Напоминая, что мнение автора не обязательно совпадает с мнением редакции, мы приглашаем наших обозревателей принять участие в дискуссии вокруг этой статьи. - GlobalRus. 

Отец мой провел лет двенадцать за границей, брат его — еще дольше; они хотели устроить какую-то жизнь на иностранный манер без больших трат и с сохранением всех русских удобств. Жизнь не устроивалась...

Александр Герцен, «Былое и думы»

Некий вологодский умелец отлил медаль, на одной стороне которой изображен Петр Великий, а на другой — Владимир Путин. Разумеется, двух деятелей связывает не только любовь к Санкт-Петербургу. Об обоих говорят, что они укрепили Россию, вернули ей величие и самоуважение.

Толстой посвятил роли личности в истории целую главу своего главного романа, Ницше — все творчество. Между тем, никакого противоречия между личностью и историей нет. История это снисходительная дама, которая позволяет детям превратить гостиную в крейсер или истребитель, в замок рыцарей Круглого стола или восточный базар. Но дети уходят, и дама спокойно наводит порядок. И так изо дня в день. Из века в век.

Однажды попав в историческую колею (это не метафора, а сложившаяся теория), народы практически не имеют шансов из нее выбраться. Либо наоборот, «колея выводит». На полтораста лет Испания свалилась в нищету, на 300 лет Рига и Ревель выпали из Европы, но пара десятилетий — и потерянных столетий как не бывало. Но не для нас. Царевич Алексей бежит в Вену, и Петр, не спрашивая прусского короля и курфюрста Августа, выдвигает Мекленбургский корпус в Силезию и Саксонию. Он попивает водичку в местечке Спа в Арденнах, и местные монархи не ездят друг к другу в гости, чтобы не попадать в двусмысленное положение, испрашивая у русских разрешение на проезд. «Европа подождет, пока русский царь рыбу ловит», — говорит Александр III. «Он принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой», — сказал Черчилль о Сталине. (Впрочем, осталась и соха: в 1953-м во многих деревнях пахали на коровах.) Сегодня мы снова в границах 17 века, но надеемся, что вот-вот наступит 18-й. Страна ломает телегу за телегой, но из века в век сваливается во все ту же колею.

Петра называют великим реформатором. Но, в сущности, он провел только одну реформу — административную. Великих побед Россия добилась невиданным ужесточением крепостничества. Через пару десятилетий после его смерти российский флот перестал существовать, а гвардейские офицеры, получив звания и подарки за очередной переворот, годами не появлялись в полку. Только бесконечная череда европейских войн спасла Россию от краха. Реформаторами называют Екатерину II и Александра I. Их «реформы» закончились низведением крестьян до положения рабов и военными поселениями, а в конечном счете — крымской катастрофой.

Могла ли Россия соскочить с этой колеи? Когда? Как? Удивительно, это могло произойти при царевне Софье. Ее фаворит Василий Голицын всерьез разрабатывал идею освобождения крестьянства, вернее, формального перевода их в государственную собственность, с заменой тягла высоким, но твердым налогом и установлением дворянству приличного жалования. Сначала над ним смеялись: «Блажит Васька!», но Василий Васильевич, кажется, впервые в России провел «социологический опрос» и доказывал свою правоту с цифрами в руках. Отношение к замыслу постепенно менялось. Будто бы Голицын уже подготовил указ и обдумывал дату созыва Земского собора. Но Софья была свергнута Петром и заточена в монастырь, а Голицын отправлен в ссылку. А может быть, рассказы о готовом указе только легенда.

Единственным реформатором среди русских царей был Александр II Освободитель. Утром в воскресенье министр внутренних дел Лорис-Меликов представил ему свой план создания в России парламента. План императору настолько понравился, что он тут же назначил дату заседания Совета министров для его рассмотрения. Через три дня. И это не легенда. Но то воскресенье было 1 марта 1881 года. На Екатерининском канале царя уже ждали Рысаков и Гриневицкий.

Случайно ли, что еще через несколько десятилетий Россия оказалась во власти марксизма? Теория Маркса, по сути, очень проста. Экономист наблюдал реалии середины 19 века, когда слой мелких собственников стремительно сокращался. Крестьяне и ремесленники разорялись и превращались в наемных рабочих. Но и те, кто имел свое дело и эксплуатировал десяток-другой рабочих, не были застрахованы от разорения. Класс наемных работников (хоть и не у станка) пополняли и бывшие предприниматели. Средние и крупные компании пожирали мелких и друг друга. К чему это должно было, в конце концов, привести? Очевидно, - решил Маркс, - рано или поздно останется одна монополия, единственный собственник в стране. И он не оставит шансов остальным стать когда-либо собственниками, остальные будут его наемными работниками. Капитализм создаст в высшей мере централизованную экономику, но при этом растеряет социальную базу. Останется лишь сковырнуть этого единственного собственника.

Но, может быть, буржуазия поймет опасность монополизации и примет меры, чтобы остановить ее? Нет, - ответил Маркс, - догадки и предупреждения отдельных представителей класса не смогут убедить класс в целом отказаться от выгод сегодняшнего дня. Этого не смогли сделать Фурье и Оуэн, как до них Смит или Монтескье не могли убедить европейских королей поделиться властью с буржуазией. Маркса извиняет то, что он умер в 1883 году, как раз тогда когда в одной из европейских стран задолго до США принимались первые антитрестовские законы. Это была Россия. Ленина извинить сложнее: он знал о социальных программах Форда и тем более знал о том, что дальше Форда пошел Александр Иванович Коновалов, текстильный фабрикант, будущий лидер фракции прогрессистов в 4-й Думе, министр торговли и промышленности Временного правительства. Кажется, впервые изучать его школы, клубы и больницы для рабочих, их участие в управлении предприятием, европейцы приезжали еще в 1900-м. Александру Ивановичу шел 25-й год. И это в текстильной промышленности, где большинство рабочих были вчерашними крестьянами! Накануне Первой мировой на Путиловский завод рабочие приходили в галстуках, по воскресеньям в спортивном клубе играли в лапту (бейсбол?), а меньшевик Мартов подсчитывал, через сколько лет в их руках окажется контрольный пакет акций, то есть завод станет социалистическим.

