В своей статье г-н Ольшанский, предвещает неминуемый крах русской праволиберальной идеи, т.е. попыток органически соединить идеалы России и свободы - причем крах этот будет заслуженный, объясняемый не просто неблагоприятным стечением обстоятельств, но принципиальной порочностью самой идеи, пытающейся совместить заведомо несовместимое. При этом - то ли от доборосовестного заблуждения, то ли для вящей красоты доказательства - автор делает ряд сильных, но неочевидных допущений.

Правым либералам г-н Ольшанский приписывает твердый рыночный фундаментализм, не знающий ни изъятий, ни уступок - "убежденность во всепобеждающей правоте "рынка", который, как известно, "все расставит по местам". Рыночная эффективность, священные права собственника, выявление открытых и скрытых врагов-социалистов с их проклятым "государственным регулированием" - вот та платформа, на которой наши герои, как и подобает истинным политически  "толстым", стоят крепко и насмерть". Утверждение, что во взглядах на хозяйство и на роль государства в экономике правые либералы суть непоколебимые либертарианцы, которым А.Н. Илларионов недостоин разрешить ремень обуви, находится в явном противоречии и с общей позицией таких праволиберальных кузниц и здравниц, как "Эксперт" и "Глобалрус" - и со всем корпусом текстов соответствующего направления. Это уже не говоря о дискуссиях последнего времени касательно Стабфонда и допустимости/недопустимости, желательности/нежелательности использования средств фонда на обустройство России. Если бы рыночные фундаменталисты с их твердым "и кроватей не дам, и умывальников" узнали, что на самом деле они полностью единомысленны с правыми либералами, считающими вполне уместным трату денег Стабфонда на образование,  инфраструктуру и науку - они бы крайне удивились.

Вероятно, г-н Ольшанский не видит разницы между праволиберальным убеждением в том, что рынок может многое расставить по своим местам (но многое и не может), и либертарианской верой в то, что рынок может все расставить - хотя различие между кванторами "многое" и "все" довольно существенное. Возможно, для носителя достаточно продвинутых левых убеждений всякий, кто не социалист, тот дикий капиталист (примерно, как для фон Мизеса всякий, кто не его согласу, тот социалист), но столь жесткая дихотомия скорее запутывает, нежели проясняет суть дела.

Сходно причудливыми представляются и представления г-на Ольшанского о религиозной составляющей правого либерализма - "Одни - ярко выраженные крещеные евреи, представители того бессмертного типа, что был увековечен Владимиром Войновичем в романе "Москва 2042". Образ этакого Леонида Иосифовича Зильберовича, "православного казака из евреев", регулярно подвергающегося воспитательной порке на конюшне у любимого писателя Солженицына, в их среде более чем актуален. Другие - абсолютные атеисты, полагающие, что религия - это такое идейно-полицейское средство, позволяющее наводить порядок и крепить ряды. И первые, и вторые - ярые церковные политики".

Что до первой категории, то здесь г-н Ольшанский, вероятно, имеет в виду круг авторов журнала "Главная тема", хотя и неизвестно, точно ли М.В. Леонтьев с В.А. Найшулем и православным предпринимателем М.З. Юрьевым регулярно ездят в Троице-Лыково на конюшню. Другое возражение заключается в том, у данного круга мыслителей пафос свободы не сказать, чтобы является главенствующим. Православные казаки тут приплетены все по тому же принципу - поскольку они при всей причудливости своих воззрений левыми социалистами точно не являются.

Кто же имеется в виду под категорией вольтерианцев (не тех, которые "Раздавите гадину!" - эти все больше из общечеловеков, а тех, которые "Если бы Бога не было, Его нужно бы придумать"), понять вообще затруднительно. С вольтеровской прямотой тут никто не высказывался. Разве что г-н Ольшанский сумел заглянуть в душу некоторым неназванным правым либералам и понял, что на самом деле в Бога они не верят, а внешне придерживаются басен о Христе, чтобы держать в подчинении эксплуатируемые классы. Автор, конечно, имеет право на провидения - "Разглядел я его злохудожную душу!" - но такой аргумент не для всякого доказателен.

Наконец, дежурное обличение духовного отца правых либералов  "профессионального ренегата П.Б. Струве" представляется и вовсе неосторожным. Применительно к мыслителю такая формулировка в более нейтральном виде звучит, как "прошедший сложный и противоречивый путь идейных поисков" - между тем сложный и противоречивый путь не один П.Б. Струве проделывал.

