Крах хусейновского режима своей стремительностью сослужил дурную службу и мировой стабильности вообще, и американцам, а также US Army в частности, ибо после победы хочется еще побед. Тем более – когда победа все списывает. Когда в честь виктории гремят трубы и литавры, где же прислушиваться к не столь уж громким предостерегающим звоночкам, к тем особенностям американского воинского духа, которые в кампании более трудной (а у мирового лидера свободы, как сам лидер нам уже разъяснил, впереди много кампаний) могут оказаться роковыми.

В этом смысле крах – крахом, а особенности – особенностями. Если в последние дни хусейновского режима сопротивление иракских вооруженных сил полностью прекратилось (вплоть до того, что не был подорван ни один мост через Тигр), это может объясняться либо торжеством подкупательной стратегии, либо просто общей деморализацией иракской армии. В первом случае столь стремительная сдача всех позиций – скорее плод деятельности американских дипломатов и спецслужб, которые сумели выйти на нужных людей и найти с ними общий язык, что к боевому духу американского солдата прямого касательства не имеет. Во втором случае речь идет прежде всего о крахе самого режима и уж потом армии, как его части, что о духе US-войска также мало что говорит. Сила духа определяется в настоящем боевом столкновении, при фактическом отсутствии такового выводы об истинном состоянии духа всякий волен делать любые. Втыкая нож в размягченное масло, мы не можем определить качества клинка – может быть, это лучшая золингеновская сталь, а может быть и кровельная жесть made in China. Протыкание куска масла не является безусловно надежным способом сертификации заветного булата.

Для того, кто занимается спецпропагандой среди войск и населения РФ, такая неувязка, разумеется, не может быть препятствием, ибо цель спецпропаганды не установление истины, но всего лишь внушение неприятельским войскам и населению нужной точки зрения, однако, если вопросы истины нас как-то занимают, то при отсутствии данных по реальному боевому столкновению (которого в этой войне фактически не было, но которое в грядущих кампаниях может и состояться) приходится обращаться к данным косвенным. В этом смысле весьма распространенная в ходе кампании стрельба от живота веером по всему, что движется, в том числе и по заведомым некомбатантам, вполне может рассматриваться в качестве косвенного свидетельства истинной силы воинского духа, а попросту говоря, смертельном страхе, побуждающем палить куда ни попадя, ибо страшный неприятельский комбатант мерещится всюду. То же можно сказать и о многодневном попустительстве мародерам. Если не принимать ту версию (мне она представляется все же сомнительной), что попустительство было сознательно обдуманным и преследовало цель полностью скомпрометировать иракских жителей в глазах мирового общественного мнения, остается допустить более вероятную версию: достигнув, наконец, желанной победы, храбрые американские солдаты тем более не желали подвергать свои жизни опасности при защите публичных зданий и частных лиц. «Гибель солдат», как справедливо отмечает г-н Рогов, является для американской армии «противопоказанием, подрывающим сам принцип ее организации», а уж гибель драгоценных солдат после победы, ради защиты неприятельских городов от неприятельских же мародеров, вдвойне бы подрывала этот гуманный принцип армейской организации.

Главное же в другом. Когда г-н Рогов сомневается в том, адекватно ли автор этих строк «представляет нам моральный дух американских солдат, чья лояльность собственному государству и его интересам чрезвычайно высока» и полагает, что она «гораздо выше, нежели в российской армии», я готов допустить это, сделав лишь одну оговорку. Моральный дух и лояльность современных наемных армий ни разу не проверялись в настоящей серьезной войне, когда действительно решается судьба держав, и поэтому полностью закладываться на столь неиспытанный дух и столь неиспытанную лояльность представляется мне отчасти легкомысленным.

В ответ на оптимистически-прогрессистское «профессиональная армия – это армия, ориентированная на войну малыми потерями, в этом именно цивилизационный смысл ее малоудобного и дорогостоящего механизма. Sapienti sat» мне, как существу неразумному, для которого такого рассуждения недостаточно, хотелось бы узнать, что будет, если армия, ориентированная на войну малыми потерями, столкнется с такими историческими обстоятельствами, когда малыми потерями обойтись не удается. Что будет тогда с этим цивилизационно осмысленным, хотя и малоудобным механизмом? Кроме стандартного «этого не может быть, потому что не может быть никогда» другого внятного ответа тут не просматривается.

