Результаты опросов – излюбленный объект умозаключений для множества комментаторов, в том числе и автора этих строк. А руководимый А.А.Ослоном Фонд «Общественное мнение», на мой вкус, - самая профессиональная опросная служба из всех.

Почему же с каждым годом все меньше радости от очередной порции цифр? Появились подозрения, что цифры подтасованы? В данном конкретном случае, подозрений не было и нет. Но есть более глубокая причина для печали.

В выступлении А.А.Ослона несколько тезисов, но один из них, по-моему, ключевой – судя по тому, что повторен несколько раз.

Он таков: «Сказать, что первичней – общественное мнение или повестка дня, – это как спорить о яйце и курице. Я бы сказал, что яйцо и курица – это одно и то же, как и общественное мнение и повестка дня… Я не отделяю повестку дня от общественного мнения, манипуляторов от манипулируемых…»

Предполагаю, примерно то же самое может сказать каждый или почти каждый руководитель опросной службы в любой просвещенной стране.

Различия начнутся в тот момент, когда захочется уточнить: а что такое «общественное мнение» там-то и там-то, и везде ли это одно и то же?

И более того: а что такое «актуальная повестка дня»?

С одной стороны, та или другая «повестка» есть у всех. Это просто перечень проблем, которые данному обществу в данный момент кажутся важными и подлежащими  разрешению. А с другой стороны, кто и каким способом будет их решать? У нас ведь это делается не совсем как в Европе или в Америке. Лучше или хуже – вопрос отдельный. Но – по-другому.

Приведу пример.

В Петербурге спорят, строить или не строить небоскреб около исторического центра. Почти все местные жители наслышаны об этом проекте и в беседах обмениваются различными суждениями. То есть, налицо и «общественное мнение», и принадлежность проблемы к местной «повестке дня».

В городе есть активисты, которые хотят устроить референдум на предмет допущения-недопущения упомянутой башни. Вполне банальная идея. Да и ситуация банальная, в том смысле, что референдум будет дозволен едва ли. Такие вещи не в духе нашего времени.

В принципе, тот же вопрос о допущении либо недопущении башни может быть решен начальством и в автономном режиме, безо всякой оглядки на соображения общественности. Такое, конечно, вероятнее референдума. Но уверен, что не в этом – самая сокровенная наша особенность.

Она вот в чем. На публичной дискуссии руководитель известной петербургской опросной службы сказал так. Городской референдум – это голос меньшинства, и притом меньшинства консервативного. Он только распалит страсти. Вместо этого надо проводить высококачественные опросы общественного мнения. Замерить мысли всех категорий петербуржцев – молодых и старых, бедных и богатых, умных и глупых; точно установить, куда клонится их усредненное предпочтение, и на этой научной основе решить судьбу небоскреба.

То есть, на одни весы кладутся две абсолютно разновесные вещи: какое-никакое общественное действие – референдум, относительно которого все городские граждане сами должны решить: идти или не идти, голосовать «за» или голосовать «против»; и продукт опросной фирмы, в которой репрезентативная группа городских жителей выступает не как совокупность действующих лиц, а как пассивный объект исследования.

Вообразите, как по той же логике должны выглядеть боксерские матчи. К чему эти узаконенные драки? Пусть квалифицированная комиссия врачей и спортивных экспертов обследует обоих соперников и объективно установит, кто сильнее. Ему и следует присудить победу. Публика избавится от антиэстетичного зрелища, спортсмены – от физических перегрузок и травм.

Что-то похожее у нас и так в обычае. Если не в спортивной сфере, так в сферах принятия решений. Решения чисто самодурские, конечно, тоже имеют место. Но по серьезным поводам принято предварительно советоваться с социологами. Совсем как на Западе.

И у нас, и у них опросные службы зондируют общественное мнение по животрепещущим темам. Только там – это мнение людей, так или иначе вовлеченных в общественные действия. Так сказать, рассуждения участников и болельщиков реальных боксерских матчей. А у нас – это суждения боксеров, не выходящих на ринг, и болельщиков, допускаемых в зал, только чтобы услышать, что комиссия экспертов присудила победу такому-то.

Ясно, что весомость ответов респондентов у нас и у них разная. И виноваты в этом уж точно не опросные службы.

Накануне упомянутой А.А.Ослоном монетизации льгот проводился обстоятельный и, думаю, вполне доброкачественный, мониторинг общественного мнения.

