Очередной осенний призыв, стартовавший 1 октября, станет последним двухгодичным. Новобранцы 2007 года вернутся домой не «через две зимы», а через полторы, а те, кто пойдут в войска в 2008 – и вовсе будут служить один год. И естественно, немедленно появились комментарии, что подобное изменение сроков призыва ознаменуется небывалым всплеском «дедовщины».
Немного истории. В СССР, а позже и в России, сроки службы по призыву менялись не один раз. В 1967 году был принят новый Закон СССР о всеобщей воинской обязанности. Согласно закону, призыв проводился 2 раза в год, срок действительной службы в сухопутных войсках составлял 2 года, во флоте - 3 года. Закон Российской Федерации "О воинской обязанности и военной службе", принятый в 1993 году, сократил срок службы до 18 месяцев, во флоте до 2 лет. Позже срок службы в сухопутных войсках был вновь восстановлен до 2 лет. Действующий закон о военной службе, вступивший в силу в апреле 1998 года, оставил сроки службы без изменений.
Так вот, вопрос – что, в эти моменты возникал небывалый всплеск «дедовщины»? Да нет, не похоже. Так называемые «неуставные отношения» в армии были всегда, что бы кто ни говорил. Это касается всех родов войск, просто в одних частях и округах они были под условным контролем командиров, а в других – превратились в норму жизни. В российской армии «неуставняк» был со времен царя Гороха (ну, хорошо, с XIX века точно). Несогласным рекомендуется открыть «Записки кирасира» князя Трубецкого – там подробно описано «цуканье» младших юнкеров, жестокое «цуканье» даже по нынешним временам. Кому не лень – может внимательно прочитать некоторые места из воспоминаний Игнатьева «50 лет в строю» про Пажеский корпус – тоже очень мило. Наконец, откроем классика советской литературы «Тихий дон»: «…"старый" казак, то есть дослуживавший последний год действительной, и по неписаным законам полка имел право, как и всякий "старый" казак, гонять молодых, вымуштровывать, за всякую пустяковину ввалить пряжек».
Что же касается Советской Армии, то там дедовщина была и в 1960-х, и в 1970-х, и в 1980-х. Об этом в пресловутые «годы застоя» элементарно не писалось, а если писалось, то в завуалированных формах, в духе «если кто-то кое-где у нас порой». Желающих отошлю к забытому ныне роману Кулешова «Ночное солнце» (Москва, Воениздат, 1981 год, для ср. и школьного возраста, 365 с.; о жизни и боевой учебе воинов-десантников в современных условиях). Фальшивее был разве что дивный фильм «Весенний призыв», в котором боком и намеком проскальзывала бледная тень «неуставняка», пресекаемая отличным старшиной Карпенко. Единственная картина, которая шла в солдатских клубах под непрерывный хохот, такая завиральщина, что и посмотреть можно. Сейчас же «неуставняк» не только не пошел на убыль, но и обрел почти полуофициальный статус, признанный едва ли не всеми как неизбежная часть «трудностей и лишений» воинской службы.
Кстати, тем, кто считает, что за рубежами одной седьмой дело обстоит по-другому, смею напомнить, что наиболее свирепая «дедовщина», например, в США царит в Военной Академии в Вест-Пойнте. Там она фактически узаконена, и кадет первых двух курсов (на сленге «плебей») обязан беспрекословно выполнять любые приказы старшекурсника. Еще раз подчеркиваю слово «любые» – в том числе, и те, которые вроде бы унижают честь и достоинство. В других военных заведениях, вроде Виргинского военного института или Цитадели дело обстоит ровно тем же самым образом. Да и в строевых частях не лучше – скандал с дедовщиной в середине 1990-х в одном из подразделений морской пехоты США стоил командиру части звезд на погонах.Но вот среди родных осин существует устойчиво укоренившийся в общественном сознании (или хотя бы в определенной его части) миф, что «дедовщина» в Советской Армии пошла как раз с того самого перелома сроков службы в 1960-х годах. Увы, придется разочаровать. Какого-то качественного резкого подъема – не было. Еще раз – в той или иной форме «дедовщина» была везде. В отдельных частях и подразделениях после изменения сроков службы кривая «дедовщины» пошла вверх – да, это несомненно. В других – как была загнана в приемлемые рамки, так и осталась. Люди, служившие в тот период в разных частях (войска связи, КГБ, мотострелки, танковые батальоны), приводят разные воспоминания – да, где-то было, а где-то не было. И поэтому четкой картины сложить невозможно. Но ее иметь хочется – поэтому появляется удобный миф: вот, дескать, как сроки службы изменили, так все безобразие и поперло.
