Споры о петровском наследии не утихнут никогда, поскольку векторы развития российского общества оказались долгоживущими и в прошлое не ушли ни проблемы XVII-XVIII вв., ни те способы, которыми Петр Великий пытался их разрешить.
В 1722 г. Синод издал указ «О недействительности самовольного страдания, навлекаемого законопреступными деяниями». В нем решительно разоблачались те, кто, возжаждав ложной славы, пошел против царя и государства, «мечтанием услаждающе себе: напишется о мне история, пронесется всюду похвала: великодушен муж был, царя обличал, мук лютых не убоялся!». Люди такие, сокрушался указ, прельщаются «именем страдания». А ведь идти на мученичество, увещевала высшая церковная инстанция Российской империи, можно только «за известную истину, за непременный закон Божий». При этом страдания «законно бываемого», по логике составителей, «в Российском, яко православном государстве, опасатися не подобает, понеже то и быти не может».
Сей замечательный документ сконцентрировал немало исторических тенденций. Неутихающее желание российской власти любого разлива объявить страдания россиян несуществующими, ибо действия государства никаких законных (т.е., с точки зрения закона – реальных) мучений принести не могут. Понятное стремление Преобразователя подвергнуть исправлению малопривлекательные и постоянные черты национальной психологии – когда каждый доморощенный философ с отдавленной мозолью непременно объявляет себя мучеником за веру. Когда лежащий на печи скорее готов себя к ней приковать, нежели слезть, готов жестоко пострадать, лишь бы ничего не делать.
Очевидно, впрочем, что рассуждения составителей указа, априори отказывающие личности в праве на духовную независимость и потому порочные в самой сути, оказались (в отличие от других идей Петра) ложны и в мелочах – российское государство необыкновенно быстро перестало быть православным. Ни к чему иному такая смесь гордыни и лицемерия привести не могла. Поэтому цитируемый документ немало говорит и о нынешнем состоянии российской духовности, самой российской цивилизации. Ведь он появился на свет, когда Синоду было чуть больше года, и стал еще одной ступенью в исключительно пагубном процессе – огосударствлении российской церкви, приведшем в итоге к радикальной дехристианизации России.
Христианство же есть ворота в цивилизацию, единственная дверь в культуру, открывшаяся Древней Руси чуть более 1000 лет назад. Не касаясь более высоких материй, напомним, что Священное Писание – это канон, т.е. образец, применимый ко всем сферам человеческой духовной жизни. Потеря культурного образца ведет к понижению культурного стандарта, к деволюции культуры. Поэтому логично, что в результате этой утраты земля российская вступила в эпоху нынешней культурной скудости, сравнимой с ситуацией рубежа Х–XI вв.
Тогда образованные древнерусские одиночки, овладевшие греческим языком или бывшие хотя бы в состоянии читать по-церковнославянски, получили доступ ко всем сокровищам средиземноморской культуры – от Гомера и Септуагинты до Нового Завета и работ Отцов Церкви. При этом культурная элита Древней Руси жила и творила в обществе, в массе своей почти варварском, всего на 1-2 поколения ушедшем от племенной системы и человеческих жертвоприношений (знаменитый рассказ «Повести временных лет» повествует о таком событии всего за несколько лет до Крещения Руси).
К той же ситуации Россия пришла в начале ХХI века – выдающиеся подвижники, цвет русской и мировой цивилизации, работают для узкого круга избранных, на безучастном фоне океана бескультурья, заполонившего одну седьмую часть света. Разрыв с христианством, с ее многотысячелетней традицией, есть главная причина культурного обмеления отчизны, зерно почти всех ее нынешних проблем, в том числе социальных.
Возврат к христианской культуре – единственный способ духовного возрождения России. Говоря об этом, мы не выступаем с религиозной проповедью. Задача у нас много более скромная – напомнить, что христианство остается главными воротами цивилизованности, что отказ от христианства или его подмена иным кумиром неминуемо ведет к культурной и общественной деградации. Это тем более важно, поскольку, как заметил П.А. Флоренский, «люди всегда склонны сотворить себе кумир, чтобы избавить себя от подвига служения вечному и пассивно предаться простой данности».
Серьезные проблемы, испытываемые западным обществом, тоже связаны с анти-христианскими тенденциями последних трехсот лет. Однако нельзя исключить, что на Западе эти процессы еще окажутся обратимы, к тому же, размеры духовного бедствия, переносимого Россией, много катастрофичнее. «Вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучек из глаза брата твоего» (Мат. 7:5).
Трагедия российского духовного развития XVIII-XIX вв. заключалась в том, что русское христианство стало наносным, внешним. Стоило устранить его тонкую оболочку, как открылись невиданные бездны народного зверства, выплеснувшегося в годы Гражданской войны и последовавших десятилетий. Вину за это, с грустью отмечали русские мыслители, нужно в первую очередь возложить на православную церковь, ставшую придатком государства, потерявшую способность к духовной независимости, превратившуюся в инструмент культурной стагнации. Поэтому на рубеже XIX-XX вв. российское общество забыло о Евангельской проповеди – для нового поколения интеллектуальной элиты она стала несовременной. Как следствие, забвению подверглись и Десять Заповедей. Результатом стало самое кровавое столетие русской истории.