Тем не менее, по степени монополизации российская промышленность опережала все европейские страны, включая Великобританию. Тресты «Продвагон», «Продуголь», «Продамет», «Спичпром» контролировали от 50 до 90% продукции своих отраслей. В определенном смысле было монополизировано и сельское хозяйство. Половина пахотной земли, лучшая половина — в основном черноземы — принадлежала помещикам. Две трети крестьян не имели возможности вырваться из нищеты, треть, по сути, давно превратилась в наемных работников, батраков. А Ленин, как и любой человек, в первую очередь видел то, что желал видеть. Война и лишения помогли ему убедить в этом страну.

Почти через 100 лет Россия предприняла вторую попытку либерализации и действительной социализации. И снова съехала в ту же колею, что в 1917-м. Те, кто назвал себя «либералами», забыли об одной маленькой детали. Чувство уважения к чужой собственности нельзя воспитать у людей, лишенных собственности. Приватизированные по цене ящика водки предприятия разбирались на цветмет, а фермерство задушили в зародыше. Русский либерализм не состоялся, а слово это стало проклятием. (Оставим в стороне болтовню о приватизированных квартирах. Это не средство производства. Мы много раз заработали их недополученными зарплатами. Они позволяют властям произвольно повышать платежи, а если земля под нашей «собственностью» им понадобится, ее отнимают.)

В лукашенковской Белоруссии 85% бюджета формируют мелкие и средние предприятия. В России картина зеркально противоположная: 85% бюджета формируют крупные предприятия. Почти половина бюджета — поступления от 20 крупнейших компаний, в подавляющем большинстве сырьевого сектора. И эти компании — далеко не народные.

Да, в этом году широкие массы россиян узнали аббревиатуру IPO (первичное размещение акций). Как правило, в рамках IPO компания распродает на бирже 10-20% акций. Это позволяет оценить ее реальную рыночную стоимость, без чего инвестиции, особенно иностранные, не привлечь. Разумеется, предварительно компания должна открыть свои активы, чтобы люди, во-первых, знали, что они, собственно, покупают, и во-вторых, были уверены, что половина или две трети активов не будут проданы вслед за акциями и последние не превратятся в фантики. Средства, вырученные на IPO и притоке инвестиций, увеличивают капитализацию и возвращают «мажорам» (главным акционерам) «потерянное» с тех 10-20%. Интересно, что первой из тэковских на IPO вышла компания, поднявшаяся после того, как ей был передан главный актив другой, опальной, компании. По принципу мексиканского диктатора Порфирио Диаса: «Моим друзьям все, моим врагам — закон». А цель выхода на IPO... Бытовал на диком Западе такой прием. Берут бандиты почтовый дилижанс, а банкноты, как назло, новенькие, одной серии. Не беда, разбрасывают пару пачек по городку, и можно смело идти в салун. Что ж, хотите — покупайте. История и реалии России дают право называть такое размещение «народным».

Путин, как и Петр, провел только одну реформу — административную. В результате армия чиновников лишь выросла. Но нас ждут великие дела. У нас нет выбора. Ведь нас действительно не любили, боялись и презирали даже тогда, когда мы искренне стремились устроить жизнь «на иностранный манер», ну, может быть, «с сохранением всех русских удобств».

А мы их не боимся. Хотя тоже не любим и презираем. Они покупают Сахалин и наших чиновников (например, выставляют счета за аренду квартир в Южно-Сахалинске по $10 тыс. в месяц, и эти счета принимаются в счет «раздела продукции»). Но потом приходят другие наши чиновники и отнимают у них Сахалин. И мы им не сочувствуем. «Почему бы не бросить ветку через Прибалтику? Забудьте о Латвии, Польше и их комплексах. Их уже нет, есть ЕС. Мы граничим с ЕС, и это будет прямой путь из России в ЕС без посредников!» Удалось чудом задать такой вопрос не последнему человеку в очень крупной компании. «Черт... Как-то это... Непривычно...». Нам удобно жить со своими обидами, им — со своими. Мы и поляки — братья навек. Но лучше уж «собачиться» с поляками, чем дружить с европрагматиками. Надоест лаяться, сядем, перекурим.

Польша налагает вето на пересмотр энергетической хартии, которого требует Россия. И мсье Ширак, и фрау Меркель, и даже принципиальный синьор Баррозу обступают пана Качиньского. Они хлопают его по плечу, шепчут что-то на ухо, поглаживают ладошку. Какой Ходорковский?! Какая Политковская?! Катынь? Варшавское восстание? О чем вы?! Коррупция в России, СМИ, партии, НКО, местное самоуправление, правосудие... Газ! Короткое слово, но какой в нем глубокий смысл. Они ваш идеал либерализма? Безусловной приверженности свободе и правам человека? Что ж, за этот горький, злой, циничный урок действительным либералам следует благодарить того, кто лукаво улыбается с телеэкрана и, собственно, задает им этот вопрос.

Поблагодарить. И проложить свою колею.