Справедливости ради, отметим, что г-н Рогов не является первопроходцем в открытии нового цивилизационного смысла. Более века назад, где-то весной 1899 г. этот смысл был открыт одним из героев В. С. Соловьева – «Политик. Bcero ycпoкoитeльнee тo, чтo coвpeмeнныe нaции нe тoлькo нe xoтят, нo, глaвнoe, nepecmaюm yмemь вoeвaть.Boзьмитe xoть пocлeднee cтoлкнoвeниe — иcпaнo-aмepикaнcкoe. Hy чтo жe этo зa вoйнa? Heт, я вac cпpaшивaю: чтo этo зa вoйнa? Kyкoльнaя кoмeдия кaкaя-тo, cpaжeниe Пeтpyшки Укcycoвa c квapтaльным! «Пocлe пpoдoлжитeльнoгo и гopячeгo бoя нeпpиятeль oтcтyпил, пoтepявши oднoгo yбитoгo и двyx paнeныx. C нaшeй cтopoны пoтepь нe былo». Или: «Becь нeпpиятeльcкий флoт пocлe oтчaяннoгo coпpoтивлeния нaшeмy кpeйcepy «Money enough» cдaлcя eмy бeзycлoвнo. Пoтepь yбитыми и paнeными c oбeиx cтopoн нe былo». И в этом poдe вcя вoйнa. Meня nopaжaeт, чтo вce тaк мaлo пopaжeны этим нoвым xapaктepoм вoйны, ee, мoжнo cкaзaть, бескровностью. Beдь пpeвpaщeниe coвepшилocь нa нaшиx глaзax: мы жe вce пoмним, кaкиe бывaли бюллeтeни и в 1870, и в 1877 roдax. Гeнepaл. Пoгoдитe пopaжaтьcя; пycть cтoлкнyтcя двe нacтoящиe вoeнныe нaции, и вы yвидитe, кaкиe oпять пoйдyт бюллeтeни! Пoлитик. He дyмaю. Дaвнo ли и Иcпaния былa пepвocтeпeннoю вoeннoю нaциeю? Пpoшлoгo, cлaвa Бoгy, нe вepнeшь. Mнe пpeдcтaвляeтcя, чтo вce paвнo кaк в тeлe нeнyжныe opгaны aтpoфиpyютcя, тaк и в чeлoвeчecтвe: вoинcтвeнныe кaчecтвa cтaли нe нyжны, вoт oни и иcчeзaют».

Как эти качества атрофировались пятнадцать лет спустя, в 1914 году, нам известно. Вероятно, теперь, в 2003 году, будущее выглядит гораздо безоблачнее, нежели то было ниццской весной 1899-го. Говоря о том, что прежние, доамериканские концепции военного строительства ориентированы "на концепцию «пушечного мяса», и "в этом их брутальный, архаический (а вовсе не консервативный, как по смежности понятий решил М.Ю.) смысл", г-н Рогов несколько переоценил мою влюбленность в метонимии, а равно и в консерватизм. Жестокую реальность возможного боевого столкновения признают не из метонимической любви к якобы консервативным смыслам, а из грустной констатации того обстоятельства, что война – институт, конечно же, архаический и жестокий, но беда в том, что никто этого института не отменял и до конца человеческой истории никто и не отменит, а, следственно, нужно быть готовым не только к новейшим цивилизационным смыслам насчет сражения Петрушки Уксусова с квартальным (в каковых сражениях профессиональная армия США, согласимся, не знает себе равных), но и к смыслам более архаическим, когда не смеют крылья черные над родиной летать, поля ее просторные не смеет враг топтать.

Природа моих разногласий с г-ном Роговым вовсе не в том, что я являюсь приверженцем нынешней российской армейской системы, как это ошибочно предполагает мой оппонент, а он, движимый отвращением к концентрационным лагерям, является ее противником. Равно, как и не в том, что я придерживаюсь хладнокровной жуковской концепции пушечного мяса - «бабы еще нарожают» (о жуковской концепции мне доводилось писать еще в 1996 году - и с тех пор я своей точки зрения на этот счет не изменил), а г-н Рогов дорожит каждой солдатской жизнью. Главное разногласие в том, что г-н Рогов исходит из того, как удобнее и безболезненнее вписать армию в современную мирную жизнь, и считает это главной задачей военного строительства, а я полагаю, что у военного строительства могут быть также и другие задачи. Например, обеспечение государственной независимости России от внешних угроз.

Дословно излагая взгляды Е. Т. Гайдара (кстати, почему не указать первоисточник? что зазорного в цитировании почтенного Егора Тимуровича?) на военное дело: «Идея всеобщей воинской повинности в обществе, ориентированном на постиндустриальное потребление, технически обречена. Грубо говоря, его основа – малодетная семья, которая просто не может позволить себе такой роскоши, как отдавать одного мальчика в смерть», - г-н Рогов вслед за Е. Т. Гайдаром, к сожалению, игнорирует то обстоятельство, что военное строительство по природе своей всегда есть компромисс между тем, что требует обороноспособность страны, и тем, на какие жертвы готово идти общество для поддержания этой обороноспособности.

