События последнего времени заставили опять осознать сложность отношений России со странами Восточной Европы. Очевидно, что, во-первых, большая часть вины лежит не на России и, во-вторых, подобное состояние дел, увы, закономерно, и вряд ли улучшится в ближайшем будущем. Поскольку многие восточноевропейские нации продолжают страдать от старой, веками мучающей их болезни – синдрома несостоявшегося народа.
Именно этим, с психологической точки зрения, отличаются почти все новые члены ЕС от малых стран «старой Европы». Злорадствовать тут не нужно, а задуматься стоит. Судьба малого народа исторически посложнее имперской доли. Поэтому заслуживают уважения те небольшие нации, которые смогли не просто отстоять место под солнцем, но и добиться заметных, по сравнению со своими размерами, достижений. Опыт показывает, что временное окно для такой самореализации небольшое, и то, как им удается воспользоваться, отпечатывается на века. Наилучший пример – Голландия, несмотря на свои скромные масштабы, ненадолго ставшая мировым лидером в сфере политики, экономики и науки (не говоря уж об искусстве), и даже в некотором смысле империей. Последствия этого сказываются до сих пор, когда никакой империи давно нет. Социальное устройство Нидерландов и известные голландские свободы поражают наблюдателей уже больше трехсот лет (и Петру Великому Объединенные Провинции показались симпатичнее Франции, Англии или Пруссии). Очевидно и то, что перенести все эти обычаи даже на западный мир (не говоря уж о прочих) совершенно невозможно – остальные пока не дозрели, отстают по-прежнему. Недаром 90% валяющихся на амстердамских улицах граждан, обкурившихся гашиша или переевших наркотического «печенья» – американцы, приехавшие за недозволенной на родине экзотикой.
Иной пример распряжения историческими обстоятельствами представляет Португалия, извлекшая из своих достижений XV-XVI вв. очень временные выгоды и получившая новый импульс государственого и культурного развития только недавно, после вхождения в объединенную Европу. Впрочем, почти на всем протяжении истории лузитанцы были в силах отстоять свою независимость от значительно более мощных соседей по Пиренейскому полуострову – поэтому они не имеют комплекса «угнетенной нации» и только недоумевают вполголоса, почему это кастильцы с андалузцами все время норовят притвориться, что совершенно не в состоянии разобрать португальский язык?
Историческая судьба народов Восточной Европы сложилась тяжело. В течение многих веков они испытывали серьезнейшее давление сильных соседей: немцев, турок, а позже – и России. Тем не менее у многих из них были свои звездные часы, были и периоды, когда в эпоху кризиса обогащение национальной культуры оказывалось и наилучшим лекарством, и верным спасением в тяжелый час. Лучшим примером может послужить Чехия. Национальное ее возрождение XIX в. произошло в условиях отсутствия независимости, закалка эта помогла чехам и в ХХ в. Не случайно, что между Мировыми войнами Чехословакия была единственной демократией Восточной Европы, не случайно, что культурный багаж, созданный на чешских землях в условиях сопротивления венским Габсбургам и московскому Политбюро, содержит немало шедевров. Отчасти здесь причина того, что несмотря на некую антироссийскую ритуальность, присутствующую в чешской политике, она, по сравнению с другими странами Восточной Европы, минимальна. Просто чешские национальные комплексы не так велики, ибо 10-миллионный народ, давший Дворжака, Гашека, Яначека, Шванкмайера и проч. (не говоря уже о хоккейной команде), чувствует себя если не осуществившимся, то, по крайней мере осуществляющимся. Потому и отношения Чехии с Россией, пусть пока далеки от идеальных (что, будем честны, естественно для недавних вассала и сюзерена), но все-таки свободны от патологий, наблюдающихся по соседству.
Подобно чехам, эстонцы и латыши в Средние Века испытывали давление главным образом с Запада, но в Новое Время надолго оказались в составе России. Ныне оба этих народа считают период 1940-91 гг. временем «прерванной независимости», в то время как очевидно, что в XVIII–XX вв. они находилось в российской орбите с небольшим перерывом. И что интересно, именно в это время впервые получили возможность национальной самореализации (начиная со второй половины XIX в.). Сходная ситуация, заметим, была и у многих других народов старой империи, которые тогда же переживали заметный культурный подъем. Не стоит ли в этой связи и самим россиянам расстаться с фальшивым и живучим мифом о «тюрьме народов»?
