Выступление В.А. Тишкова содержит два ключевых тезиса, каждый из которых по отдельности располагает к согласию. Но при внимательном чтении выясняешь, что эти тезисы противоречат друг другу.
Тезис первый: «Инерция прошлого… мешала все эти годы более энергичному представлению России как состоявшегося государства-нации. Старые научные подходы и политические установки исходят из того, что поставлена задача из русских, татар, чувашей и прочих народностей делать россиян… Этот подход, что якобы нужно делать «новых» людей, ущербный.
Российская нация – не результат искусственной унификации или некой культурной нивелировки, а объединенное этническое разнообразие, это “Unity in Diversity” – единство в многообразии.
Население России имеет в высокой степени развитую историю социокультурного единства, подавляющее большинство населения ставит гражданскую идентичность, и это показывают все соцопросы, на самое высокое место, выше этнической… Никто и никогда не собирается переделать русских, осетин, якутов, татар в россиян; они и ЕСТЬ россияне, российская нация…».
То есть, если коротко, то проблемы просто нет. Зря люди спорят. Российская гражданская нация (она же – гражданский народ), как многоплеменное и многокультурное единство – это вовсе не мечта, но житейская реальность («Для меня лично национальный проект – российский, гражданский проект, для меня лидер нации, Путин или Ельцин – лидер гражданской нации…»).
А имеющие на этот счет другое мнение – просто группа заблуждающихся лиц, которые в упор не видят того, что есть, по причине «консерватизма экспертного сообщества и этнического национализма части элиты».
Возникает занятный казус. Проблема отсутствует, а люди, которым «до сих пор претит понимание живой российской действительности», среди нас присутствуют.
И это не какие-то там уличные крикуны, а лица, состоящие при должностях. А ведь других экспертов и других начальников («элиты») у нас, как известно, нет.
И более того. Их неверные понятия о российской действительности В.А. Тишков оценивает далее как «господствующие»: «В результате господства устаревших представлений образ страны оказывается ущербным. Территория есть, экономика есть, политика есть, бюрократия есть, а народа или нации нет…».
Разве это не признание того, что первый авторский тезис, как минимум, неполон? Что единый народ (он же – нация) – это не столько «живая российская действительность», сколько цель, или, скажем аккуратнее, – возможность? Что россиян, вопреки первоначальному утверждению Валерия Тишкова, все-таки «нужно делать»?
Из этого посыла как раз и рождается авторский тезис № 2 – о том, как их «делать».
«Я против того, чтобы создавать ненужные границы и употреблять слово «народы» там, где вполне можно сказать «народ»… Общие правила, общие гражданские основы, равноправие всех, вне зависимости от национальности, и являются основой решения национального вопроса… Мы должны деэтнизировать политику и деполитизировать этничность, в какой-то мере оставить этнический вопрос внутреннему миру человека».
Рецепт понятен. В сегодняшней России «народом» («национальностью») принято считать людей с общей этнической (в переводе на русский – племенной) принадлежностью.
В обыденном сознании очень многих наших рядовых сограждан, а попутно и в сознании множества авторитетных представителей «экспертного сообщества» и «элиты», Россия предстает в качестве совокупности «народов», а попросту – конгломерата племен: одно большое и много маленьких, но тоже гордых. Не общий дом, а своего рода общежитие, обитатели которого обмениваются различными соображениями друг о друге.
Понятно, что в эту картину единая надплеменная «российская нация» вписывается с большим трудом, а что такое «российский народ» или там «российская национальность», и вовсе загадка.
Чтобы избавиться от этих проблем, В.А. Тишков вполне логично предлагает удалить этническую (то бишь кровноплеменную) тематику из государственной сферы, оставив ее «внутреннему миру человека», а за такими понятиями, как «нация» (она же – «народ») закрепить смысл в первую очередь гражданский (а также исторический, языковый, культурный и религиозный).
Рецепт соответствует мировому стандарту. Дело за малым. Готовы ли люди им воспользоваться? Готовы ли казанские татары или грозненские чеченцы в своем кругу определять себя словом «россияне»?
