У любителей Великой Империи в любой из ее инкарнаций – монархической, коминтерновской, позднесоветской, современной – есть одна общая священная корова, стоит тронуть которую - и тут же взовьется дружный хор голосов "Не замай!". Я веду речь о Космосе – точнее, о космической программе. Последователи любой из имперских моделей равно бредят полетами в космос и в своих политических программах и в быту. Именно для этого сегмента читателей издается огромными тиражами глянцевая фантастика, вся скроенная по одному лекалу, которую фанаты поглощают сотнями томов, а за пределами этого круга практически неизвестная. Никому не рекомендую вчитываться в сюжеты, в принципе они все подобны. Когда-то ширпотреб для ИТР, теперь ширпотреб для ностальгирующих по имперскому величию. Почему? Сами любители объясняют просто: мечта. Мечта об эфирных поселениях, о чуть ли не глобальном переселении человечества на звезды.
Что такое современный полет в космос, если описать его буквально? Это перемещение предмета размером с железнодорожную цистерну с несколькими людьми внутри на несколько сотен километров над поверхностью планеты, где эта цистерна и висит, удерживаемая силой земного тяготения и собственной скоростью. Для этой цели к цистерне присоединяют несколько бочек с гептилом и другой ядовитой дрянью, которые, сгорая, и создают тягу. Иногда бочка взрывается, едва оторвавшись от стартовой платформы; тогда от людей и цистерны не остается не то что мокрого, но и сухого места. Летать, засунув себе в зад петарду, только ненамного опаснее. На обратном пути на землю тоже есть свои неожиданности – сгореть, разгерметизироваться, разбиться. В общем, опасное занятие, вроде мореплавания во времена, когда еще не изобрели астрономические приборы. Невесомость на человеческое здоровье действует самым отрицательным образом: космическая медицина накопила уже множество информации о состояниях, которые вызываются нулевой силой тяжести. Ближние к нам планеты напоминают одна плавильную печь с кислотой, другая зимнюю Антарктиду, но из камня и песка вместо льда и снега. Словом, среда, в которую не то что переселиться – нос сунуть и то невозможно. Космос имперского мышления, таким образом, совсем другой космос, не реальный, а литературный.
В искусстве других стран есть картина космоса как "последнего фронтира" (в данном случае, цитирую самую прославленную "космическую оперу" мира "Звездный путь" – Star Trek). И это именно что фронтир: основной мотив – это сосуществование человечества с Иными, не похожими на него существами. В русско-советской фантастике космос – это прежде всего объект колонизации и переноса туда образа жизни и ценностей Земли. В крайнем виде это выражено в цикле культовых романов "Полдень - 22 век", сюжет которого и выстроен вокруг морального выбора главных героев, который кто проповедью, кто оружием (они ж кнут и пряник) обращают погрязшие во зле (оно же невежество) иноземные цивилизации к идеалам коммунистического общества (оно же империя).
Итак, мы нашли ключ: это слово "экспансия". Космос – это для имперского сознания объект экспансии. Но экспансия это не простая.
Как повествует современный фольклор, некий офицер и джентльмен как-то предложил офицерскому собранию изысканное развлечение – выкупать коня в шампанском. Когда же ему указали, что плачевное финансовое положение господ офицеров препятствует приобретению не то что коня, но даже необходимого объема шампанского, находчивый офицер воскликнул – "Не беда, давайте вместо этого кошку пивом обольем".
Похожая судьба постигла и имперские амбиции россиян. Мечта о космосе разгорелась после окончания Второй мировой войны – думаю, не ошибемся, если назовем 1950-е годы. Эта же война положила конец мечтам о мировой революции – в 1943 году Коминтерн был распущен не только чтоб не дразнить союзников, но и за полной ненадобностью. За несколько десятилетий до того конец колониальной экспансии привел к войне в Европе, но тут ситуация изменилась. Холодная война и ядерное сдерживание четко показали: все, экспансия окончена, границы проведены, или война на общее уничтожение, или конец мечтам. И экспансионистское сознание рвануло в космос, ибо по земле его дальше не пускали. Мечта о космосе, таким образом, суррогат территориальной экспансии. Неудивительно, что имперское сознание так ее бережет.
Современные попытки России снова начать имперскую экспансию уже окончательно превратились в нечто символическое. Если взглянуть на них извне той системы идей, в которой экспансия самоценна, то окажется, что они так смехотворны, что честное слово, лучше б и не начинали мы этих авантюр. В космической амбиции есть еще свои резоны, но как обосновать, что долгая пря с соседями за клочки дикой земли наподобие Приднестровья или Южной Осетии жизненно необходима стране, притом что довольно отъехать от имперской столицы на час-два – и территория уже освоена кое-как, а люди живут и вовсе никак?