Впрочем, осуществиться в полной мере обе прибалтийские нации еще не успели и неясно, сумеют ли. Между желанием быть, «как скандинавы», и соответствующим поведением – дистанция немалая. Не исключено, что поезд уже ушел и скандинавская историческая ниша принадлежит прошлому, пусть недавнему, и осуществить себя на этот манер более нельзя – надо изобретать что-то свое. Получится ли? Не раз уже говорилось, что рыночные механизмы в чем-то сильнее тоталитарных и позабыть родной язык за счет английского еще легче, чем русского. Не добавляет оптимизма то, каким способом обе нации пытаются утвердить свою «самость» – принижая права русскоязычного меньшинства, наличие которого напоминает некоторым представителям титульной нации об их культурно-исторической периферийности, последствия чего до неприличия схожи с паранойей. Однако избавиться от периферийности (и параноидальности) можно лишь путем образования и воспитания, а не культивирования лингвистическо-паспортного расизма (ко всем относится). Добавим, что лучший уровень отношений России с Литвой объясним тем, что в российский период своей истории литовцам удалось не только сохранить, но даже расширить этнический ареал, не нарушив его гомогенность. Пусть антироссийские комплексы еще долго будут проявляться и в литовской политике, но вряд ли они приобретут столь истероидный характер, как у других «прибалтийских сестер». И случайно ли, что и культурные достижения литовцев, сделанные в коммунистический период, так значимы? Вспомним хотя бы театр и кинематограф. Чем нация культурнее, тем менее она комплексует. Это при том, что Литва – конечно не нынешняя, а средневековая – в каком-то смысле упустила свой исторический шанс. Ведь прими Гедиминовичи православие в XIV в., то возникновение литовско-русского государства вовсе не было бы утопией. И где бы тогда находилась его столица? Скорее всего, и в этом случае более зрелая древнерусская культура доминировала бы над литовской, но дистанция между ними тогда была б не столь велика, и этническая судьба наследников Витовта могла бы быть вполне евразийской. Однако элита тогдашней Литвы предпочла католическую Польшу – которая ее полностью поглотила.
Но в еще большем смысле страной упущенных возможностей является сама Польша. Именно она на протяжении столетий была главным геополитическим конкурентом Московской Руси, конкурентом более мощным, более развитым и поддерживаемым с Запада. Историю польского поражения (точнее, поражений) мы сейчас пересказывать не будем, скажем лишь, что она тяжелым грузом висит на сознании крупнейшей (38 млн.) из «новых европейских» наций. Не спасают даже культурные достижения, авторы которых не раз и не два указывали своим соотечественникам на их национальные недостатки. Ортега-и-Гассет упрекал испанцев (на наш взгляд, несправедливо) в чрезмерной любви к жестам, в способности ставить их выше сущностных поступков. Вспоминается в связи с этим, как после выхода фильма «Канал» на А. Вайду обрушился град упреков: «Как это, «повстанье» было бессмысленно? Ведь его участники – как один, герои и мученики! Не сметь трогать национальный миф!»
Еще не раз и не два мы увидим исходящие из Варшавы странные демонстрации и удивительные жесты. И все потому, что много веков назад Польша проиграла России геополитическую схватку. От этого читающим эти строки была немалая выгода, ибо Российская империя породила великую культуру; размеры культуры польской, учитывая всех ее несомненных гениев, заметно скромнее. В том нет вины ни нынешних поляков, ни заслуги нынешних россиян – последним попросту повезло (да и гордиться принадлежностью к народу Толстого и Прокофьева может тот, кто знаком с их произведениями не только по экранизациям и саундтреку к фигурному катанию).
Давать рекомендации братьям-славянам не стоит, но пример с них брать пока точно не нужно. Паранойя в исполнении большой страны выглядит совсем непривлекательно. Заслугой сегодняшней России будет, если она в отношениях с уступающими ей по размерам и исторической роли соседями станет вести себя в соответствии со своим культурным наследием, не поддаваясь на проявления чужих комплексов. Не унижаясь до мелкой мести, но и не снося плевки. Не грубя и не обижая понапрасну соседей с не-имперской судьбой, а предлагая им в ответ лекарство корректности и следования этическим нормам. Что, кстати, относится и к способам общежития внутри самой России.
