Курская битва, проходившая 60 лет назад, стала прямым продолжением Сталинградской. После успешного окружения армии Паулюса наше командование совершило серьезную ошибку и не сумело окружить и уничтожить вообще всю немецкую группировку на Дону и Северном Кавказе. Упущенный с Кавказа фельдмаршал Манштейн нанес советским войскам в феврале-марте 1943 г. тяжелое поражение, вспоминать о котором у нас не принято, и вновь занял только что освобожденные Харьков и Белгород. На Курск сил у немцев не хватило, отсюда и возникла знаменитая «Курская дуга» — выступ, вдававшийся вглубь немецкого фронта. Внутри этого выступа оказалась очень мощная группировка Советской армии, и у немцев возникло непреодолимое желание отомстить за Сталинград, окружив и разгромив эту группировку. 

Ни к одной наступательной операции после июня 1941 г. немцы не готовились с такой тщательностью, как к операции “Цитадель”. Подготовка продолжалась почти 4 месяца, войска получили значительное количество новейшей техники, в т.ч. танки «Тигр» и «Пантера», самоходные орудия «Элефант», которые у нас принято называть «Фердинандом», истребители Fw-190, противотанковый вариант бомбардировщика Ju-87 и т.д. Приготовления проходили в обстановке строжайшей тайны, однако эта тайна была известна всем. Слишком очевидным было направление немецкого удара. Поэтому и советские войска готовились к отражению удара с не меньшей тщательностью. Никогда за всю Великую Отечественную не строила наша армия столь мощных, многократно эшелонированных оборонительных сооружений. И если практически все немецкие наступления 1941-42 гг. оказывались для нас неожиданными, то этого ждали с нетерпением (если такой термин вообще применим к жесточайшей битве). Кроме того, аксиомой военной науки считается, что наступающий должен иметь как минимум четырехкратное превосходство в силах над обороняющимся. Под Курском летом 43-го немцы не имели вообще никакого превосходства. Наши Центральный и Воронежский фронты в 1,2-1,5 раза превосходили противостоящие им группы армий «Центр» и Юг», а еще был создан целый резервный фронт – Степной, делавший общее превосходство советской группировки над немецкой более чем двукратным. При этом мы точно знали дату начала немецкого наступления.

В таких условиях для немцев операция «Цитадель» становилась чистейшим самоубийством. Интересно, что Гитлер это понимал, однако немецкие генералы очень хотели отомстить за сталинградское унижение. 5 июля наступление началось. И как это ни удивительно, удар группировки, которой командовал Манштейн, под южное основание курского выступа оказался успешным. Менее чем за неделю бронированный кулак из «Тигров», «Пантер», «Элефантов», сопровождаемый с неба противотанковыми «Юнкерсами», несмотря на крайне ожесточенное сопротивление наших войск, проломил все 3 линии обороны Воронежского фронта, которым командовал генерал Ватутин. К 12 июля немцы вышли на оперативный простор, и для исправления положения, становившегося для нас катастрофическим, был организован контрудар силами 5-й гвардейской танковой армии генерала Ротмистрова. В результате случилось знаменитое сражение у Прохоровки.

Советская историография приводит канонические данные об этом сражении: 800 наших танков против 700 немецких, наши потери – 300 машин, немецкие – 400, одержана выдающаяся победа. Однако изучение документов показывает несколько другую картину. Прохоровское сражение состояло из нескольких отдельных боевых эпизодов, общее число наших танков достигало 660, немецких – не превышало 420. Поэтому Прохоровку нельзя считать самым крупным танковым сражением в истории войн, даже в ходе той же Курской битвы были не менее масштабные бои, а, например, в сражении на Западной Украине в конце июня 1941 г. принимало участие более 1,5 тыс. танков с обеих сторон. Об этом сражении у нас тоже вспоминать не принято, поскольку мы его проиграли. Что касается потерь у Прохоровки, то у нас они на самом деле составили около 500 машин, у немцев — около 200. Говорить о победе после этого проблематично, тем более что поле боя осталось за немцами, а применительно к танковому бою это означает, что все потери проигравшей стороны оказываются безвозвратными, а победитель способен восстановить большую часть подбитых танков.

Как вспоминал позже сам Ротмистров, “Сталин, когда узнал о наших потерях, пришел в ярость: ведь танковая армия по плану Ставки предназначалась для участия в контрнаступлении и была нацелена на Харьков. А тут — опять надо ее значительно пополнять. Верховный решил снять меня с должности и чуть ли не отдать под суд”. Для анализа сражения под Прохоровкой была по указанию Сталина создана комиссия Государственного комитета обороны, которая признала его образцом неудачно проведенной операции.

Однако победа Манштейна оказалась бесполезной. Во-первых, потери немцев были огромными, хотя и меньшими, чем наши. Развивать успех было нечем. Во-вторых, генерал Модель, наносивший удар под северное основание Курской дуги навстречу Манштейну, безнадёжно увяз в обороне Центрального фронта, которым командовал генерал Рокоссовский. Более того, 12 июля он получил удар в тыл, когда войска советского Западного фронта начали наступление на Орел. Наконец, 10 июля англо-американские войска высадились на Сицилии, что вызвало у Гитлера панику. Дальнейший ход войны показал, что Итальянский фронт был для союзников совершенно бесперспективным, но в июле 43-го фюрер явно переоценивал англо-американскую мощь и приказал снять войска с Восточного фронта. К 17 июля Манштейн начал отступать на исходные позиции. Немцы «одержали поражение», показав, что воюют они по-прежнему лучше всех, а наши «потерпели победу», которая окончательно переломила ход войны.

Всё могло бы пойти под Курском совершенно по-другому, если бы немцы ударили не под основания выступа, где наши их и ждали, а прямо в лоб, где оборонительные линии практически отсутствовали. Тогда, видимо, уже на второй день операции они вышли бы в тыл и Центральному, и Воронежскому фронтам. Этого хотел Манштейн, крайнюю опасность такого варианта после войны признал маршал Жуков. Но воспитанные классической прусской военной школой генералы из штаба Вермахта не пошли на такое нарушение канонов. Они всё сделали «по-правильному». После этого немцы, размотавшие свои лучшие части, наступать не могли до конца войны А мы продолжали учиться воевать и учились, в общем, очень хорошо, с 44-го уже мы, а не немцы, были лучшими в мире.