Окончание. Начало читайте здесь: часть 1, часть 2.
Идущий за Путиным
Все это придает операции «Преемник» совершенно особый смысл, ставит перед ее организаторами и участниками очень внятные и совершенно неизбежные задачи.
Ничего экстраординарного в самой операции «преемник» как таковой нет — лишь бы было что передавать в наследство. И участие уходящего лидера в подобной операции — это единственно возможный вариант ответственного поведения со стороны человека, заинтересованного в сохранении стабильности режима и в обеспечении тех перспектив развития страны, которые ему представляются предпочтительными.
Другое дело, что сегодня Путин, оказавшийся по собственной воле, по желанию соратников и по стечению обстоятельств в трагическом политическом одиночестве (в том, что касается принятия решений и ответственности за их последствия), постоянно подвергается разнонаправленному и — зачастую — безответственному давлению, дезориентирующему президента и ставящему под угрозу его — и страны — политическую судьбу.
Одна из наиболее типичных формул такого давления — уподобление Путина («безальтернативного лидера», которому невозможно подыскать замену) Рузвельту и одновременно Дэн Сяопину. При этом имеется в виду, что главное — не какие-то там формальности закона, а авторитет руководителя, нужного стране. И что, с одной стороны, Рузвельт успешно проигнорировал негласную «норму двух сроков» и избирался президентом аж четыре раза (до него в Конституции США о количестве сроков ничего не говорилось, но по умолчанию — и по примеру первого президента страны Вашингтона — никто более чем на два срока не претендовал). Дэн Сяопин же, с совсем другой стороны, добровольно оставил все официальные посты — но до самой своей смерти в преклонном 92-летнем возрасте оставался фактически первым лицом миллиардного Китая. Соответственно, предлагается не думать о серьезном преемнике для Путина, а либо пойти по пути Рузвельта (и проигнорировать норму двух сроков), либо подыскать для Путина какое-нибудь красивое место (председателя Конституционного суда, лидера правящей партии, президента Фонда эффективной политики, другое), с коего он продолжит руководить страной через избранного по его воле из числа ненастоящих преемников зиц-президента.
Лукавые изыски кремлевской интеллектуальной обслуги вводят Путина в искушение и ставят под удар. На самом деле попытка совместить Рузвельта с Дэном в лице Путина приведет к одному-единственному варианту — тоже Рузвельта, но другого. Который в свое время как раз попытался стать Дэн Сяопином (сравнение, правда, хромает — в тот момент будущему патриарху китайских реформ не было и четырех лет).
Дальний родственник великого Франклина Делано, Теодор Рузвельт стал самым молодым (и одним из самых популярных) президентом Америки в сентябре 1901 г. Любимый народом 42-летний вице-президент, участник войны с Испанией за Кубу, командир добровольческого полка «Суровые всадники», борец с коррупцией и мафией Нью-Йорка, он сменил убитого террористом президента Мак-Кинли на первом году их совместного выборного срока. Успешно отработав восемь лет, на пике популярности он — безусловный лидер общественного мнения, автор «политики большой дубинки», — в 1908 г. последовал принципу «двух сроков», передал власть легко победившему на выборах преемнику (своему личному другу, лояльному, мягкому и абсолютно не властолюбивому юристу Уильяму Говарду Тафту, который занимал в его правительстве пост гражданского министра обороны) и отбыл в Африку охотиться на львов. Через год «Тедди» вернулся на родину и страшно удивился. Во-первых, как во внешней, так и во внутренней политике США преемник стал принимать решения, сильно выбивающиеся из линии преемства (во всяком случае, с точки зрения амбициозного и все еще молодого Рузвельта). А во вторых — лояльный и покорный Уильям Г. категорически отказался слушать справедливую критику и подчиняться политической воле своего друга и недавнего «сеньора»! Мы, — сказал мистер Тафт, — живем в правовом государстве, и по Конституции у нас уже есть один президент, который — я…
Взбешенный, «Тедди» пошел ва-банк. Он расколол свою «Единую Америку» (пардон — республиканскую партию), создал «прогрессивную партию» (что-то вроде «Гражданской силы»), и на выборах 1912 г. обошел Тафта. Правда, оба они вместе уступили демократу Вудро Вильсону… Что было дальше? Политическая карьера «сурового всадника» с большой дубинкой закончилась. Он еще успел поохотиться на крокодилов в дебрях Амазонки, тяжело заболел и в 1919 г., растратив остатки популярности и так и не вернувшись к власти, умер в возрасте 60 лет. Его ровеснику мистеру Тафту повезло больше — в 1922 г. он стал главой Верховного суда США, проработал в этой должности до своей смерти в 1930 г. и прославился как один из самых «великих» верховных судей в истории Америки (безо всяких, разумеется, претензий на политическое лидерство в стране). Что касается республиканской партии, то в полной мере оправиться она смогла разве что во второй половине века — уже после четырех сроков «второго» Рузвельта.
