Многие пишущие о политике (и автор этих строк в том числе) сталкивались с таким феноменом, как асимметрия полемики. Заметка, в которой выражается большая или меньшая солидарность с действующей властью и уж тем более содержащая критику ее оппонентов (внешних или внутренних), рассматривается прогрессивной общественностью как низость, порожденная либо трусостью (более снисходительный вариант), либо откровенной продажностью - и соответственно изобличается. В то же время принадлежащая тому же автору заметка, в которой содержится критика действующей власти, не вызывает у той же общественности никакой положительной реакции. Хотя если солидарность с властью есть признак трусости и продажности, то утрата таковой солидарности должна свидетельствовать о хотя бы временном бесстрашии и неподкупности - что вроде бы похвально. Похвал, однако, отнюдь не следует.
Можно, конечно, объяснить это тем, что, единожды погибнув в мнении прогрессивной общественности - что есть, подобно смерти, процесс необратимый, - можно после этого хоть на каждом углу кричать: "Умри, тиран!". Все равно не будет прощенья ни в сем веке, ни в будущем. Такое моральное объяснение асимметрии выглядит весьма выгодно и достойно. Принимая его, следует, однако учитывать, что под такими ключевыми для описываемой проблемы понятиями, как "солидарность" и "критика", разные люди понимают весьма разные вещи. На первый взгляд, не очень ясно, откуда тут взяться проблемам. Поддержал – значит, проявил солидарность. Поругал – значит, произвел критику.
Объективность терминов, к несчастью, мнимая, шкалы с делениями, показывающими, где поддержка, а где порицание, бывают очень сильно смещены друг относительно друга. Для чукчи плюс 15 по Цельсию - крайняя жара, для африканца - невыносимая стужа. Нечто подобное и здесь: в ходе интернет-полемик некто А. сообщил Б., что иные руководствуются воззрением "Не призывает: "Банду Путина под суд!" - так сразу и слуга режима". После чего явился никем, собственно, не спрошенный В. и торжественно запретил А. впредь общаться с ним, исключив его из общества честных людей. Такая страсть могла быть связана с тем, что А. случайно задел болевую точку, объяснив, как может быть устроена шкала. А именно: любое сколь угодно критическое высказывание, не содержащее, однако, ни в тексте, ни даже в явном подтексте необходимого "Банду Путина под суд", есть подлое низкопоклонство, и высказывание может считаться критическим лишь постольку, поскольку оно данный призыв содержит.
С пользователем такой шкалы порой бывает трудно сойтись во мнениях, что и довелось на себе испытать ничуть не соловью преступного режима, но либеральнейшему западнику проф. Сонину, который в своей колонке в "Ведомостях" указал, что аукцион по распродаже остатков "ЮКОСа" в полном противоречии с теорией и практикой аукционов устроен так, чтобы покупатель заплатил не как можно больше, а как можно меньше. При том, что содержание колонки было вполне критическое, порядочные люди в когда удобных, а когда и в неудобных для печати выражениях уличили его в низкопоклонстве. Которое выразилось в том, что, критикуя устройство аукциона, он не предварил это указанием на преступный характер того, что прежде было сделано с "ЮКОСом" (отчего, собственно, и возникла проблема распродажи остатков).
Профессор достойно и наивно пытался указать на то, что он уже неоднократно высказывался по делу "ЮКОСа" и в самом острокритическом духе, отчего считал возможным в пререкаемой колонке не касаться предыстории, на что следовало лишь: "Не мудрствуйте, надменный санкюлот, // Свою вину не умножайте ложью". В какой-то момент это уже стало напоминать казус 1940 г., когда некий заключенный получил второй лагерный срок по ст. 58-10 "Антисоветская агитация и пропаганда" за то, что вообще ничего не сказал по поводу смерти Л.Д. Троцкого. Следователь, оформлявший второй срок, популярно разъяснил: "Вы должны были сказать: "Собаке - собачья смерть". Профессор тоже должен был произнести, но не произнес, за что его и постигла суровая кара либерального закона и всеобщая ненависть и презрение трудящихся (наиболее подробная подборка материалов по разоблачению профессора, оказавшегося врагом, здесь).
Хотя оппоненты профессора всего лишь последовали логике освободительного интернет-цитатника "Говномер" (второе название - "Парад уродов"), который исправно клеймит не только страстных любителей власти и не только людей, сказавших что-нибудь хорошее о чем-нибудь русском (совершенно карикатурную русофобию не будем уже трогать - это святое), но и тех, кого французские революционеры называли "подозрительными по умеренности". Гирей говномера поразили даже тишайшего и либеральнейшего Л.А. Радзиховского. Вина автора была в том, что он указал на полную несообразность концертов, устраиваемых "Нашими", с интересами самого Кремля - "Все это...не просто запредельно "странно", но, мягко говоря, противоречит реальной политике и экономике, реальным действиям России, Кремля, правительства. Эти действия могут быть более или менее удачными, но они НОРМАЛЬНЫ, т.е. исходят из того, что у нас нет с Западом войны - ни горячей, ни холодной. А уж у российской элиты с Западом точно - войны нет... Но ведь даже сильно одуревшие люди не могут не видеть этого кричащего противоречия. Какой же они для себя делают вывод? "Путин - несамостоятелен. Он не может (или не хочет?) вести последовательную борьбу против мировой закулисы, США, Запада с его коварными планами" и т.д. Нужно власти подталкивать людей к таким "патриотическим умозаключениям"?".
Это значит, что преступно прислужническим отныне считается старый, как мир, риторический прием - "Вы декларируете и, может быть, даже до известной степени проводите в жизнь некоторые превосходные цели и одновременно совершаете действия, которые с этими целями совершенно не сообразны. Хорошо ли это, и не ставите ли вы себя такими действиями в глубоко ложное положение?". Остается лишь задним числом установить, что правозащитные петиции брежневской эпохи, основанные на принципе "Соблюдайте вашу Конституцию", также были продиктованы низкопоклонническими соображениями, поскольку использовали тот же риторический прием. То возражение, что использование этого приема в советские времена влекло за собой неприятности, а при кровавом путинском режиме не влечет, бьет мимо цели, поскольку оно говорит не о намерениях прибегающих (ведь речь идет о злохудожной душе прибегающих) к этому приему, но только о реакции властей на данный тип риторики.
Строгое отвержение столь невинного риторического приема, даже и не предполагающего веры в исходную посылку насчет превосходных целей, но лишь констатирующего глубокое расхождение между предполагаемыми целями и практическими действиями, может объясняться тем, что этот прием в принципе диалогичен. В нем, хотя бы неявно, содержится предложение согласиться по некоторому исходному пункту, не вызывающему взаимных возражений, а дальше просматривать вытекающие следствия.
Считать установку на то, что диалог хотя бы в принципе возможен, здравой и рассудительной или же, напротив, прислужнической и продажной, зависит от того, рассматривается власть в качестве абсолютного зла или не рассматривается. Если власть - абсолютное зло, то даже формальный намек на возможность диалога есть продажа души дьяволу, за что продавшего душу подобает охаживать говномерами. Если власть, не превратив Россию в райский сад, в кромешный ад ее тоже не превратила и формальную возможность диалога отвергать не следует, тогда требование сопровождать любое высказывание - о сенокосе, о вине, о псарне, о своей родне, не говоря уже о политике - всенепременно обязательной речевкой "Банду Путина под суд!" заставляет вспомнить, что в таком кромешном рае мы в XX веке уже жили. И все различие между тогдашними коммунистическими говномерами и нынешними общечеловеческими только в том, что сегодня бодливой корове Бог рогов не дает.
Пока не дает.
