Расчет с прошлым, произведенный нижней палатой испанских Кортесов (процедура принятия Закона о национальной памяти еще не закончена, но предположительно будет завершена в декабре), конечно, поучителен и для нас.

Хотя вряд ли многие в нашей стране испытывают такие же глубокие и живые чувства к нашей Гражданской войне начала ХХ века, как испанцы – к своей. Там – еще живы некоторые участники, а их дети, внуки и правнуки очень хорошо знают, кто на чьей стороне стоял. У нас – победители слишком долго заботились о том, чтобы остатки побежденных отреклись от своего прошлого и мечтали лишь о позволении его вычеркнуть и забыть. Да и четыре-пять поколений с тех пор сменились.

Но есть ведь и более свежее прошлое. Например, 1993-й год, когда на улицах Москвы происходила небольшая, но вполне очевидная гражданская война. Или времена, наставшие вслед за ней, – «проклятые 90-е», которые сегодня тоже стали историей и притом историей, официально заклейменной. Историей сделается и нынешняя наша эпоха. Накапливается багаж ушедших, но живых для нас лет и событий, с которыми производились и производятся публичные расчеты, а в дальнейшем предстоят и перерасчеты.

Испанский опыт, повторю, полезно знать, и «Память о гражданской войне» Петра Ильинского хороша той четкостью и прямотой, с которой он излагает подход, взявший верх в сегодняшней Испании.

Завершая реабилитацию репрессированных республиканцев и ликвидацию «культа личности» Франко, Закон о национальной памяти формулирует также оценки испанской истории 1930-х и последующих годов, которые (оценки) должны теперь стать частью официальной государственной идеологии. В тексте закона эти установки слегка закамуфлированы и местами как бы сбалансированы, но Петр Ильинский очень ясно и точно раскрывает их суть, целиком с нею соглашаясь.

Во-первых, испанская гражданская война 1936-39 годов была борьбой тех, кто был прав (демократов), с теми, кто был не прав (сторонниками диктатуры): «Люди, поддерживавшие незрелую, неоперившуюся демократию, часто негодными средствами, но иногда лишь вовремя или не вовремя сказанным словом, потерпевшие поражение, умершие в изгнании или в расстрельных траншеях, должны быть внесены в национальный мартиролог…».

Во-вторых, национальная память – это не память о реальном прошлом, а идеологический конструкт, нацеливающий людей на продвижение к светлому будущему: «…Что есть историческая память? Точное изложение событий прошлого, в котором почти нет героев, а только убийцы и жертвы? Или это – преломление нашего отношения к прошлому, даже больше – наша мечта о будущем?...»

И в-третьих, Закон о национальной памяти «переигрывает» испанскую гражданскую войну, присуждая сегодня победу тем, кто некогда проиграл: «Историческая память создается потомками. Потомки должны родиться, вырасти, возмужать и произвести переоценку ценностей. Чтобы победить в гражданской войне, ее надо сначала проиграть».

Отвлекаясь на время от этих установок, добавлю, что Закон о национальной памяти – далеко не только гуманитарный документ, но еще и акт вполне конкретной и сегодняшней политической борьбы.

Правящая Испанская социалистическая рабочая партия, которая его инициировала, готовится к парламентским выборам, которые предстоят следующей весной. ИСРП происходит от социалистов, основной силы республиканского лагеря гражданской войны. Главная ее соперница, Народная партия, происходит от Народного альянса, основанного в 1976-м Мануэлем Фрага Ирибарне, видным франкистским функционером, и является бесспорной политической наследницей националистического лагеря гражданской войны. Закон, дезавуирующий этот лагерь, а значит, и тех, кто из него вышел, появляется очень вовремя.

Если нынешний премьер-министр Сапатеро – потомственный левый, член семьи, пострадавшей от националистов, то самый известный из народников (и предшественник его на премьерском посту) Аснар – выходец из семьи, весьма известной и процветавшей в эпоху Франко. Личные и семейные резоны органично сливаются с резонами текущей политики.

Но, может быть, интересы социалистов совпадают со стратегическим общественным интересом, с потребностью утвердить справедливость?

Справедливость, думаю, требует отдать должное погибшим и потерпевшим с обеих сторон. А принципы демократического режима обязывают еще и убрать из публичного обихода идеологические знаки, оставшиеся от прежнего режима – диктаторского. Если бы Закон о национальной памяти был посвящен только этому, то он стал бы заключительной точкой в тридцатилетнем процессе освобождения новосозданного испанского государства от реликтов старого. Но в том-то и дело, что этот закон идет дальше и дает больше. Вернемся к позициям, обозначенным Петром Ильинским.

Была ли гражданская война 1936-39 годов борьбой демократов, пусть неумелых и неудачливых, с жестокими и беспощадными антидемократами?

На самом деле, в обоих лагерях с самого начала были и демократы, и недемократы при перевесе вторых и там, и там. Очень трудно назвать демократами тогдашних социалистов с тогдашними их лозунгами расправы с имущими. О коммунистах и говорить нечего. С другой стороны, националисты – это не только генералы-автократы и не только фашисты-фалангисты, но и вполне парламентские (первоначально, по крайней мере) католики и умеренные монархисты.