К чему эти параллели? К тому, к чему любые параллели — для прояснения мозгов. Россия — не Америка. В России не действует принцип «пусть рухнет мир, но восторжествует закон». Зато действует другой — «без бумажки ты букашка». Тем более что Россия — и не Китай, где царит модернизированная мораль «сообразного поведения». Так что никакие принципы уважения и признательности не обеспечат Путину ни одного дня спокойного «продленного правления» в должности руководителя президента России (каким бы несамостоятельным «преемником» этот президент ни казался). И не только Путину — потому что, в отличие от Америки, где на смену «слонам» пришли достаточно опытные и адекватные «ослы», у нас речь может пойти не о политическом крахе «Единой России» (как говорится, и медведь бы с ней), а о распаде государственности.
Значит ли это, что никакие договоренности и принципы не помогут обеспечить преемственность — в том числе в том, что касается вопросов личного выживания ряда лиц, предельно обеспокоенных этими вопросами? Отнюдь. И пример такой преемственности — у нас перед глазами. Это — операция «Преемник» 1999-2000 гг.
Напомним (попытаемся это сделать): летом 1999 г. казалось, что все дееспособные преемники в окружении Ельцина перебраны, и что никого, соразмерного Ельцину — несмотря на его ограниченную дееспособность, — в России не просматривается. Последняя надежда — премьер Степашин — казался «недостаточно решительным», и когда «на последнем дыхании» Ельцин провозгласил преемником абсолютно непубличного (и казавшегося нехаризматичным) директора ФСБ Путина, многие восприняли это как агонию режима. Но через пару месяцев к Путину уже относились очень всерьез, а в марте он победил и стал тем самым «безальтернативным лидером страны», которым остается по сей день (и которого в августе 1999 г. представить себе в таком качестве было бы немыслимо).
«Серьезность» здесь — ключевое слово. До Путина все кадровые новации («рокировочки») Ельцина, все его преемники — от «духовного отца господина Сосковца» и Немцова в белых штанах до лично товарища Евгения Максимовича Примакова — казались (и, наверное, не только казались) ельцинскими фантазмами, загогулинами правителя, не помышляющего о передаче власти всерьез. Процесс передачи власти Путину с самого начала пошел «по-взрослому». Все договоренности с Ельциным, все «гарантии семье», о которых заговорили с самого начала, критиковались только для вида — на самом деле они всех устраивали, потому что доказывали: власть по правде уходит из рук Ельцина, «идущий за ним будет сильнее него» хотя бы потому, что власти у Ельцина больше не будет, а у «преемника» — будет. «По-взрослому» велась и информационная политика премьер-министра Путина: его начали «пиарить» вне ельцинского контекста, не противопоставляя Ельцину, не стравливая с ним, но давая возможность почувствовать в полной мере самостоятельное значение Путина как нового лидера, силу его образа и потенциал его власти.
