1
Не так давно Владимир Путин провел заседание Совета по реализации нацпроектов, на котором высказался о проблеме преподавания религии в школах. Идея ввести обязательное преподавание религии, заявленная лидером партии «Народный союз» Сергеем Бабуриным, одобрения президента не вызвала. «У нас в конституции записано, что церковь отделена от государства. Вы знаете, как я сам отношусь к Русской православной церкви, но если кто-то считает, что сейчас надо поступить по-другому, иначе, то надо менять конституцию», - сказал Путин.
На следующий же день слова президента прокомментировали в РПЦ. «Я лично тоже считаю, что вводить обязательное изучение предметов по религиозной тематике не надо», - заявил «Интерфаксу» Всеволод Чаплин, вспомнив также о дарованной Богом человеку свободе: «нельзя заставить человека быть верующим против его воли, ведь так не поступает даже сам Бог, создавший человека свободным».
Можно только порадоваться миролюбию о. Всеволода, особенно если вспомнить, как в прошлом году он грозился от лица «верующих родителей» в случае отказа от ОПК объявить «вотум недоверия государственной школе и отказаться от обучения в ней своих детей». Жаль только, что от образа врага (так уж, видно, устроено сознание человека ХХI века, что без врага ему и жизнь не в жизнь) отказаться не получается. Выразив мнение, что найти форму, которая была бы приемлема абсолютно для всех, «вряд ли возможно в принципе», о. Всеволод многозначительно добавил: «На мой взгляд, нельзя не учитывать, что большинство общества - за такое воспитание, но некоторая часть элиты - против».
Вообще-то опросы общественного мнения показывают как раз обратное, и подавляющее большинство общества высказывается против обязательного преподавания религии в школе. Но дело даже не в этом. Есть, по мнению о. Всеволода у нас и такие товарищи, которые вообще считают, что «воспитание в школе не нужно и мораль, а тем более вера, опасна». (Где интересно, уважаемый священник встретил этих ужасных людей, этих черных эфиопов, этих демонов в человеческом обличии, наотрез отрицающих необходимость воспитания и морали для ребенка? Не иначе как в собственном, измученном «теориями заговоров» подсознании). Так вот, эти исчадия ада, по мнению о. Всеволода, пытаются насадить в школе мировоззрение, которое «подчас пренебрегает моральными принципами и даже объявляет их ненужными» и которое, естественно, резко противоположно «взглядам верующих людей», этих прекрасных принцев без страха и упрека, этих ангелов в человеческом облике, «которые, конечно, с его привитием в школе никогда не согласятся».
Внимать этому новейшему диамату довольно грустно.
Зато особенно эффектно смотрятся на его фоне принципы православной цивилизации, изложенные недавно самим о. Всеволодом. («Пять принципов православной цивилизации», журнал «Политический класс», 2, 2007). Вот они: «Государство должно иметь духовную миссию», «Церковь, народ и власть – одно целое», «Сильная центральная власть», «Личность и народ – едины». Не трудно увидеть в этих основаниях теократического единства лозунги советского модернизма, поставив вместо «Партия» слова «Церковь», «духовность» и даже «личность». А идеолог «Православных граждан» Кирилл Фролов еще и бравирует этим сходством, выдвигая на полном серьезе лозунги типа: «Решения св. Синода в жизнь!». Удивительно, как сами авторы не замечают того, в какую пошлейшую пародию превращают они церковь. Можно, конечно, списать это на молодость, со свойственной ей горячностью, инфантилизмом и безответственностью, но не очень получается - прот. Чаплину – 39 лет, Кириллу Фролову – 38.
А вот еще один постулат из «Пяти принципов православной цивилизации», в котором легкость формулировок граничит с ницшеанством: «Жертва своей (а в условиях защиты веры и отечества) и чужой жизнью… - это норма поведения православного христианина». Я-то всегда думал, что жертвовать своей и чужой жизнью – вещи не совсем тождественнные; что, скажем, необходимость жертвовать чужими жизнями во время войны есть неустранимый и неизбывный трагизм земного бытия, но уж никак не «норма поведения». Интересно, при этом, что слово «любовь» в немалой по объему статье Всеволода Чаплина не употреблено ни разу (!), имя Христа - один раз, по необходимости, в преамбуле (как имя Ленина в передовице «Правды»). Зато слова «власть», «государство», «империя» и т.д., льются, как из рога изобилия. Что ж, «где сокровище ваше, там будет и сердце ваше», как говорил Христос.
