Что такое стокгольмский синдром, которым, якобы, заболели многие заложники? «Стокгольмский синдром» — это условное наименование психологами поведенческого комплекса, подобного тому, который возник у захваченных в 1973 г. в Стокгольмском банке людей, — после общения с террористами они начали относиться к ним дружественно, совместно оказывали сопротивление полиции, а бывшие в заложниках женщины впоследствии обручились с захватившими их террористами. Механизм формирования подобного поведения довольно прост — заложник и террорист находятся внутри одной ситуации, вынуждены постоянно взаимодействовать, и при этом заложник из чувства самосохранения старается максимально сблизиться с террористом, стать для него своим и тем самым получить снисхождение, поблажки, а может быть, и свободу. Иногда в таком сближении заложник заходит слишком далеко и начинает идентифицировать себя с террористом. Фактически речь идет о крайней форме хорошо известного психологам защитного механизма — идентификации с агрессором.

Однако в использовании понятия «стокгольмского синдрома» слишком много профанации даже со стороны так называемых «экспертов». Никаких оснований для того, чтобы констатировать у заложников в Москве «стокгольмский синдром» не было. Во-первых, сравнительно немногие заложники доходят до прямой идентификации с террористами, в случае с «Норд-Остом» никто из заложников и не думал присоединяться к террористам, и только одна заложница оказалась готова, получив свободу, озвучивать их требования. Остальные заложники ограничивались просьбами к родственникам выйти на антивоенный митинг и т.п., что являлось обыкновенным подчинением насилию. Во-вторых, это происходит только в случае минимальной культурной или идеологической дистанции с захватчиками. Например, среди заложников на «Норд-Осте» симпатию к террористам и понимание их требований выражали в основном те, кто и до того придерживался «либеральной» позиции по чеченскому вопросу. В-третьих, рекомендуемое спецслужбами поведение заложников предполагает как раз попытку максимального сближения с террористами, создания такой психологической атмосферы, при которой террористам будет тяжело стрелять в уже хорошо известных им людей и в которой сами террористы будут чувствовать себя спокойно и психологически демобилизуются. Агрессивность и самопальный героизм, выражающийся не в содействии спецслужбам, а в попытках предпринимать самостоятельные действия против террористов, скорее вредны.

Насколько достоверны сообщения о том, что террористов ждал подготовленный самолет, что их готовы были отпустить в случае освобождения заложников? Возможно было использование любого варианта, который позволил бы сохранить жизнь максимальному числу заложников. Вариант «эвакуации» террористов, с освобождением ими большинства заложников и перемещением из театрального центра в какое-либо транспортное средство, был бы удобен для спецслужб. Однако сами террористы не предпринимали попыток действовать по этому варианту.

Говорят, что среди чиновников были предатели, помогавшие террористам. Так ли это? По достоверной информации, на террористов работали пособники из госструктур и даже один из членов оперативного штаба (не будем уточнять – от какой структуры), сообщавший им всю ценную информацию. Однако подобная ситуация не является новостью для спецслужб — не только в России, но и во всем мире террористы имеют весьма разветвленную агентуру в государственных структурах, сотрудничающую по идеологическим соображениям или за деньги. В истории практически любой крупной террористической организации существуют эпизоды разоблачения пособников в госструктурах. Богат был соответствующий опыт и в дореволюционной России. Профессионализм российских спецслужб был доказан тем, что агента террористов удалось вычислить и обезвредить, а операция была подготовлена и проведена с сохранением эффекта внезапности.

 Являются ли уничтоженные члены банды Бараева «шахидами» с мусульманской точки зрения? Как таковой единой «мусульманской точки зрения» не существует — в исламе нет институтов, которые могли бы вынести окончательное и непререкаемое решение по тому или иному вопросу. Однако никаких формальных препятствий для того, чтобы считать погибших террористов «шахидами» у желающих того мусульман нет. Шахидом считается тот, кто «погиб на пути Аллаха», то есть, исповедуя и проповедуя ислам, в отличие от прочих людей, шахиды, по мусульманским верованиям, сразу попадают в рай, не дожидаясь Страшного суда.  Шахидом является воин, погибший в битве, а также паломник, скончавшийся во время хаджа (паломничества в Мекку). При этом гибель в бою не обязательно должна быть героической — погибшие случайно или даже убитые при бегстве все равно признаются шахидами. Поэтому заявления отдельных мусульманских духовных лиц, что бараевцы «не шахиды», отражают, к сожалению, только их личную точку зрения. Фанатики и в России и за границей все равно будут почитать Бараева и его сообщников «мучениками за веру».

В этой связи вполне оправданным было решение о невыдаче тел убитых террористов для погребения родственникам — в мусульманской традиции Северного Кавказа весьма важное место занимает почитание могил «святых людей» (хотя ваххабиты этой традиции не признают, но у нас нет никаких данных полагать, что все террористы и их родственники являются ваххабитами), и, несомненно, нашлось бы немало тех, кто оказывал бы этим могилам почитание.