Нельзя не отметить, что, несмотря на огосударствление церкви, Россия долгое время продолжала приобретать духовные достижения западной цивилизации. Это маскировало дехристианизацию, делало ее последствия неочевидными. Темпы культурной рецепции, особенно явленные выдающими представителями русской культуры, казалось, однозначно свидетельствовали – русская цивилизация идет вперед, становится частью мировой. Тем страшнее оказались последствия развития российского общества во второй половине XIX в., когда оно оказалась необычайно восприимчивым к духовным болезням тогдашнего Запада (национализму, расизму, атеизму, коммунизму), будучи не в состоянии создать против них собственное противоядие.
Христианство и национализм – несовместны. Вл. Соловьев, комментируя современный ему русский шовинизм, писал даже, что праздновать 900-летие Крещения Руси не стоило: «Мы поспешили с этим праздником». «Крещение Святого Владимира, – по мнению философа, – столь действенное для самого князя, для его нации было лишь крещением водой. Чтобы стать христианской, она должна отречься от нового идолослужения, значительно более вредоносного, чем идолослужение наших языческих предков. Я говорю об эпидемическом безумии национализма, толкающем народы на поклонение своему собственному образу, вместо высшего и вселенского Божества».
Лекарства от этой болезни Соловьев мог предложить только самые общие и наверно вызывавшие снисходительную усмешку. «Нам следовало бы принять вторичное крещение духом истины и огнем любви». Рецепт наивный, но, глядя на то, какой деволюции подверглась за последние сто лет русская культура – не единственный ли?
Русский национализм – течение полностью антихристианское, а потому антикультурное (как и любой другой национализм), каждый день доказывает свою жизнеспособность и опасность. Истоки русского шовинизма находятся не в ХХ в. – он имеет многовековые корни. Главной причиной представляется поверхностность – за последнее столетие только усугубившаяся – русской цивилизованности, русской христианизации. Здесь нет никакого дефекта русской нации – те же процессы в других странах шли столь же медленно. Многие французские авторы считают, что их родина вполне христианизировалась только к XVII в. – чтобы затем еще пройти через ужасы Революции (совмещенные – случайно ли? – с прямым поклонением идолам).
При этом сложно спорить с тем, что большинство новых европейских наций цивилизовали себя сами, что они сначала частично сохранили, а затем переоткрыли античное наследие, а еще позже – начали строить на древнем фундаменте новые, невиданные ранее здания. Именно это внутреннее стремление к соревнованию с образцом, с каноном (при сохранении к нему почтения) отличает культуру европейскую, особенно классическую греческую и наследовавшую ей возрожденческую, от большинства иных цивилизаций, в которых мысль о возможности превзойти гениев древности часто является еретической. Для человека христианской культуры канон – не только предмет поклонения, но и инструмент, с ним не только сравнивают, его используют. Для авторов Нового Завета таким образцом-инструментом были и Танах/Септуагинта, и труды великих греческих философов. Это их не ограничило, не помешало совершить важнейшие духовные открытия – сделать прорыв необходимый, тяжелый и тем более драгоценный.
Не так жила русская цивилизация. «Русский народ без малейшего труда даром получил то, над чем другие народы трудились много веков и что они выстрадали своей кровью. Последствием этого было то, что русский народ никогда не понимал и до сих пор не понимает, что сокровища, которыми он был окружен, были добыты чьим-то подвигом и требуют попечения о себе» (П.А. Флоренский).
С Х в. тонкий слой русской культуры, коконом окутывавшей почти первобытный мир, не раз производил на свет гениев, но лишь с трудом распространялся вглубь общества. Расширение интеллектуальной элиты началось лишь в XVIII в., но на самом шатком из фундаментов – не общественном, добровольном, а государственном, принудительном. Эффективном, но не устойчивом. Этот процесс к середине XIX в. себя исчерпал. Но случилось и худшее. Новая российская культурная элита отказалась от предыдущих 700 лет своей духовной истории, ей казалось: достаточно того, что она узнала и создала за последние 150 лет. Само собой разумелось, что в последних течениях мировой и собственно российской мысли содержится высшая истина, которую предыдущие поколения не могли открыть по косности, незнанию или невезению. Отказавшись от фундамента своей культуры, российская цивилизация добровольно стала истуканом на глиняных ногах (или даже – просто безногим). Поэтому властители российских дум и их последователи оказались не готовы к вызовам времени.
Рост уровня образованности в позднеимперской России полностью утратил духовный компонент, стал процессом механическим, бесплодным. Рационализм заменил этику, вместо того, чтобы стать ей помощником. Поэтому разночинцы вполне логично стали террористами – меньше, чем за одно поколение, а еще через поколение – чекистами. Человек, получивший некую сумму знаний без этической закалки, без духовной тренировки, недалеко ушел от средневековья. Кажется даже, россиянин конца ХХ в., утерявший достижения и средневековой культуры, вернулся в еще более ранние времена.
