Древний спор обеих российских столиц тем и занимателен, что каждые несколько лет обретает новую тональность и новые оттенки. На сей раз эти новейшие оттенки созданы контрастом карьерных траекторий двух наших столичных градоначальников.
Служебная линия Юрия Лужкова плавно снижается. Позади грандиозные свершения, мечты о премьерстве и президентстве, борьба сначала за высшую власть, а потом – за сохранение себя в самой системе власти.
Впереди, насколько можно понять нашего президента, – кропотливый мэрский труд, исправление застарелых небольших недочетов, а затем и своевременный уход на покой. Так оно получится или как-нибудь по-другому, но сумма будущих деяний Юрия Михайловича почти наверняка меньше суммы деяний прошлых.
Совсем иначе смотрятся нынче перспективы Валентины Матвиенко.
Позади – не пятнадцать, а всего четыре года градоначальственного труда. Зато впереди – участие в захватывающей дух большой игре этого и следующего годов. Очень возможно, что сама Матвиенко и не стремится в преемники, да и в списке кандидатов в таковые ее место сегодня не первое. Однако из самого это списка ее никто еще не вычеркивал.
Самое время поэтому сравнить, куда ведут два градоначальника свои мегаполисы.
Необходимо только уточнить, что на губернаторском посту Валентина Ивановна не так самодержавна, как Юрий Михайлович в золотые свои годы.
Наши великие корпорации, которые волею Кремля, а также и найдя собственный интерес, укореняются сейчас на исторической родине своих первых лиц, получают в петербургских делах собственное слово, и слово весомое.
На главных здешних решениях – печать коллективности. И петербургская городская власть – это в некотором роде объединенная власть победителей Москвы. Победителей, вернувшихся домой.
Но ведь и гипотетический переезд в Кремль Валентины Матвиенко тоже не предусматривает наделение ее теми автократическими полномочиями, о которых некогда мечтал Юрий Лужков.
Возможно, многих удивит, что при расхождении карьерных траекторий градоначальников, траектории управленческие явственным образом сближаются. Не в том смысле, что Москва становится похожа на Северную Пальмиру, а в том, что напротив, северная столица все отчетливее смахивает на южную – рожденную креативным гением Юрия Михайловича.
Вообще-то, подражателем Лужкова объявлял себя прежний петербургский губернатор Владимир Яковлев. Но яковлевский Петербург как раз и не был похож на лужковскую Москву.
Москва – место, где решаются все проблемы, где делятся стекающиеся отовсюду деньги. Это место, где слабой и бедной части жителей достается патерналистская забота, а сильным и богатым (умеющим дружить с городскими властями) достается все. Где взамен старого города стремительно возводится новый – богатый, дорогой, безвкусный и малоудобный. Подробнее перечислять не обязательно, потому что все и так всё знают.
Петербург эпохи Яковлева, если и напоминал в миниатюре лужковскую Москву, то всего одним – тем, что дружественным Смольному местным «сильным домам» тоже доставалось все. Точнее, все, на что у них хватало денег. А денег было не так много.
Патернализма тоже не было. То есть, был, конечно, но сугубо художественный. В образе трудяги-губернатора в строительной каске, с застенчивой улыбкой взирающего на публику с телеэкранов.
Из-за нехватки денег город почти не чинили, но по той же причине почти и не портили. И быстрее, чем в Москве, росла промышленность. Особенно стремительно та, на которую власти не обращали внимания, в первую очередь, пищевая.
Из-за накопления внутренних причин, а также и в связи с приходом Путина, логика развития президентской столицы начала меняться уже на закате эпохи Яковлева. А в эпоху Матвиенко движение к новой городской модели ускорилось еще в несколько раз.
Формально говоря, сегодняшний Петербург Москве не подражает. Он подражает Европе. Такова официальная доктрина Смольного. Но рискну сказать, что у Москвы Петербург заимствует больше, чем у ближайшей к нему европейской столицы – города Таллина. И даже гораздо.
В Петербург сегодня приходят серьезные деньги – как в Москву 90-х годов. И тратятся они похожим образом.
Во-первых, ломают исторический город и возводят некую новодельную на него пародию. Это совсем не в местных традициях, такого здесь не водилось даже в советские времена, поэтому ломают и строят с некоторой застенчивостью, но с крепнущей уверенностью в себе и растущим размахом. В порядке гармонизации городской среды, недавно, после многолетнего перерыва, был принят долгосрочный генплан, но в сопутствующих документах записали, что если очень хочется, то его можно не соблюдать.
Во-вторых, патернализм из художественной сферы перемещается в практическую. Лужков дает даровое жилье неимущим, Яковлев – не давал. Матвиенко этой весной объявила о мощной по местной мерке жилищной программе – через четыре года каждый третий возводимый в городе квадратный метр должен стать муниципальным и предназначенным для очередников и бюджетников.
