Судебная практика по делам людей, принадлежавших к ЮКОСовской челяди, поражает крайней жестокостью. Даже если допустить, что все обвинения в неслыханно честолюбивых планах, выдвигавшиеся (не для печати) против М.Б. Ходорковского, полностью соответствуют действительности, то возгордившийся честолюбец давно уже сидит, и назначаемые мелкой сошке срока, равные сроку, полученному chef de la conspiration, и даже сильно его превышающие, - это уже вообще мало с чем сообразуется. Тут нет речи не то что о равномерном воздаянии - давно проехали, но даже о политической целесообразности. ЮКОС был строго иерархически выстроенной структурой - отнюдь не сетевой "Аль-Каидой", - и в смысле целесообразности к нему вполне приложим принцип "Поражу пастыря, и рассеются овцы". Неизвестно, представляла бы ЮКОСовская челядь какую-нибудь опасность, окажись М.Б. Ходорковский на свободе и преисполнись он жаждой отмщения, но когда он пребывает в Краснокаменске, челядь не представляет ни малейшей опасности.
Огромные срока замам, шоферам и простым курьерам из компании "ЮКОС-Москва" - это уже скорее по разряду озирающегося Иоанна Васильевича: "И нету здесь ни одного из тех, // Которые с ним мыслили? Ни брата - // Ни свояка - ни зятя - ни холопа! // нет никого! Со всеми я покончил - // И молча должен проглотить его // Ругательства! Нет никого в запасе". Очевидно, на предшествующих этапах, когда кто-то еще был в запасе, справедливые суды выносили глубоко правосудные приговоры своякам, зятьям и холопам - примерно, как сейчас.
Бесспорно, злопамятность и мстительный страх - свойства отнюдь не одного Иоанна Васильевича, оно многим правителям бывало присуще. Тот же Николай Павлович, отнюдь не бывший кровавым зверем, до конца дней своих был зациклен на "mes amis de quatorze", ни за что не желая помиловать декабристов. Это при том, что, вопреки В.И. Ленину, amis de quatorze были не первым этапом освободительного движения в России, а последним этапом просуществовавшей сто лет гвардейской вольницы. Не то что к 1840 - уже к 1835 г. гвардейская вольница перестала существовать как явление, декабристы полностью принадлежали прошлому, и по манью Николая их вполне могла семействам возвратить Сибирь. Без какой-либо опасности для Николая - опасности вырастали уже совсем в другом месте. Но русского немца Николая Павловича на этом вопросе безнадежно клинило - примерно как сегодняшнего русского немца.
Но отмечая крайнюю злопамятность, присущую данному типу правителей, надобно внести важное уточнение. Уместнее говорить не об одной злопамятности, но скорее о гипертрофированной памятливости, ибо таким правителям бывает присуща также и крайняя добропамятность, выражающаяся в полной непотопляемости вельмож, единожды снискавших себе расположение правителя. Безотносительно к их успехам, политическим и деловым качествам etc.
Превратившаяся в анекдот экономическая политика им. А.Л. Кудрина, сводящаяся к стабфондобесию - причем такому, которое минфин даже не в состоянии сколь-нибудь убедительным образом обосновать; упорное накопление гор злата, производимое параллельно с развалом национальной инфраструктуры, - все это никак не может служить поводом не то что для оргвыводов в отношении минфина, но даже и для задавания ему сколь-нибудь неудобных вопросов. По поводу чего знатоки кремлевских нравов охлажденно замечают: "Что вы хотите? Кудрин - это человек, который привел его в Кремль". После чего в самом деле делается очевидным - при такой добропамятности инициировать дискуссию о том, что же происходит с хозяйством России и с его перспективами - только воздух сотрясать.
А это, в свою очередь, не может не напомнить о непотопляемых фигурах, которых десятилетиями держала на плаву добропамятность Николая Павловича. Какой-нибудь министр иностранных дел Нессельроде или граф П.А. Клейнмихель. Запредельная памятливость - она в обе стороны. Уже доводилось говорить, что эвристический принцип "В нем много от прапорщика и немного от Николая Павловича" оказывается довольно плодотворным.
Выжигание ЮКОСа со всею челядью - когда-то это называлось "развеять прах по ветру" - вряд ли вообще может на кого-нибудь произвести особо приятное впечатление. Гнев - дело человеческое, злопамятство - дьявольское. Добропамятность может быть оценена лучше - "своих никогда не сдает". Однако чрезмерная памятливость что в ту, что в другую сторону - как бы к ней ни относиться - в любом случае противоречит важному принципу политического творчества "У нас нет ни постоянных врагов, ни постоянных союзников, у нас есть постоянные интересы". Здесь же принцип обратный. Уничтожение тех, кто назначен постоянными врагами и поддержание на плаву тех, кто назначен постоянными союзниками (вар.: сотрудниками) становится высшим императивом, а если этот императив входит в противоречие с постоянными интересами - что ж, тем хуже для интересов. Персональные пристрастия оказываются выше политической цели. Это при том, что нейтрализация врагов (еще лучше - привлечение на свою сторону или, по крайней мере, использование в своих интересах), а равно избавление от тех союзников и соратников, которые делаются губительным камнем на шее - это не какой-то страшный макиавеллизм, не премудроковарное домостроительство, но азы реальной политики, о которой так любят говорить агитаторы и пропагаторы.
Будь Б.Н. Ельцин столь памятливым, как его преемник, его правление ознаменовалось бы методическим уничтожением М.С. Горбачева и Г.А. Зюганова и выкорчевыванием всего их окружения вплоть до последнего холопа. А также сохранением Г.Э. Бурбулиса, А.В. Козырева и др. на высочайших постах до последнего дня правления. Обладай Ельцин упертостью такого рода, вряд ли ему вообще удалось бы протащить Россию через тяжкие 90-е. Да, сегодня Россия уже не та долина слез, но солнце не вечно сияет, счастье не вечно везет. Тот же Николай Павлович на смертном одре обратился к наследнику: "Сдаю тебе команду не в порядке". Среди причин такого непорядка чрезмерные злопамятность и добропамятность занимали не последнее место.