Подмена христианства национальной идеей – лишь один из начальных симптомов этой болезни в конце XIX в. С тех пор она только осложнилась. Тогдашний русский шовинизм был следствием извращенного христианства, нынешний шовинизм – следствие его полного отсутствия. Обликов у национализма множество, не зря Флоренский ставил в один ряд «обрядоверие, славянофильство, народничество». Причина же у них одна – это гордыня, которую так же легко распознать, как и сто лет назад: «В основе этих течений лежит вера, что русский народ сам собою, в силу своих этнических свойств, есть прирожденно-христианский народ, особенно близкий ко Христу и фамильярный с Ним, так что Христос, несмотря ни на что, не может быть далеким от этого народа. Как всегда фамильярность с высоким влечет за собою высокомерие и презрение к другим народам. Смысл этого высокомерия может быть выражен тем, что мы – природные христиане, с нас, собственно, ничего не требуется, и все нам простительно, тогда как другие народы в сущности не христиане, и самые их достоинства в нас вызывают чувство пренебрежения».
Если из этого уравнения исключить христианство (а приходится исключить), то мы в чистом виде имеем проповедуемое поныне учение о русской уникальной самости и имманентной русскому народу духовности. Если добавить ритуальную практику этих учений, которую трудно назвать иначе как поклонением идолам, попытку использовать дохристианские культовые символы (не важно, выдуманные или реальные), то картина получается отчетливая – нам предлагают вернуться в VIII в. Даже если б к тому не было иных возражений, таковая перспектива – дать технические средства XXI в. в руки древнему славянину – представляется рискованной (см. нынешнее положение дел в ряде государств центральной Африки).
Вл. Соловьев мог еще едко подшучивать над желающими проповедовать высшую русскость и указывать на их теологическую несостоятельность: «Нам предлагают возвращение к древнему иудаизму с той разницею, что исключительная роль еврейского народа засвидетельствована словом Божьим, тогда как исключительная важность России потверждается лишь словами некоторых русских прогрессистов». Мог ли он предполагать, что труды этих прогрессистов будут так плодотворны – и всего несколько десятилетий спустя главным противником христианства на Руси опять станет варварство?
Этическое и культурное наследие христианства нераздельно. Нельзя отказаться от Синайского откровения, вопросов Иова, размышлений Экклезиаста, Нагорной проповеди, от «теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» (1. Кор. 13:13) и сохранить культуру. У России нет иного способа духовного возрождения кроме как через возвращение к христианству – к системе христианских ценностей.
Христианство для России – дорога ко всему духовному наследию человечества: древневосточному, античному, возрожденческому. Кстати, и познание неродственных христианству великих цивилизаций невозможно для человека некультурного. Иначе оно сведется к попытке добыть истину не путем тяжелой работы, а незаслуженного откровения, желанию перепрыгнуть через школу духа, и поэтому, не будучи основано на должном фундаменте, приведет к сектантству, интеллектуальному или физическому. К поклонению кумирам, которые со временем всегда оказываются кровожадными идолами.
Меньше всего в деле повторной христианизации России можно положиться на государство. Не в силу его порочности – у государства другие задачи. Невелика наша вера и в то, что таковую роль смогут сыграть официальные церковные структуры (в отличие от рядовых священников). Пока что церковь ставит своей целью не духовное пробуждение родины, а сохранение статуса привилегированной организации, гибрида, одна нога которого находится в эпохе позднеимперской, а другая – позднекоммунистической.
Однако такое положение не может длиться вечно – новые люди придут, и в церковь, и в мир. В том случае, если российское общество окажется жизнеспособно, оно найдет себе достойных наставников. Не водителей, не знаменосцев – именно наставников. Учителей, а не изрекателей истин. Быть может, этот духовный поворот уже свершается ныне, ведь ему не нужны трибуны, площади и телекамеры. Настоящий подвиг происходит в тишине, незаметно ни для кого, кроме потомков.
На дороге цивилизации другого пути не существует. Не сработают ни механическое заимствование достижений соседей, ни, тем более, их отторжение. Русский человек может цивилизоваться лишь в индивидуальном порядке. Пусть не каждый сможет шаг за шагом пройти с помощью Священного Писания всю духовную историю человечества. Пусть разным людям окажется близок иной аспект возвращаемой им культуры – религиозный, богословский, исторический, литературный. В познании христианства – множество ступеней, и любая из них лучше варварства.
Пусть, как и в X в., люди христианской культуры являются в России меньшинством. Однако это не значит, что можно устраниться от необходимости совершить второе крещение своей родины. Пусть на этом пути подвижников будут ждать, по меньшей мере, насмешки и непонимание, но возможно, что это то самое добровольное страдание, не содержащее ни единого грана прелести и желания славы, которое даже петровский указ не дерзнул запретить.