Нужно ли вводить военную цензуру для того, чтобы не повторилась ситуация, когда СМИ предоставляют слово террористам, показывают в прямом эфире передвижения спецназа и поливают грязью государство? В вопросе о СМИ и терроризме существуют два аспекта — специальный, оперативный, и более общий, связанный с тем, что в современном теракте очень сильна информационная, «медийная» составляющая.

В оперативном аспекте все достаточно очевидно — СМИ под страхом серьезных (а не опереточных) репрессий не должны показывать передвижения спецназа, не должны раскрывать подробностей действий спецслужб, не должны предоставлять террористам прямой эфир, не должны давать сообщений, которые могут вызвать желательную для террористов массовую панику. Весьма желательным было бы участие СМИ в специальных мероприятиях по дезинформации террористов, но, к сожалению, нынешний уровень лояльности журналистского сообщества таков, что рассчитывать на сохранение тайны в случае подобных мероприятий практически невозможно, поэтому сейчас в подобных случаях журналистов используют вслепую. Вообще, действовать на своей территории как на чужой и не полагаться только на «гражданскую сознательность» — важная составляющая профессионализма для любой спецслужбы, а потому на враждебность журналистского окружения не следует сетовать — её просто необходимо учитывать как важный фактор. В России отнюдь не только власть и спецслужбы, но и рядовые граждане хотят, чтобы СМИ были другими и вели себя по-другому, но других СМИ у нас просто нет.

Более сложен общий аспект проблемы, не зависящий от субъективного настроя журналистов и политики телекомпаний — любые СМИ, любые «медиа» в силу того, что они - «медиа», являются невольным союзником террористов, поскольку в основе современного террора лежит технология воздействия на СМИ, а через СМИ — на общество. Террористы создают событие, о котором невозможно не писать и которое нельзя замолчать: захват спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене, похищение премьер-министра Италии Альдо Моро, взрыв ВТЦ в Нью-Йорке, массовый захват заложников в Москве и т.д.  СМИ организовывают трансляцию события, желательно — в прямом эфире, занимаются сбором подробностей, мнений о происходящем, ждут все новых и новых новостей. Тем самым террористы становятся для СМИ «эксклюзивными ньюсмейкерами», даже если не дают интервью, поскольку именно от их действий зависит дальнейшее развитие сюжета. Группа Бараева действовала именно по такой схеме — создав «событие», она создавала все новые и новые повороты сюжета, меняла требования, вызывала для переговоров политиков и звезд, торговалась из-за заложников. Если прибегать к простой аналогии, то террористы бросали в воду все новые и новые «камни», от которых при посредстве «медиа» расходились все новые и новые «круги».

Террористы дают все новые и новые информационные импульсы, которые создают общественный «резонанс». Теракт предоставляет повод для критики власти всем общественным силам, причем даже если одни недовольны властью за неготовность пойти на компромисс с террористами, а другие — за недостаточную решительность, то одновременное озвучивание обеих позиций по одному и тому же поводу наносит огромный ущерб престижу государства.

Цензурные репрессии в отношении СМИ (если речь идет о содержательной цензуре, а не о контроле за исполнением формальных требований) тут не только недостаточны, но и неэффективны. Эффективным может быть либо превращение СМИ в часть пропагандистской машины государства, что позволило бы замалчивать теракты, фильтровать информацию, создавать совершенно искаженную (но уже в интересах государства) картину происходящего, либо разработка и использование специальных контртеррористических информационных технологий, направленных на «гашение» создаваемого террористами информационного импульса и перехват у них управления ситуацией. Здесь необходимо, во-первых, создание других «информационных поводов», которые хотя бы на какое-то время выводят теракт из фокуса общественного внимания — причем это могут быть и события, которые на самом деле не случаются или не имеют принципиального значения. Во-вторых, ключевые «ньюсмейкеры», чьи выступления сами по себе подлежат комментированию, должны воздерживаться от комментариев по теракту для того, чтобы не распространять дальше информационную волну (в этом смысле, очень грамотным с точки зрения антитеррора, было поведение президента Путина, создавшего вокруг своих действий своеобразный «информационный вакуум).

Почему «Альфа» столь настойчиво использует московский теракт для своего пиара? В каком-то особом «пиаре» Группа «А» не нуждается — ее репутация и без того очень высока уже многие годы. В подобном «пиаре» нуждается, прежде всего, само российское общество, и он может считаться одной из составных частей контртеррористической деятельности. Одним из методов террористов является привлечение к себе внимания, героизация себя и своей деятельности. Особенностью работы спецслужб, напротив, является скрытность и уклонение от информационной шумихи. За счет этого возникает неприятный эффект — только террористы начинают восприниматься обществом как субъект и вызывают общественный интерес, в то время как силы антитеррора остаются скрытыми и безликими. Между тем, для эффективной нейтрализации информационной составляющей терроризма необходимо создать обратную ситуацию — обезличивание террора и персонализация и героизация сил антитеррора. Поэтому тот скромный «пиар», который возможно обеспечить наиболее эффективному антитеррористическому подразделению, не раскрывая лиц и подробностей деятельности, настоятельно необходим не столько подразделению, сколько обществу и жертвам террора.

[ 05-11-2002 ] Террор и антитеррор. Часть II

[ 31-10-2002 ] Террор и антитеррор. Часть I