Не жадность, разврат, предательство,
Зависть, безделье, обжорство, гордыня:
Не они причина Крестовых походов,
Они – причина их неудачи
Томас Элиот
1.
Уходящий год для Русской церкви оказался знаменателен не только «великим примирением» двух разделенных революцией 1917 года частей, но и предгрозовым явлением епископа Диомида, самым серьезным за все пятнадцать послесоветских лет знаком неблагополучия, обнажившим ее глубокий системный кризис.
Не все просто и с самим примирением. Лишь одна епархия Зарубежной церкви после подписания акта о единстве избежала раскола – так итоги исторического воссоединения подвел Архиепископ Берлинский Марк (например, в самой неблагополучной, Южноамериканской епархии только два прихода остались в юрисдикции РПЦЗ, остальные ушли в раскол). Что и не мудрено. Для Зарубежной церкви, состоящей в основном из праправнуков тех, кто бежал от революции 1917 года, объединение стало, во многом, судорожным актом отчаяния, исполненным уныния, страха и надежды (ведь еще одно-два поколения, и от нее ничего не останется – это ясно и самим зарубежникам). Здесь нельзя было спешить, давить, напрягать, здесь требовалось проявить особый такт. Но куда деваются такт и внимание, когда речь идет о престиже и величии, когда выпадает шанс повесить орден на шею и увековечить свое имя в анналах? В результате реакцией на поспешное объединение стало столь же судорожное отшатывание. Об этом предупреждали, ссылаясь на прошлогодний Сурожский кризис, когда тысячи новорусских православных, высадившихся в доселе тихой лондонской епархии, привели ее на грань раскола, вынудив епископа Василия (Осборна) попроситься под крыло Константинополя. Но предупреждениям не вняли, восприняв его традиционно – как козни враждебных сил.
Несмотря на активизировавшуюся деятельность и потепление отношений с католиками, и на внешнеполитическом направлении год закончился на минорной ноте. После демарша делегации РПЦ на православно-католической конференции в Равенне, Русская церковь оказалась вне православно-католического диалога и в изоляции в самом православном мире. И что делать с этим дальше, никто толком не знает.
Молитва Патриарха в Соборе Парижской Богоматери вызвала бурную реакцию в среде наших фундаменталистов. Их чрезвычайная активность в уходящем году увенчалась вызывающим по форме и содержанию письмом диссидентствующего еп. Диомида, которое поставило на грань раскола уже саму Русскую церковь.
А в конце года грянул гром пензенского скандала. Зарывшиеся в землю борцы против ИНН окончательно разрушили имидж «успешной и благополучной церкви», несмотря на все попытки этот скандал замять.
2.
Очевидно, что «крестовый поход» по выходу Русской церкви из «духовного гетто» (совершенно оправданный и назревший), объявленный митрополитом Кириллом, терпит фиаско, и столь же очевидно, что виноваты в этом не мифические «враждебные силы», а избранные самой РПЦ методы. Об этом говорят и все околоцерковные скандалы года.
Когда церковные власти уличили в попытках под видом культурологического протащить в школу предмет сугубо религиозный, и при этом в обход Конституции навязать обязательное его преподавание, вместо того, чтобы признать ошибки и попытаться исправить ситуацию, фундаменталисты подняли крик, чем окончательно восстановили против церкви все общество. И сегодня, согласно опросам ВЦИОМ, лишь 4% россиян готовы доверить священникам обучение детей морали и нравственности (при том, что, согласно тому же опросу, лишь 6% россиян считают себя убежденными атеистами). Это ли не самый красноречивый показатель?
Когда некие мутные православные активисты от лица ребенка подали в суд на Дарвина, каждый нормальный человек испытал естественный стыд. И только некоторым нашим священникам и церковным публицистам кажется нормальным впутывать детей в свою священную борьбу с миром.
Когда академики сочинили весьма уязвимое антиклерикальное письмо, им можно и нужно было возражать по существу. Ведь это не желтые журналисты, а нобелевские лауреаты, имеющие перед страной и наукой огромные заслуги. Здесь бы церкви показать себя духовной силой, способной наставлять и примирять общество. Но все вылилось в уже знакомое улюлюкание православных хунвейбинов, еще, пожалуй, и более безобразное, чем обычно.
И в каждом из этих отдельных эпизодов мы видим один и тот же сюжет: благие намерения губит авторитарный стиль, неуважение к оппонентам, непререкаемая уверенность в собственной правоте, сверхболезненное отношение даже к самой осторожной критике, наконец, откровенное презрение к человеку, к людям вообще. (Наверное, если бы, отдохнув от изнурительных «духовных битв», наши деятели открыли писания Святых отцов, они легко обнаружили бы поставленный ими точный, по этим симптомам, диагноз). И всякий раз мы видим, как за неискренностью, неуважением, насилием следует отторжение общества, а вслед за тем и фактическое поражение церкви.