Ответ прост: империя обречена на вечное расширение за счет соседей, ибо это условие ее существования. Империя не может не быть экспансионистской. Как показал известный исследователь империй Гарольд Хисс, империя не может не рассматривать себя как высшую легитимную и моральную силу, то есть мирового гегемона, утверждающего своим фактом бытия норму всеобщей единой правильной жизни. Но поэтому сам факт существования независимых государств на периферии ее границ, живущих иначе, является вызовом гегемонии империи: "Если они не живут так, как мы, они уже поэтому плохие". И из этого вытекает интересное обстоятельство. Империя не может не захватывать новые территории, и когда ей нечего больше присоединять, она тут же теряет устойчивость и начинает обрушиваться внутрь себя, коллапсировать. Сами по себе новые земли империи не нужны. Ей нужен процесс покорения.
Крупнейший ученый-международник Хедли Булл справедливо отмечал, что установление любого международного порядка неизбежно может совершаться только через ограничение свободы малых стран.
Однако на этом противоречия имперского сознания не завершаются. Покорители, утверждая, что их образ жизни едино истинный, тем не менее, не могут принять покоренных и обращенных в имперский образ жизни как равных. Они не могут быть равными уже потому, что были побеждены. Победителей нельзя принудить делиться с побежденными поровну – иначе империя лишится своей же собственной социальной базы. И в результате или подлинное равенство подданных разрушает империю, заставляет ее терять темп и в конце обваливаться, или же равенство приходится декларировать, на деле поддерживая жестокое неравенство. Это усвоила еще Римская империя, где официально произносились торжественные речи – "любите и защищайте наш общий Город", а неофициально из Рима периодически выгоняли "черных" (египтян, сирийцев, иудеев), подсмеивались над интеллигентными хлюпиками греками и издевались над дикими кельтиберами, галлами и германцами – "штаны носят" и "зубы мочой чистят".
В имперском сознании современной России есть интересное противоречие. Инородцев идеологи империи терпеть не могут и жить с ними рядом не желают. Но при этом любое поползновение инородцев вовсе покинуть негостеприимных хозяев и отделиться пресекаются без обсуждений. Примирение этих двух взглядов совершается весьма простым образом, хотя ни один имперский идеолог в этом не признается. Инородцы должны знать свое место – то есть не покидать свою периферию и не соваться в метрополию, в то время как жители метрополии считают себя, основательно или нет, хозяевами и центра и периферии. Попадая в периферийные земли и сталкиваясь с враждой местных жителей к столичным сахибам, метрополиты часто возмущаются – "Да как они смеют, холопы!", но чаще поражаются – "Чего им не нравится?" С точки зрения жителя столицы, порядок, при котором есть высшая раса господ и низшие расы рабов, настолько естественен, что иное представление просто не уложится в его сознание.
Удержать земли периферии добром можно или деньгами, субсидируя колонии за счет метрополии и воспитывая местную элиту. Или насилием и обманом. Ресурсы и для того, и для другого рано или поздно заканчиваются. На этом, как показал Бенедикт Андерсон, сломались все колониальные империи. Воспитывая местную элиту на европейский лад, даже из белых колонистов, европейцы, тем не менее, не давали ей хода ни к власти в имперском центре, ни в других колониях этого же центра. И к туземным правителям всегда приставляли для присмотра белого вице-короля или второго секретаря обкома. И в результате имеем то, что имеем – восстание Боливара, отпадение Индии, парад суверенитетов. "Чего это они?" А разве непонятно, чего? Это мы, метрополиты, сами объяснили им, что они ДРУГИЕ. Что есть МЫ и ОНИ. Что тут – ИХ земля. Они всего лишь сделали то, что мы внушили им – забрали СВОЕ себе.
Итак, неизбежна судьба краев империи, но горька судьба самого имперского центра.
Империя не умеет обустраивать внутренние земли. Ей это просто не нужно. В сущности, вечная экспансия империи – это следствие не отваги, а трусости, стремление убежать от самого себя. Метрополиты могут утешать себя ощущением, что они – высшая раса, но именно они платят цену империи. Разоренная отчизна – вот эта плата, и цена эта неизбежна еще с дней Рима. "Дикие звери в Италии имеют логова и норы, куда они могут спрятаться, а люди, которые сражаются и умирают за Италию, не владеют в ней ничем, кроме воздуха и света. Лишенные крова, точно кочевники, бродят они повсюду с женами и детьми. Полководцы обманывают солдат, когда на полях сражений призывают их защищать от врагов могилы отцов и храмы: ведь у множества римлян нет ни отчего дома, ни гробниц предков,— они сражаются и умирают за чужую роскошь, чужое богатство. Их называют владыками мира, а они не имеют даже клочка земли". Не про нас ли эти слова Тиберия Гракха, жившего за сто лет до Цезаря?
Цвет империи – черный. Это цвет пепла, но не сожженных имперскими войсками вражеских домов, а домов ее собственных солдат. Это цвет трухи, цвет гнили, цвет распада. Гарь пепелищ, разруха, пустота и мерзость запустения на месте святом.
Солдаты Черной Империи думают, что падение Черной Империи – это горе. На самом деле это горе для Черного Императора. Для его солдат это счастье, потому что они могут наконец вернуться домой и начать думать не о величии, от которого им достаются лишь лишения, а о том, как жить на своей земле.