Мне представляется, что эта готовность жертвовать чужими жизнями идет во многом у наших новейших идеологов от взгляда на доверившихся им людей как на безликую массу, а на себя - как на ее законных вождей. Конечно, чем просвещать каждого приходящего в Церковь человека светом Христа, и, открывая в нем совестный дар, творить неповторимую личность, проще выстроить рядами готовые «массы», требуя от них лишь безоговорочного послушания. Вот только причем же здесь Церковь? О том, что Христос учил пастырей душу свою полагать за овец, а вовсе не сбивать овец в когорты и маршевые роты, я уж не говорю.
2
Но пойдем за мыслью о. Всеволода дальше. В обществе есть разные мировоззренческие группы, и школа «не может и не должна чесать их всех под одну гребенку», отвечает он на замечание президента. «На мой взгляд, лучшей для России была бы наиболее распространенная в Европе модель: согласно ей, люди разных религий и мировоззрений образуют в школьной системе группы, где дается воспитание именно в духе их мировоззрения. Естественно, делается это по свободному выбору. Наличие таких групп не разделяет людей, а сглаживает общественные противоречия. Разделяет как раз попытка навязать что-либо людям помимо их воли».
Слава Богу, что отцу Всеволоду становится ясно, что «попытка навязать что-либо людям помимо их воли» (будь то религиозное или атеистическое воспитание) ни к чему хорошему привести не может. Но все же настораживает это упорное следование сценарию «Столкновения цивилизаций»…
Европа – Европой (как, однако, трогательно это поминовение европейских норм людьми, неустанно доказывающими, что «Россия – это не Европа», и перманентно признающимися этой самой Европе в своей нелюбви), но в России все почему-то получается всякий раз не совсем как в Европе.
Не трудно убедиться, что в разговорах о «православной цивилизации» в ряду других цивилизаций: китайской, исламской и т.д. - мы имеем дело скорее с местечковой идеологией «трансцендентного эгоизма», погубившей в свое время Византию, апофеозом которой в средневековье стала деспотия Грозного, а в Новое время - тоталитарное государство Сталина. В эпоху постмодерна и глобализма та же идеология приобретает глобальный масштаб, может быть названа даже «православной цивилизацией», но, очевидно, имеет при этом весьма малое отношение к надмирной и универсальной идее Церкви.
Европа – Европой, но Россия требует несколько «иной мысли», как говорил Пушкин. Мысль России требует единства (конечно, подлинного, свободного, а не большевистско-тоталитарного), но вовсе не разделения по конфессиональным группам. Эту мысль воплощали в разное время «Слово о законе и благодати» митр. Иллариона, «Троица» Рублева, «Памятник» Пушкина (и гордый внук славян, и дикий тунгус, и друг степей калмык в пушкинском космосе просвещаются единым божественным логосом).
И эту великую русскую мысль о всенародном и всечеловеческом братстве (мысль Сергия Радонежского, Андрея Рублева, Пушкина, Достоевского) сегодня могла бы нести Церковь, становясь основой нового народного единства. Но, конечно, не как национально-консервативная партия, а как мистическое сердце России и мира, как богочеловеческий надмирный круг любви, милости к падшим, прощения.
И, конечно, православное воспитание должно быть! Но оно должно быть, как это ни тавтологично прозвучит, нравственным. И вестись нравственными людьми и нравственными методами. То есть на основе совести (сущности трансцендентной, не детерминированной никакими национально-имперскими идеологиями), входить естественно, прорастать постепенно (как демократия, по Солженицыну), в рамках региональной компоненты (отменять которую было бы, конечно, большой ошибкой), всходить в души, по мере взросления и вразумления, а не вводиться по воле сомнительных политвождей и фанатичных кликуш.
Об этом собственно, и сказал президент, отвечая г-ну Бабурину, что детей нужно воспитывать в духе той нравственности, которая лежит в основе традиционных религий, но находить для этого приемлемую форму, а не навязывать религиозное воспитание сверху.