На самом деле это безобразие не перло. Оно поднималось, незаметно и постепенно, как тесто в квашне, пока не достигло определенного уровня, после чего выплеснулось. По странному совпадению, эта отметка пришлась на перестройку и гласность, когда тема «дедовщины» зазвучала в СМИ, а чуть позже – и в художественных произведениях. С того времени с «дедовщиной» в отечественной армии начали гласно бороться. Борьба эта продолжается – как известно, с переменным успехом. То Министерство обороны радостно докладывает, что, дескать, это уродливое и позорное явление практически полностью покинуло армию, то появляется рядовой Сычев, и вся страна следит за перипетиями уголовного процесса над его мучителями, до хрипоты споря…
Из-за изменения сроков службы всплеска «дедовщины» не будет – просто потому, что некуда всплескивать. И так все зашкалено выше крыши. Отдельные происшествия в отдельных подразделениях общей картины кардинально не изменят. Напомню, что наиболее лютая «дедовщина» в СССР была в середине 1980-х годов в ЗабВО: там творилось такое, что рассказать человеку не служившему – не поверит. Книжка Юрия Полякова (служившего в середине 1970-х в ГСВГ) по сравнению с реальной жизнью тогдашних частей в Чите – рассказ о младшей группе детского сада. А ведь служили все тогда по 2 года.
А почему она вообще возникает, эта «дедовщина»? Вспомним, с чего начинается Родина… простите, армия. С того, что собирают вместе молодых, здоровых мужчин. И тут же лишают их любых прав. Напомните, отслужившие, какие у солдата есть права? Кроме как стойко переносить пресловутые «тяготы и лишения»? А нет прав. Солдат – это никто, серая скотинка и безликая масса, тягловая лошадь, никого не интересуют твои способности, особенности, и то какой ты красивый и умный: есть приказ – выполняй.
И начинает солдат жить жизнью, которая от жизни зэка мало чем отличается. Тот же забор (с колючей проволокой), та же казарма (читай – барак), та же каша дробь шестнадцать или суп из… понятно из чего – и самое главное: абсолютная бессмысленность существования и всей двухгодичной деятельности. Чем угодно солдат занят, только не боевой учебой: наведением порядка на территории, равнением кроватей по ниточке, чисткой картошки в столовой, перенесением кучи строительного мусора из одного места в другое, и так далее и тому подобное. Стреляет солдат – за немногими исключениями – перед присягой три патрона, да еще на следующем году, перед итоговой проверкой. Через два года службы такой в сарай с пяти метров не попадет, зато койку заправит – старшина от умиления зарыдает. В увольнение выходит, дай Бог, два раза в месяц, и то по особой милости, если «залетов» нет (хм, покажите мне толкового солдата, а не забитое чмо, у которого нет «залетов»). Весь досуг – кино в среду в клубе, коллективный просмотр передачи «В гостях у сказки», прошу прощения, «Служу отчизне», и навязанный сверху военно-спортивный праздник по воскресеньям, либо еще какое мероприятие, придуманное замполитом, или как они сейчас там называются. Это что – жизнь? Нет, это отбытие повинности, дали два года, вот и отсиживаю.
А напряжение есть, никуда его не стравить и не сбросить. К тому же армия – это система закрытая, и любая энергия в ней аккумулируется, и все мало-помалу приобретает гипертрофированные черты. Если ты подружился с кем-то – то считай это лучший друг на всю жизнь. Если возненавидел – то до такой степени, что убить готов (и убивают, кстати). А любой психолог, не задумываясь, ответит, что безвылазное пребывание в замкнутом коллективе с жесткой структурой и суровыми нравами ведет к агрессии, депрессии, вообще, к избытку напряжения. И куда это напряжение девать? А единственно возможным способом – выплескивать на соседа, особенно если тот слабее или младше. И начинаем отыгрываться: мы все никто, ты никто, и я никто, но ты – никтее, а посему вот тебе зубная щетка, и вперед, драй сортир. А не хочешь – получи в балабас, потому что только так я могу себе дать понять, что я что-то собой представляю. Я не могу изменить эту систему, я ничего не могу сделать со своим начальством, не могу бежать – но хоть что-то я могу. Силу я могу свою проявить – вот и проявляю.