Когда летишь на самолете над Европой, границу Российской империи увидеть совсем несложно: полностью возделанная земля и окультуренная вдруг резко сменяется совсем другим ландшафтом – леса, равнины, и только клочки распаханной земли с редкими дорогами. В 18 веке шведский король Карл XII Виттельсбах награждал своих подданных за доблесть в войнах далеко за пределами Швеции; в 19 веке Оскар Бернадотт награждал подданных за каждые десять тысяч валунов, убранные с их участков, чтоб освободить землю для возделывания.
Наша же земля по-прежнему в основном, как в день третий, дожидается плуга и лопаты. Покидаешь тракты – и о третьем тысячелетии напоминают только редкие столбы с проводами. И дело даже не в масштабах проникновения цивилизации, а в том, как плохо сделаны ее артефакты. Кое-как уложенные дороги, покосившиеся неладные дома, неухоженные города и вечная грязь – все это знаки не неимущей жизни, а той нелюбви к родной земле, присущей одним имперским жителям. Привыкнув считать своей всю землю на свете, мы потеряли свою собственную. Когда все свое, не имеешь ничего. Когда претендуешь на все, то и своему цену не знаешь.
То, что в космос тянет уже только одних фриков – хороший признак. Экспансионистский рефлекс империи затухает. Для нас приходит время стать изоляционистами. Забыть о мире за пределами своих границ и заглянуть в себя. И когда мы повернем взгляд от внешнего к внутреннему миру, когда перестанем мучаться заботами и завистью – мы увидим там кое-что интересное.
Мы увидим, что все это время искали то, что и так всегда было с нами.
Другие – это другие. Мы – особенные. Имперец не может жить без других, но гражданин национального государства в других не нуждается. Его мир всегда рядом с ним, в нем и подобных ему соотечественниках. Его страна – его единственный и родной дом, и поэтому она так ухожена.
И слово "гражданин" у меня не случайное. В империи есть только подданные. В национальной демократии подданных нет, есть граждане. Империя, не забудем, восходит к слову "империй" – верховная власть. В сущности, это почти то же, что "суверенитет" (над этим словом в последние года два изрядно поиздевалась пропаганда, а между тем этот простой термин – сугубо публично-правовой и означает всего лишь "источник высшей государственной власти"). Суверен – это не более чем владыка, над которым нет других владык (русское "самодержавие" – всего лишь калька с латинского "суверенитет", изготовленная, вероятно, при Грозном кем-то из его начитанных советников, Адашевым или Курбским). В монархии суверен – монарх, его власть, по Ж. Бодину, происходит напрямую от высших сил или действует по "естественному праву". В империи суверен – сама империя, персонифицированная императором, но император – не более чем должностное лицо, стоит ему повернуться против имперских интересов – и он потеряет империй, его низложат его ж соратники (путчи 1964 и 1991 года тому примером). А кто суверен в национальном государстве?
Ответ несложен. Это сам гражданин. Каждый из граждан национального государства – обладатель империя, его верховный владыка. Суверенитет гражданина той же божественно-естественной природы, что и суверенитет монарха, только принадлежит во всей полноте каждому. Отсюда вытекает и демократическое политическое устройство и равенство граждан без различия происхождения, сословий и цензов. Если всех объединяет единство национального самосознания, все остальные различия второстепенны. Национальное государство в чем-то подобно лемову "непобедимому": оно живо, пока жив последний из его граждан. Единственный источник власти в национальном государстве – это сам гражданин.
И этот источник власти каждому из нас предстоит найти в самих себе. Для того, кто понял, что центр его мира в тебе самом, экспансия становится смешной и ненужной. Для того, кто осознал себя полновластным хозяином, забота о мире вокруг себя и его благоустройстве становится естественной. Для того, кто понял, что они и есть верховный владыка на этой земле, незачем бежать с земли.
Империя, как идеальный газ, распространяется во всех направлениях, и как у идеального газа, плотность ее в отсутствие препятствий будет стремиться к нулю. Национальное государство стремится к самому себе и как следствие этого, интенсивно и кропотливо. Оно подобно закваске, щепоть которой кладут в меру теста – и всходит все.
Мне не любы мечтатели о космических полетах и заоблачном самодельном рае. Мне не любы те, кому неуютно на родине. Мне любы те, кто с любовью строит свой дом, кто возделывает свой сад, кто улучшает жизнь на земле, а не в небе. Кто прочно стоит ногами на земле, кто любит свою страну не языком, а сердцем.
Я называю таких людей "граждане", и Господь мой свидетель, что я лучше предпочту быть последним нищим и гражданином в родной стране, чем Черным Императором, правящим хоть всей галактикой!
Именно гражданин – император национального государства и его высший суверен. Он обретает свой суверенитет неразрывной любовью к родной стране и ее жизни во всех проявлениях.
Не смотрите на звезды в надежде, не ищите императора вне себя. Нет величественнее той империи, которую можно найти в душе гражданина.
Каждый из нас носит в себе подлинного императора.