Преобладающие суждения опрошенных были сдержанными и скорее недоумевающими. Ни гнев широкой общественности, ни уличные протесты из этих суждений не вытекали и оказались явным сюрпризом для властей. Пожалуй, они оказались сюрпризом и для самих бывших объектов опросов, ставших вдруг участниками демонстраций. Неожиданно для себя они вышли из апатии и, добившись уступок, обратно в ту же апатию вернулись.

Осуществилось именно то, о чем говорил в своей лекции Ослон: «Общественное мнение – это некий фактор, который может оказывать давление при принятии решений, будто это воля очень влиятельной инстанции».

Только добавим к этому две вещи. «Давление при принятии решений» оказало агрессивное общественное мнение, стремительно возникшее буквально за несколько дней. И это мнение подпитывалось реальным общественным действием – не столь уж гигантскими, но значимыми для всех уличными протестами пенсионеров.

Удивительно ли, что такое общественное мнение реально сказалось «при принятии решений»?

И есть общественное мнение совсем другого веса. Скажем, при очередной верхушечной ссоре с очередной соседней страной опросы фиксируют резкое ухудшение к ней отношения. Но что вытекает, скажем, из того, что довольно много опрошенных в конце прошлого – начале нынешнего года (после серии скандалов с Минском) перевели Белоруссию в разряд недружественных стран?

Может, за этим стоит готовность перечислить тысячу рублей в фонд укрепления российско-белорусской границы?

Да ничего за этим не стоит. Волна опросного гнева поднялась по знаку из телевизора и через месяц иссякла, поскольку дальнейших «белорусских» сигналов оттуда не подавалось.

И налицо поэтому принципиально важный пробел в справедливых в основе своей рассуждениях А.А.Ослона о том, что мир общественного мнения – это петлеобразная система с обратной связью: «Каждый из нас впитывает из этого общественного эфира… Нам интересны те темы, которые интересны другим людям, и, прислушиваясь к общественному эфиру, мы пытаемся понять, какие в данный момент темы актуальны… И общественное мнение выявляется через общую повестку дня, процессами обмена суждениями формируется, так что повестка дня одновременно является следствием того, о чем говорят люди… Поэтому об общественном мнении нужно говорить как о процессе с постоянной связью, это своеобразная петля, по аналогии с круговоротом воды в природе…».

Но общественное мнение выявляется не просто через «обмен суждениями» и через «то, о чем говорят люди». Ведь не один и то же вес у суждений, которыми, «прислушиваясь к общественному эфиру», обмениваются люди, выпивающие и закусывающие у телеэкрана, и люди, действующие на реальном общественном поле.

В этой формуле всенародного круговорота суждений и решений как раз и отсутствует это общественное действие, которое одно только и способно наполнить жизнью и смыслом общественное мнение. Его там нет не по оплошности выступающего, а потому что оно не предусмотрено формулой нашей публичной жизни.

Наемный работник, который отстаивает свои права, не признаваемые нанимателем; горожанин, который защищает свой микрорайон от строительных мафиози; «несогласный», который пытается «маршировать» – этим абсолютно разным людям и разным явлениям отведено у нас абсолютно одинаковое маргинальное место.

Потому что и то, и другое, и третье – это действия. А принятие руководящих решений не должно осуществляться под впечатлением или, Боже упаси, под давлением чьих-либо действий. Вместо этого решения принимаются у нас с учетом народных суждений, получаемых с помощью опросов общественного мнения.

Поэтому опрос, как и многое другое в России – больше, чем опрос. Он призван прочесть в сердцах пассивных людей и подсказать властям такое решение, которое не выведет подданных из пассивности.

Начальство, по общему правилу, вовсе не хочет быть в отрыве от народа. Оно хочет знать, что народ думает. Оно охотно и помногу заказывает опросы, оно верит им и любит их, и его наклонность к этим опросам начинает местами напоминать наркотическую зависимость.

Но опрос у нас, он ведь не только больше, но одновременно и меньше, чем опрос. Он превосходно информирует, каковы суждения пассивных людей, но почти ничего не говорит, какими станут суждения тех же людей, когда они стряхнут с себя пассивность.

В советскую эпоху, когда опросы проводились, как шутливо сказал Александр Ослон, «под партийным контролем и проверенными кадрами», советские люди в подавляющем большинстве давали образцовые советские ответы. А как они потом себя повели?