

Краснокумачовое наваждение заканчивается километрах в десяти от здания ЦК Компартии, в аэропорту от него не остается и следа. Последняя попытка сбить путешественника с толку - камуфляжное слово "Хо Ши Мин Сити" на билете. Этим непроизносимым именем, склепанным по образцу "Ленинграда" и "Фрунзе", захваченный город наградили вьетминовцы - не удовлетворившись человеческими жертвами, они вознамерились убить даже вражеские слова.

Название, однако, не прижилось: уже стюардессы называют Сайгон Сайгоном. Приземлившись, верную дорогу в бывшую колониальную столицу можно найти без всякой карты - нужно лишь следовать за допотопным грузовиком с надписью «U.S.ARMY» на борту, а потом - за ослепительно розовым «кадиллаком» пятьдесят шестого года.

Не стоит искать в Сайгоне благородные развалины. Их нет, как не найти в муравейнике вчерашний след от ботинка. Есть атмосфера колониального наследства - белые балконы и платановые аллеи. Французские окна во всю стену с ковкой арт-нуво и французские булки, которые морщинистые продавщицы для блеска протирают ветошью. Но даже не в этом главная прелесть Сайгона.

Лучшее в нем - ленивые велорикши и опиумные курильни. Лодки с драконами и "красивые тоненькие фигурки в белых шелковых штанах", фасон которых ничуть не изменился со времен "Тихого американца". Все то, что было так внове для европейцев, и что именно они превратили в легенду. Образы, присущие исключительно Востоку, на которых западный взгляд оставил неизгладимый, хотя и бесплотный, след. Только в старом центре Сайгона, где маленькие коричневые люди продают маленькие каравеллы из бамбука, понимаешь, для чего нужна была морока с краснозвездчатой визой и перелет через всю Азию. Вьетнамские туроператоры торгуют мифом.