Вовсе отбрасывать вопрос о готовности общества, безусловно, нельзя. Не только потому, что ничем не сдерживаемой державной волей легко может овладеть mania grandiosa, но и потому, что абсолютной безопасности в принципе не бывает, и в тщетных попытках не считаясь с издержками достичь линии горизонта можно вконец подорвать мирную жизнь, пытаясь защититься от потенциальной внешней угрозы – проиграть сегодняшний внутренний мир. Но столь же непозволительно впадать в обратную ошибку, вовсе отбрасывая вопрос о военной угрозе, ради отражения которой армия, собственно, и существует.

Если есть 100%-я гарантия того, что войны не будет, тогда и в самом деле ничто не препятствует тому, чтобы ставить во главу угла интересы и удобства постиндустриальной малодетной семьи. Тут есть даже некоторая похвальная почтительность к пережиткам старины. Ведь если войны не будет, то, собственно, и армия не нужна, и в этом случае постиндустриальное потребление будет еще более потребным, но из уважения к старинным обычаям армию все же предполагается сохранить – примерно, как галстук, который не греет и не прикрывает наготы, но в некоторых случаях обязателен к ношению.

Если же такой гарантии нет, то рассуждения о новейшей демографии отчасти обесцениваются. Что делать в случае, если некоторая иностранная держава вручает нашей стране ультиматум, содержащий требования, несовместимые с национальной честью и государственным суверенитетом? Рассказывать в ответ, что мы ориентированы на постиндустриальное потребление и основа нашего общества—малодетная семья, которая просто не может позволить себе такой роскоши, как отдавать одного мальчика в смерть? Нам ответят, что никто от вас и не требует отдавать мальчиков в смерть – упаси Боже. Отдайте только честь и суверенитет и по-прежнему ориентируйтесь на постиндустриальное потребление, а будет ли вам что после этого постиндустриально потреблять – это уже не наша забота.

Справедливости ради, надо заметить, что и Е. Т. Гайдар, и г-н Рогов, конечно же, вправе выступать как advocati societatis, указывая также и на интересы и возможности общества, которые должны быть учтены в военном строительстве. За исключением совсем уже отъявленных живодеров (белобилетников, по преимуществу), никто специально не озабочен тем, чтобы служба медом не казалась, и всякие разумные соображения, направленные на достижение общей цели – безопасности нашей России, могут только приветствоваться. Но при этом желательна более четкая саморекомендация именно в качестве адвокатов общества, отстаивающих именно его интересы и нужды – при том, что есть и адвокаты противной стороны, полагающие, что смысл военного строительства не только и даже не столько в том, чтобы мальчику служба показалась именно сладостным медом, но также и в том, чтобы на предъявленный ей безжалостный ультиматум наша страна могла бы ответить: «Так высылайте ж нам, витии, // Своих озлобленных сынов: // Есть место им в полях России, // Среди нечуждых им гробов» - и чтобы это было не пустой похвальбой, но отрезвляюще-грозным ответом. Но когда advocati societatis у нас имеются, причем убедительно говорящие и даже претендующие на роль судей, которые вправе выносить окончательный вердикт, внятные же advocati militares, способные четко и хладнокровно указать, какие угрозы есть для России и как эти угрозы парировать, отсутствуют вовсе, общество вправе предположить, что никаких угроз, собственно, и нет, а все дело в пристрастии к архаическим смыслам, в непонимании новейших смыслов цивилизационных, в пристрастии к живодерству, а равно и пещерному антиамериканизму etc.

Мы сами непозволительно мало сделали для разъяснения той простой вещи, что споры о военном строительстве и военной реформе – это не споры о том, какой галстук изящнее и более соответствует веяниям новейшей постиндустриальной моды, и даже не о том, как гуманизировать нынешнее призывное рабство, которое, конечно же, губительно как для злосчастных нижних чинов, так и для русской державы. Речь идет о гораздо более серьезном вопросе – «Если завтра война, то кто и как будет защищать Россию, не щадя живота своего?». А равно и «Какую армию мы все же намерены кормить – свою или чужую?».

При отсутствии такого разъяснения стоит ли удивляться тому, что разруха, царящая в головах наших лучших либеральных публицистов – диатрибы г-на Рогова тому порукой – ничуть не менее тяжела, чем наша армейская разруха.