Путин стал «настоящим преемником», и с ним начали самостоятельно работать все — политики и бизнесмены, простые граждане и журналисты. Сторонники Ельцина смогли поверить в то, что наследие первого президента «преемник» сохранит и укрепит. Противники — в то, что ему хватит сил и самостоятельности, дабы покончить с «заразой ельцинизма». Для элиты же главным сигналом стала готовность Ельцина и его круга на «передачу власти всерьез» — это свидетельствовало о договороспособности преемника, о том, что с ним следует (и придется) строить собственные отношения. Очень важным свидетельством «серьеза» стала и демонстративная лояльность «первого президента», с самого начала «склонившего гордую главу» перед новою столицей российской политической географии. Но главное — операция «Преемник-99» строилась на почве реальности, исходила из конкретики уходящей «ельцинской России», принимала во внимание всю совокупность ограничений и возможностей, предоставляемых временем, ситуацией и людьми.
Успех операции «Преемник сегодня» — если под успехом понимать все (и для всех основных участников процесса) позитивные результаты в совокупности (сохранение достижений и устранение недостатков прежней системы, стабильность страны, минимальный ущерб и максимальные приобретения для значимых фигур и структур, позитивное массовое восприятие, и все это — не только всерьез, но и надолго, по крайней мере до следующего преемника) — вполне возможен. Но критерий успеха — один и очень простой: преемник должен быть настоящим. Отсюда следуют все основные требования к параметрам «операции» — от ее прагматики (включая личностные требования к новому лидеру России и правила поведения для уходящего) до стратегии и идеологии.
Во-первых, она должна опираться на реальность сегодняшнего дня. В 1999 г. реальность складывалась, с одной стороны, из тотальной неприязни к власти и Ельцину, а с другой, с отсутствием «других руководителей», другого кадрового резервуара. Сегодня реальность сложнее — отношение к власти состоит из массовой поддержки Путина, массового раздражения в адрес власти как таковой, а также из агрессивной ненависти меньшинства к «режиму». «Резервуар» как был один, так и остался — разве что оскудел.
Поэтому «квалификационные требования» оказывается очень просто сформулировать. «Преемник» должен восприниматься как «новый Путин» без грузов «старого Путина» (например, если он — «друг Путина», его соратник по каким-нибудь «старым делам», не обязательно специфическим, то это хорошо; если он — «друг друзей Путина», соратник нынешнего окружения президента по некоторым «новым делам», то этого лучше бы не надо). А главное — он должен эффективно (а лучше — более эффективно, чем Путин) продолжить реализацию того крайне своеобразного архетипа русской власти, который можно было бы легкомысленно назвать «формулой Дзержинского».
Франкенштеновский слоган заплечных дел менеджера про «холодную голову, горячее сердце и чистые руки» был так бурно воспринят и так глубоко усвоен массовым сознанием потому, что воплотил мечту об «идеальном диктаторе», сочетающем интеллектуальную готовность к беспределу (если надо, то можно вообразить, задумать и осуществить что угодно), нравственную уязвимость (осуществив «что угодно», испытывать по этому поводу жесточайшие моральные страдания, вообще, относиться к делу крайне эмоционально) и, наконец, полное отсутствие корыстных мотиваций. Путин скорректировал образ — он только обозначил (правда, первым же афоризмом) готовность к продуманной жестокости, довольно редко (но наглядно) демонстрировал нравственную теплоту, сохранил — несмотря на усилия оппозиционных пропагандистов и этическую специфику некоторых наиболее близких бизнес-партнеров — имидж человека лично бескорыстного. За восемь лет с помощью Путина «мечта о железном Фениксе» сконцентрировалась, но так и не воплотилась. Тем больше ожидания, что именно с подачи Путина к власти в России придет лидер, еще более похожий на невозможную народную мечту — мудреца, смельчака, совесть нации и аскета в одном президенте.
Достаточно сконцентрировались за эти годы и содержательные требования к «новой эпохе»: доделать то, что в явном виде (или только казалось, что) обещал, но не выполнил Путин. А именно: через возрождение мощной ценностной базы, через образование и науку, через консолидацию социально и экономически активных (которых, наверное, следовало бы назвать не «средним», а «новым передовым» классом российского общества) вернуть стране в полном объеме прошлое и настоящее, а значит, дать ей шанс на будущее.