Готов ли собственным рецептом последовательно пользоваться даже и сам В.А. Тишков и «не употреблять слово ‘народы’ там, где вполне можно сказать ‘народ’»?
Если последовательно, то – не готов. Слово «народы» в этническом смысле используется им самим неоднократно: «наши нерусские народы», «малочисленные народы», «самый крупный народ – русский» и т.д. Ясно, что это не личные оговорки. Лексикон каждого из нас так или иначе подчиняется силовому полю того общества, в котором живем.
Так что дело не просто в личном консерватизме экспертов или даже начальствующих лиц.
И очень наглядны изменения в лексиконе нашего первого и второго президентов, обозначенных В.А. Тишковым в качестве лидеров «гражданской нации».
Действительно, Борис Ельцин обращался к народу в гражданской стилистике: «Дорогие россияне!». И не случайно, что в первые годы его правления это глубоко трогало людей. Но не случайно, и что в последующие годы это их начало смешить.
И Владимир Путин уже неизменно обращается не к «россиянам», не к гражданскому народу, а к «уважаемым гражданам России», то есть к совокупности лиц, имеющих документы, удостоверяющие российское гражданство.
Лишь пару раз за семь лет правления он упоминал о «единой российской нации». И то не как о реальности, а как о чем-то желательном, самое большее – возникающем. А когда на днях, выступая на майском параде, Путин несколько раз употребил слово «народ» и даже «наш народ», то речь шла о прошлом, о выигравшем Отечественную войну советском народе, который с сегодняшним российским народом совпадает не полностью.
За этими неслучайными недомолвками – сомнение в том, поймут и одобрят ли, если обратиться не просто к «гражданам», а к «россиянам», тем более, к «единой нации». И сомнение обоснованное.
Сличим с Тишковым: «Понимаете ли вы смысл, в котором я употребляю слово «национальный»?... Ведь мы же говорим: национальный доход, национальная валюта, национальная сборная, а спрашивается: «Какая нация-то?».
Чтобы понять, почему наличие нации в нашей стране менее очевидно, чем наличие национальной сборной, надо вспомнить особенности исторической траектории – от самодержавной империи к Советскому Союзу, и от него – к сегодняшней России.
Старая монархия называла себя империей и была ею, хотя В.А. Тишков считает иначе: «Россия была национализирующимся государством, и говорить о том, что она была лоскутной империей и потому и распалась, неправильно. Многие государства тогда с монархической формой правления и внешними колониями напоминали Россию и считали, и считают сегодня, что они были национальными государствами».
Да, многие государства с колониями напоминали Россию. Но только не тем, что были национальными государствами. Вместе с Третьей Французской республикой (включая колонии), вместе с Османской империей и с Австро-Венгерской двуединой монархией, старая Россия как раз и отличалась от национальных государств той принципиальной особенностью, что общеимперской гражданской нации ни в одной из этих держав не было.
В каждой из них уже была или начинала складываться гражданская нация метрополии (причем, в Австро-Венгрии метрополий было две). В России такая нация действительно зарождалась, но от попыток вобрать в нее всех подданных под общим именем «россияне» фактически отказались уже во второй половине девятнадцатого века.
Слово «россиянин» уместно в устах Карамзина, но не в устах Александра Третьего.
Такими же неудачными в другой империи были попытки привить туркам, арабам, болгарам и армянам единый имперский патриотизм и интегрировать их под именем «османов».
Что же до Франции колониальных времен, то там никто никогда не считал жителей индокитайских колоний частью французского народа. Алжирских арабов отчасти считали, но они сами думали иначе. Поэтому отпали от метрополии и те, и другие.
Отпадение окраин от российской метрополии произошло в конце Первой мировой войны, и можно вообразить, что с теми или другими приключениями российская гражданская нация тогда сложилась бы.
Но большевики свершили политическое чудо: возродили единую державу, причем в формах, доступных только тоталитарному режиму – сделав ее и империей, и национальным государством одновременно.