Увы, вопреки новейшему диамату о. Всеволода, «моральных принципов» у носителей «православной культуры» оказывается сегодня зачастую не многим больше, чем у мифологических персонажей из его инвектив. И печально видеть, что люди, реализующие здесь свои идеологические проекты, кажется, вовсе не задумываются над тем, к чему могут привести их опасные игры в политику в «мистическом сердце мира».
Как точно заметил прот. Александр Шмеман, «слабость христиан почти всегда в том, что они сами не верят в свое добро и, когда приходит час борьбы со злом, противопоставляют ему такое же зло, такую же ненависть, тот же страх». Но нельзя победить зло иначе, чем победив его, прежде всего, в самом себе. И «только тогда, когда мы в самих себе оправдаем добро и поверим в него, начнем мы снова побеждать». До тех же пор, пока отсутствие подлинного добра приходится компенсировать «приблизительными» идеологиями, а отсутствие подлинной силы – воплями «православных граждан» и угрозами, ожидать этих побед не приходится.
3
Причины взаимной любви некоторых церковных идеологов и радикальных националистов в общем понятны. Одним, стремящимся из маргинального болота к верховной власти, выгодно иметь своим союзником церковь. Другим – чувствовать за своей спиной некую вибрирующую «массу», готовую кричать, продавливать и т.д.
И на эти опасности и угрозы духу церкви постоянно указывает патриарх, повторяя, что государство и церковь – вещи разные и несовместимые. Последний раз - совсем недавно, в интервью газете «КП», 23 августа: «Убежден, что конституционно Церковь должна быть отделена от государства и не вмешиваться в политическую жизнь государства, также и государство не должно вмешиваться во внутреннюю жизнь Церкви. Это два различных института, которые имеют свои законы и порядки, но призваны служить людям». Но (странные бывают сближения!) ровно в тоже время (почти день в день) на заседании Русского собора под председательством митрополита Кирилла происходит обсуждение «Русской доктрины», еще одной глобальной попытки византийско-большевистского синтеза, в сословно-корпоративном духе интерпретирующей лозунг «Вся власть советам!» - как триумвират стратегического, военного и религиозного политсоветов.
Похвально и благородно желание вывести церковь из «духовного гетто». Но все же не ценой превращения христианства в политическую идеологию, а самой церкви в тоталитарный институт. Все это чревато для церкви (да и для России) новыми революционными безднами. И явление одиозного епископа-опричника Диомида (как прямой результат заигрывания с тоталитарными националистическими силами) это красноречиво иллюстрирует.
И неплохо было бы нашим новым идеологам для возвращения духовной трезвости и разума перечитать Ивана Ильина, который говорил об общественной роли церкви: «Важно ограничить духовную и культурно-творческую компетенцию церкви. Церковь не есть ни политическая партия, ни государство. Она вообще не «партия», т.е. в буквальном смысле слова – не часть. Она призвана не к делению и разделенности, а к мировому единству и всецелости («кафоличности»)… Церковь ищет перерождения души и духа. Политическая партия ищет легального захвата государственной власти. Церковь не борется силою и понуждением. Политическая партия добивается именно права бороться понуждением и силою… Итак, по самому существу своему и по всему существу своему церковь не может и не должна становиться политической партией и выступать с какой-либо партийной программой культурного творчества. Церковь, сливающая или смешивающая себя с какой бы то ни было политической партией, унижает и извращает свою природу… такая церковь низводит свое представление о Царстве Божием до уровня политической программы и изменяет своей кафоличности; в то же время она придает данной политической партии значение благодатной исключительности и тем сеет величайший соблазн в душах.
Подобно этому, Церковь не призвана к светской власти, к ее захвату или подчинению. Церковь и государство взаимно инородны – по установлению, по духу, по достоинству, по цели и по способу действия… В этом смысле Церковь «аполитична»: задача политики не есть ее задача; средства политики не суть ее средства; ранг политики не есть ее ранг. (Иван Ильин, «Основы христианской культуры», М., с.320-322).
Не стоит нашим идеологам слишком пренебрежительно относиться к человеческой жизни, забывая о том, что Христос приходил на землю спасать именно человека, а вовсе не государство, нацию, расу, идеологию. И что именно за это (за то, что в центр своей проповеди он поставил человека) его и распяли «государство», «нация», «идеология» в лице тогдашней Римской империи, иудейских патриотов и фарисеев. Сегодня, спустя две тысячи лет, они снова готовы к этой роли.