Ведь очевидно, что нельзя выиграть духовную битву, нажимая на бюрократические рычаги. Нельзя восстановить доверие собственной паствы и общества с помощью пропагандистских штампов советского агитпропа (в конце концов, это просто глупо в эпоху глобализма и интернета). Зачем, например, Эстонскую церковь, ставшую причиной скандала в Равенне, упорно называть «образованной в 1996 году»? Ведь каждый, зайдя на ее сайт в интернете, может узнать ее подлинную историю, в которой преломились все трагедии ХХ века. К чему эти бесконечные ритуальные, уже в течение десятка лет, разговоры о захвате греко-католиками православных храмов на Украине? Ситуация там тяжела и неоднозначна, но ведь хорошо известно, что греко-католики возвращали себе храмы, после войны отобранные у них Сталиным, подвергнувшим их при этом жесточайшим репрессиям.
В деле с пензенскими сидельцами привычка к умолчаниям доходит уже до прямого отречения от своих, пусть и не вполне разумных, братьев. И хотя честь Русской церкви спасли на этот раз дьякон Андрей Кураев и епископ Пензенский Филарет, нашедший в себе силы сказать о сидельцах: «Они являются частицей Церкви Божией… Мы не делаем из них врагов, они православные люди», церковь и здесь очевидно проигрывает духовную битву. И виной тому не «козни врагов», а профанация собственных идеалов.
Неспособность любить, атрофия самого органа, которым любят, – вот страшная болезнь, поразившая церковь, вот причина ее глубочайшего системного кризиса (и явление одиозного Всеволода Чаплина, для которого золотой крест на куполе оказывается важнее «жизни всего человечества» – не частный случай помешательства, но лишь доведенный до предела идеологический вывих всего церковного самосознания, свидетельствующий о превращении церкви из духовного организма, живущего единством и дышащего любовью, в бездушный бюрократический аппарат).
3.
Удивительно ли, что в атеистическом обществе христианства зачастую оказывается больше, чем в церкви, где можно провести целую жизнь со спящей под наркозом «церковности» совестью. (Ведь душа каждого человека «по природе христианка», у каждого есть врожденная способность отличать добро от зла). Сам атеизм и стал во многом лишь реакцией естественной человеческой совести на вопиющую профанацию веры историческим христианством. Большая тяжесть вины за современное состояние мира лежит на самих христианах – вот трагическая правда, понятая еще автором «Великого инквизитора». И только глубокое осознание своей исторической вины могло бы вдохнуть в христианство новые силы, но… Вместо этого и чтобы окончательно поселить в людях отвращение к себе, наши «миссионеры» и борцы за выход из духовного гетто выпускают книгу с откровенно провокативным названием «Апология клерикализма» (помимо хунвейбинов вроде Кирилла Фролова, гордо называющего себя «цепным псом Московской патриархии», и неизбежного Всеволода Чаплина, в этом проекте приняли участие и митр. Кирилл, и даже такой казалось бы трезвый и разумный человек, как Андрей Кураев).
«Тварь страдает и мучается доныне, ожидая откровения сынов Божиих», – писал апостол любви Иоанн. Но вот, пока «тварь…страдает и мучается», «сыны Божии» рвут друг другу глотки за кусок «канонической территории», и никак не понять им, что людям не хватает вовсе не клерикализма, а сострадания и любви, и лишь это свидетельство «о мире ином» – единственное дело Церкви и единственное ее свидетельство в мире.
В биографии матери Марии (Скобцовой) есть такой эпизод. Однажды она пришла читать лекции о Достоевском рабочим. Скептически выслушав ее, они насмешливо заметили, что говорить о любви может всякий, куда труднее помочь. Тогда, отложив книги, она стала каждый день ходить к ним, стирая, убирая, нянча детей, самоотверженно помогая буквально во всем, и скоро завоевала их внимание и любовь. Вот яркий и убедительный пример миссионерства.
Когда-то в книге «Оправдание добра» Владимир Соловьев показал, что христиане чаще всего проигрывают именно потому, что сами не верят в свое добро и противопоставляют злу, с которым борются, тоже зло, ненависть и страх. Вспоминая это, прот. Александр Шмеман однажды заметил: «Пора миру, лежащему во зле, противопоставить не чудо, не авторитет, не хлеб, как в легенде о великом инквизиторе Достоевского, а тот ликующий облик добра, любви, надежды и веры, от отсутствия которого задыхается человечество. И только тогда, когда мы в самих себе оправдаем добро и поверим в него, начнем мы снова побеждать». И до тех же пор, пока церковь сама не поверит в истины, хранить которые поставлена своим Основателем, она будет обречена на поражения.