Офицеры в большей части своей в подобные тонкости вникать не хотят. Подавляющему числу лейтенантов и капитанов надо, чтобы было как в том анекдоте – «и чтоб в доме было тихо». Ротный отдает подчиненных в руки «дедов», гарантируя старослужащим свое невмешательство (до определенных пределов, разумеется), - взамен желая, чтобы в роте был порядок. Как этого порядка добьются «деды» - это их забота. «Деды» и добиваются – чаще всего, физически добивая тех, кто пытается противиться такому положению дел.
Институт же прапорщиков, созданный еще в советские времена как некий эрзац института унтер-офицеров (связующего звена между офицерским и солдатским составом), превратился в рудимент. Обычно слово "прапорщик" в армии употребляется с матерным эпитетом. Плевал он – в основном – на солдат, у него других забот хватает. Вот и остается молодому солдату надеяться на чувство меры старослужащих, которое постоянно им отказывает. Беззащитен сегодня солдат в вооруженных силах. Новобранец попадает в мир, где в теории все строго подчиняется закону, но на практике функционирует по «понятиям», от закона далеким.
Только не надо спрашивать, как победить «дедовщину», и вообще, что делать. «Дедовщину» полностью не победить, никогда этого не получалось. Получалось только придать неуставным отношениям, условно говоря, «цивилизованные формы», то есть избежать откровенных издевательств. В остальном как все всегда, так и будет: «деды» всегда имели больше привилегий и меньше напрягались, а молодые что-то недополучали и пахали за себя и за того парня. Конечно, есть какие-то рецепты, которые могут сработать. Например, как-то приблизить формальные отношения к неформальным, то есть делать сержантами только старослужащих, причем по-настоящему авторитетных. А еще можно, например, бессмысленную муштру и постоянное вылизывание казармы и КПП заменить осмысленной боевой учебой. А можно, например, давать солдату больше свободного времени вне гарнизона, и не в качестве особой милости, а по факту. Отпускать его в увольнение чаще, чем раз в неделю, и разрешить носить «гражданку» вне части. Естественно, и наказывать за нарушения жестко, но и давать продохнуть при этом. И главное – не держать солдата за бессловесное быдло, а дать понять, что он человек и от него кое-что зависит. Наполнить существование солдата смыслом – на это много денег не нужно, и он не обратится единым махом из Савла в Павла, но перестанет хотя бы звереть. В общем, много чего есть. Только вот кто пойдет на такие шаги?
В армии никому – по крайней мере, такое ощущение – не приходит в голову, что солдат – это часть большой армейской машины, проще говоря, такой же механизм, как автомат Калашникова или БМП. И он тоже нуждается в обслуживании. В любом автопарке любой в/ч висит расписание и порядок техобслуживания – есть ЕТО, есть ТО, проводящееся раз в месяц, есть профилактические работы, есть текущий ремонт. Технику худо-бедно, но обслуживают – заправляют, смазывают, меняют траки, и стараются лишний раз не ломать. Есть подобное расписание ТО в отношении солдат? Да, нет, никто не видел.
Армия начала напоминать рабочий барак на окраине Усть-Волчешкурска, где бессмысленность существования определяет жестокость нравов и оборачивается предельным упадком морали. А от такого барака, где нищета и полное бесправие доводит людей до потери человеческого облика, хорошего ждать не приходится.
И для исправления нынешнего состояния толком не делается ничего. То есть, после особенно громких дел проводятся совещания, издаются приказы о недопустимости, циркуляры о повышении качества воспитательной работы, с властного олимпа раздаются громы и молнии. Но воз-то и ныне там. А вот это совсем плохо. Это свидетельствует только об одном – о нежелании менять существующее положение. Переводя на понятный язык – о системном бессилии. Импотенции. Деградации. Хотите признаков? Их есть у меня – это и отказ от того, чтобы называть вещи своими именами, это нежелание брать ответственность, это стремление выдать систему за единичные случаи (и наоборот), это поиск стрелочников, это отсутствие стремления что-то делать. Все это – признаки слабости. Той структуры, которая по определению должна быть сильной, более того – сильнейшей. Подсказать, к чему приводит любое бессилие?
Лепной декор для вашего дома