«Популярный русский святой» – так называют сегодня Серафима Саровского масс-медиа. Уж лучше бы молчали. «Популярный святой» – это почти как «преподобный футболист». Вообще наложение светских шаблонов на религиозные темы, как правило, режет слух. И это касается не только «популярного святого» в устах журналистов, но и «подаждь, Господи, многая лета господину Президенту» в устах Патриарха.

Последнее, впрочем, хотя и коробит, но всё же не так сильно: все понимают, что под эвфемизмом «господин Президент» скрывается вполне уместное «православный государь». Сейчас, в столетие прославления Серафима Саровского, аллюзия прямая: сто лет назад на месте Путина в Сарове был царь Николай. Правда – и это, наверное, самое важное отличие – сто лет назад название «Саров» ассоциировалось только со святым старцем; сейчас же – ещё и с советской атомной бомбой. И эта посмертная «двойственность» также стала лейтмотивом юбилея старца Серафима.

И всё-таки вряд ли стоит напирать на мистику географического совпадения того места, где жил пророчествовавший о конце света старец, и фабрики по производству овеществлённого апокалипсиса. Да, так уж вышло, что и царская, и советская эпохи оставили в этом месте свою святыню – но юбилей бомбы всё же имеет смысл праздновать отдельно. Слишком уж она не вяжется с образом саровского старца, отбросившего топор, чтобы не убить грабителей, напавших на него в лесу.

Другое дело – власть. Имя святого Серафима оказалось самым тесным образом связано с мифом российской монархии – начиная от народной легенды о превращении императора Александра I в старца Фёдора Кузьмича и заканчивая пророчествами Серафима о революции и последующей за ней «контрреволюции». Это тем более важно, что в русском сознании Серафим – примерно то же самое, что и Сергий Радонежский: святой монах-отшельник, основатель обители, пророк и чудотворец. Его житие буквально по шаблону списано с житий древних подвижников Московской Руси, почти неотличимо от них. Однако, если Сергий был современником Дмитрия Донского и одним из отцов-основателей самой московской государственности, то Серафим – современник французской революции, Пушкина и декабристов – эпохи, когда та, древняя, чудесно-иконописная святость казалась уже почти сказкой, мёртвым эпосом. Саровский старец доказал собственной жизнью, что такая святость жива и возможна всегда – вне зависимости от того, как далеко ушло человечество «по пути просвещения и прогресса». Его пророчества, больше похожие не на восклицания блаженного, а на прогнозы небеспристрастного историка – были, в своём роде, политическим манифестом, попыткой ответа на вызовы времени – и вместе с тем они были классическими пророчествами святого монаха, такими же, как у Сергия.

Но именно к "политическим" пророчествам Серафима последовательно восходят позднейшие озарения Амвросия Оптинского, "Бесы" и "Сон смешного человека" Достоевского, мрачные "контрреволюционные" эскапады Леонтьева и Победоносцева, наконец, трагический философский дискурс начала 20-го века. Если верно, что "философические письма" Чаадаева дали начало спору славянофилов и западников, то столь же верно и то, что пророчества Серафима послужили своего рода духовной платформой для атаки "реакционеров" на "прогрессистов". И в этом смысле для интеллектуальной элиты простенький и умилительный "старчик" оказался столь же важен, как и для русских баб, молящихся ему об исцелении от всяческих немощей. 

С лёгкой руки Г.Федотова принято считать, что Серафим – основатель "принципиально нового направления русской святости – старчества". И да, и нет. Он слишком похож на древних святых, чтобы быть чем-то другим, чем они. Однако, если не изменилась сама святость, то изменилось время, которое её окружает, и люди, которые живут в этом времени. Впрочем, время Серафима не так уж сильно отличается от нашего – людей, сохранявших реальную и живую религиозную веру, выходящую за границу привычки и обрядоверия, в его, Серафимово время, было едва ли не меньше, чем сейчас. И в этом смысле саровский старец – совершенно наш современник.

Его мощи были случайно найдены в конце "перестройки", при разборе хлама, лежавшего в запасниках превращённого в музей Казанского собора в Питере. И уже оттуда, из Питера, летом 1991 года они были торжественно перенесены в Дивеево - в пустые и необустроенные развалины монастыря. То есть новейшая история Серафима Саровского началась практически тогда же, когда и постсоветская история России: двенадцать лет назад. Перешагнув время "назад" и встав рядом с древними русскими святыми, саровский чудотворец сделал то же самое и в обратном направлении – в третье тысячелетие, на экраны телевизоров и мониторы веб-терминалов. Туда, где не оказалось места героям предсказанной Серафимом русской революции – вот они, кажется, умерли навсегда.