В.А. Тишков прав, когда говорит, что «СССР… был национальным государством, советский народ был общностью по типу гражданской нации». Но прав он ровно наполовину.
Квазигражданским народом Советского Союза была коммунистическая партия и вообще все люди, проникнутые духом партийности. Именно этот дух, до тех пор, пока был силен, и делал человека частицей единого «советского народа». В этом смысле СССР действительно был национальным государством.
Но одновременно Советский Союз был и империей, с типично имперским разделением подданных на племена, да еще и типично тоталитарной жесткостью этого деления.
С ранних советских лет подданных расписали по «национальностям» (не в общеупотребительном смысле nationality – гражданской принадлежности, а в смысле принадлежности к тому или иному государственному этническому сословию). Совокупности лиц, занесенных в государственные регистры «национальностей», стали на советском языке называть «народами». Возникла та самая «дружба народов», от которой В.А. Тишков совершенно справедливо хотел бы избавиться.
Моделью Советского Союза стало его собственное характернейшее изобретение – коммунальная квартира.
С одной стороны, все ее жители были (в идеале) объединены советским духом коллективизма и взаимопомощи, что делало совместное проживание сносным.
С другой стороны, у каждого был свой собственный набор прав, повинностей, привилегий и неудобств в пользовании кухонной плитой, уборной, ванной, радиорепродуктором, телефоном и т.д., что рождало повседневное столкновение интересов и делало совместное проживание невыносимым.
Очень похожие силы притяжения и отталкивания действовали и между советскими «народами-национальностями» в СССР – этой коммуне народов.
На закате советской эпохи дух партийности иссяк, поле притяжения исчезло, и советский народ превратился в призрак. Держава стала страной без народа и поэтому распалась. Титульные «национальности» союзных республик взяли на себя роль наций и повели свои страны кто куда.
Часть жильцов коммунальной квартиры отгородилась от прочих и выстроила себе отдельные входы, а оставшиеся должны были искать новые способы совместного проживания.
Национальная ситуация в современной России воспринимается людьми как странная и объективно является таковой. Объединявший некогда советский народ дух партийности исчез навсегда, а разъединяющий людей советский болезненный культ этничности остался, и сам по себе никуда не денется.
Отсюда и та бесподобная атмосфера коммунально-квартирного скандала, которая столь свойственна нашей общественной жизни и которая с такой ностальгией опознается каждым, кто живал в коммуналках.
Разумеется, любая страна прочна тогда, когда ее жители ощущают себя не коммунальными жильцами и не «населением» (специфическое словечко, которым наша номенклатура обозначает подданных), а нацией – сообществом граждан, объединенных образом жизни, судьбой и ценностями.
Дух этничности, а когда налицо полиэтничность, то и дух полиэтничности – это не обязательно вещи, противостоящие гражданскому духу. С большим или меньшим успехом они могут слиться с идеологией гражданской нации. Но они никогда не заменят ее, если ее нет. Именно в вакууме гражданского духа и гражданского единства – главная сегодняшняя российская национальная проблема.
Этот дух и это единство вроде бы возникали на рубеже 80-90-х годов (как раз тогда, когда у миллионов людей учащенно бились сердца при словах: «Дорогие россияне!»). Объяснить, почему это чувство тогда появилось и почему оно вскоре прошло, я попытался в статье «Воспоминание о народной воле».
Только когда гражданский дух снова овладеет массами, проблемы национальной, этнической, культурной и религиозной идентичности начнут так или иначе решаться.
Может быть, они станут решаться теми цивилизованными способами, которые предлагает В.А. Тишков, а может, и способами совсем не цивилизованными. Никаких гарантий тут нет и не может быть.
И только одну вещь гарантировать можно. До тех пор, пока продолжается гражданский сон и безвременье, будет ровно то, что высмеивает Валерий Тишков: «Территория есть, экономика есть, политика есть, бюрократия есть, а нации нет».