Мысль о том, что «память жертв должна чтиться выше, чем память об убийцах» – верна. Но именно поэтому нет причин ставить один лагерь над другим. Действительно, националисты на подконтрольных им землях убили или после инсценированных судов казнили в начале гражданской войны около 50 тысяч человек. Но на землях, подконтрольных республиканцам, в это же время было убито или казнено около 70-80 тысяч человек.

Петр Ильинский с некоторой иронией упоминает причисление в октябре этого года Ватиканом к лику блаженных около 500 испанских католиков. Ватикан действительно благословлял в 30-е годы «крусаду» (крестовый поход) националистов, а испанская церковь поддерживала (хотя и не безоговорочно) режим Франко. Но ведь это происходило вслед за тем, как республиканцы устроили бойню священнослужителей и близких к ним лиц, уничтожив 12 епископов, 5 тысяч священников, 3 тысячи монахов и т.д.

Но может быть, надо исходить из превосходства республиканской стороны в легитимности? «Вооруженный мятеж против законно избранного правительства есть… вооруженный мятеж против законно избранного правительства – то есть, совершенно противозаконная акция…»

Этот довод, однако, убедителен лишь в отношении тех законных правительств, которые защищают жизнь и уважают права всех своих граждан. Народный фронт, собрав половину голосов, получил парламентское большинство в начале 1936 года. За несколько «мирных» месяцев, оставшихся до начала гражданской войны, будущие противоборствующие стороны осуществили несколько сот политических убийств, а первые лица Народного фронта раз за разом все ярче описывали социальный переворот, который они вот-вот осуществят (это как раз те самые «вовремя или не вовремя сказанные слова», упомянутые Петром Ильинским).

Публичные угрозы вождя социалистов Ларго Кабальеро сочувствующие ему историки действительно представляют как невинное пустозвонство, за которым не стояло никакой реальной подготовки к репрессиям. Но в те дни это воспринималось совсем иначе. И не зря. Генералы-националисты, давно толковавшие между собой о перевороте, окончательно решились на него, когда левые боевики попытались расправиться с обоими главными лидерами парламентской оппозиции. Один из них (Хиль Роблес) случайно уцелел, другой (Кальво Сотело) был убит. Такова была тогдашняя атмосфера правозаконности и народоправства. Через четыре дня после этого генералы начали путч.

Приложение к тогдашней испанской реальности сегодняшних испанских демократических мерок – это дань идеологии политкорректности, жонглирующей набором отвлеченных штампов, к тому же и выборочно применяемых. Скажем, деяния левых никогда не будут мериться той же строгой меркой, что и деяния правых.

Но может быть, оправдание этого двойного стандарта – в моральном превосходстве республиканской верхушки над верхушкой националистов? Да вот только где оно, это превосходство? После того, как несколько сотен тысяч рядовых республиканцев полегли за дело, которое считали благородным и справедливым, несколько сотен республиканских политиков и всевозможных начальников предусмотрительно эвакуировались за границу, даже и не подумав разделить участь тех, кого призывали биться до конца. Между «умершими в изгнании» и «расстрелянными в траншеях» есть-таки разница. И большая.

Предложение заменить историю этих событий мифом о борьбе сил добра с силами зла – это опять стандартная формула политкорректности, достойная фильмов о звездных войнах.

И, наконец, мысль о том, что пора уже присудить победу проигравшим. В какую сторону этот шаг? Неужели вперед?

В середине тридцатых годов два лагеря не смогли поладить друг с другом. В середине семидесятых – смогли. И общими усилиями построили жизнеспособный демократический режим. Это получилось не потому, что одни победили других, а потому что изменились и те, и те.

От первоначального пакта молчания и забвения страшного прошлого сегодня действительно пора переходить к честному его анализу и обсуждению. Обо всех жертвах следует помнить всем, а вот ошибки и преступления стоило бы в первую очередь анализировать у собственных политических предшественников, и только во вторую – у чужих.

Примерно эту мысль несколько дней назад пытался выразить председатель Епископальной конференции испанской церкви Рикардо Бласкес. Комментируя новый закон, он сказал: «Во многих случаях мы (церковь – С.Ш.) должны благодарить Бога за содеянное нами и за людей, которые принимали в этом участие, а в иных конкретных случаях – наша обязанность перед судом других просить прощения за некоторые наши поступки и пересмотреть наши ориентиры…». Если бы в этом духе высказались все, это было бы действительным шагом вперед.

Признание же правоты одних республиканцев, а именно на это прозрачно намекает Закон о национальной памяти, – есть шаг обратно, к тому давнему роковому противостоянию. Шаг, пожалуй, небольшой, но знаменательный. Обозначающий, видимо, конец некоей политической главы.

Тридцатилетие успехов современной испанской общественной системы обоснованно связывается с тем, что главные ее силы шли вместе и правильно выбирали направление. Как и куда они пойдут теперь – гадать не будем. Нам-то со стороны на все полезно смотреть – и на последствия гражданской распри, и на плоды диктатуры, и на опыт демократического перехода, и на ностальгию демократов по междоусобицам и спорам, кто святой.