С 2003 года доходы города утроились (не считая даже целевых федеральных субсидий и дорогостоящих начинаний, реализуемых корпорациями). Поэтому денег в ближайшие годы предположительно хватит и на бедных, и на шестнадцать стратегических проектов (скоростные автострады, пассажирский терминал, подводный тоннель и еще несколько нужных городу и ненужных, но обязательно дорогих объектов).
Московский принцип – освоить побольше денег, возвести нечто огромное, а там, глядишь, оно на что-нибудь и пригодится, – легко прижился на брегах Невы. И точно такой же, как в Москве, контраст между энергией грандиозных начинаний и вялостью системной работы над городским благоустройством. Из-за чего здесь такие же автомобильные пробки, такое же отсутствие парковок и такой же хаос в деловой и жилой застройке.
При этом бюджетных денег на среднестатистическую петербургскую душу все еще почти вдвое меньше, чем на душу московскую. Поэтому петербургские суперпроекты даже и сейчас выглядят немножко камерными рядом с брутальными московскими. Как газпромовский небоскреб, костью в горле поднимающийся в устье Охты, который сразу затерялся бы, окажись он в Москве-Сити.
Петербургские заработные платы отстают от московского стандарта не так заметно, как размер городского бюджета: они меньше сегодня примерно на треть и стремительно растут, далеко обгоняя производительность труда.
Потребительский бум преображает петербургскую экономику, сближая ее с московской, где торговля и услуги давно уже стали главными секторами. В этой сфере производится половина московского валового регионального продукта – в шесть раз больше, чем в московской промышленности.
Еще в начале этого десятилетия доля промышленности в петербургском ВРП была в полтора раза выше, чем доля торговли и услуг. Сегодня торговля с услугами вышли на первое место – видимо, впервые здесь за последние сто с лишним лет.
Сооружение торговых и деловых центров – самый динамичный и выгодный сектор петербургского строительства. Изготовление упаковочных материалов и прочих потребных торговле изделий – одна из немногих процветающих отраслей петербургской промышленности.
Половина продаваемых в Петербурге автомашин и почти такая же, видимо, доля прочих товаров длительного пользования, особенно импортных, приобретается уже не местными жителями, а покупателями из окрестных регионов.
Петербург прочно занял место второго в России центра розничной торговли, а также оптовой торговли и услуг, каковые и сделались на сегодня локомотивами городской экономики. Вполне по московскому образцу.
Нельзя сказать, чтобы Смольный сознательно стремился именно к этому. Он склонялся скорее к поощрению промышленности – например, к превращению Петербурга в «русский Детройт». Но западные автосборочные заводы не так быстро возводятся, а главное, далеко не так мощны, чтобы стать когда-либо становым хребтом местной индустрии.
Как это нередко и бывает, поощряемая отрасль именно и въехала в кризис. В прошлом году петербургский промышленный индекс упал на девять пунктов. В этом, видимо, на столько же вырастет, и городская индустрия вернется на уровень позапрошлого года.
Что же до лепты, внесенной властями в расцвет торгового дела, то за последние пару лет городская администрация почти полностью придушила мелкую торговлю, ссылаясь на ее старомодность, неопрятность, нечестность, и особенно на своевременность ее замены более продвинутыми торговыми структурами, например, сетевыми.
То ли благодаря, то ли (как я лично подозреваю) вопреки этому, но петербургская торговля темпами своего роста сильно обгоняет московскую, хотя, конечно, и не имеет шансов сравняться с нею по объемам.
Новейший Петербург еще не сдан под ключ, но контуры его уже вполне обрисовались. Середняк-петербуржец получает сейчас, пусть и в ужатом виде, примерно тот же комплект плюсов и минусов, выгод и неудобств, которыми уже обзавелся средний москвич.
Если петербургская городская модель и отличается от московской, то разве что большей экономической и социальной хрупкостью, объясняемой более сильно выраженной склонностью местных властей насаждать монополизм на всех участках, до которых удается дотянуться.
При всех различиях в профессиональном и географическом происхождении, в лексиконе и складе ума, сегодняшние администраторы-победители («питерская команда») и сегодняшние администраторы-побежденные (лужковцы и прочие) удивительным образом сходятся в результатах деятельности.
Одно и то же у них получается, одно и то же никак не выходит, а результат трудов, как в советском анекдоте – вариации одного и того же серийного образца.
В девяностые годы Петербург едва не превратился в Старые Васюки, зато в двухтысячные становится Нью-Москвой – малость победнее, с меньшим запасом прочности, но со следами былой красоты на улицах и площадях.