Но при том, что из столь неочевидных предпосылок трудно составить убедительный вывод, главный изъян разбираемого текста все же в другом. Г-н Ольшанский утверждает несовместимость России и свободы методом проверки на фальсификацию - "Дело в том, что "ценности России" ужасно не хотят сочетаться с "ценностями Свободы". Стоит только приладить одну часть душеспасительной конструкции, как - "извините, но у вас ус отклеился". Восхвалит правый либерал, допустим, армию и уместность военно-патриотического воспитания юношества - глядь! а там уже старослужащие умело душат призывников кусками проволоки... Судите сами - когда вас додушивают проволокой - это еще "ценности России" (в родной-то казарме) или уже "ценности Свободы" (на тот свет ведь отправляют, как-никак)?".

Сколь можно понять, речь все-таки идет не о массовом и общепринятом (Устав есть Устав) удушении призывников металлической проволокой - в таком случае и рядового состава бы в армии не осталось, а об отдельном, хотя, бесспорно, ужасном и возмутительном случае. Но тогда позволительно спросить, к какой идее и к какой ценности нельзя подобрать сходно возмутительного отдельного случая - и на этом основании идею похоронить, как полностью несостоятельную. При такой проверке на фальсификацию никто не устоит. Достаточно взять не то что уголовную, но хотя бы семейно-бытовую хронику (даже в не  очень большом объеме) и найти там столько впечатляющих случаев, что в их контексте слова "брак честен и ложе непорочно" будут звучать совершенно издевательски. Не объявить ли также и о неминуемом крахе христианской семьи - причем не только во всероссийском, но и во всемирном масштабе, и не только в начале XXI века, но и в любом столетии, начиная с I-го, когда эти слова были произнесены?

Скорее всего, г-н Ольшанский не вполне понимает, в каком грамматическом наклонении говорится о соединении ценностей России и свободы. Его возражения уместны в том случае, когда наклонение изъявительное. Аргумент с проволокой по умолчанию предполагает perfectum indicativi - "Вы соединили, и что же?". Пророчества насчет краха - "Чем же кончится праволиберальная эпопея в России? Да как и прежде - полным провалом... Нынешние ее идеологи разделятся со временем на три лагеря. Одни, когда катастрофа станет более чем различимой, примкнут к своим либеральным товарищам слева, злорадно повторяющим уже сейчас: "Мы же говорили! Мы предупреждали!"... Другие (примером им уже сейчас может служит Михаил Леонтьев) постепенно перейдут от консерватизма с человеческим лицом - к консерватизму с лицом уже сугубо нечеловеческим и станут воспевать "наши танки"...  Третьи, даже в хаосе тех почти неразрешимых бед и катастроф, что всякий раз настигают Россию на очередном этапе ее истории - останутся при своем. Глухие к отступающей от буквы учения действительности, они так и пребудут до конца догматиками своей призрачной догмы... истинными правыми либералами, только и способными, что сечь себя Русской Плетью" - другое время, но то же наклонение, futurum indicativi.

И в любом случае за догматиками своей призрачной догмы предполагается проектное, технологическое мышление, которому грамматически и соответствует изъявительное наклонение. Либо уже соединили, либо имеем план, как соединять - erste Kolonne anschliesst, zweite Kolonne anschliesst - а тут и убедительный контрпример того, как ничего не соединяется.                   

Между тем в области идейной более распространенным является не изъявительное, а повелительное наклонение. Тот же Кант изобрел категорический императив - а не категорический индикатив. Идея соединения России и свободы основывается на глубинном чувстве, что так должно, ибо иначе никак невозможно. Неудач на этом пути может быть сколько угодно, но это никак не отменяет той крайней ущербности, к которой приводит разведение меж собой любви к России и любви к свободе. Мы довольно наблюдали и наблюдаем людей, у которых эти чувства разведены, и в итоге всегда получается, что у одних любовь к свободе почему-то выражается все больше в крайней нелюбви к России, которая этой свободе постоянно мешает, а у других любовь к России в основном заключается в крайней ненависти к свободе. Одни от любви к свободе не видят ничего дурного в человеке, ругающемся над русской честью и отеческими преданиями, другие от любви к России не видят ничего ужасного в сапоге, наступающем на лицо человека - и этот сапог даже приветствуют.

В логике г-на Ольшанского этого достаточно, чтобы закрыть вопрос о соединении России и свободы. Но бывает и другая логика - "Да. Да. Но я этих бесчисленных случаев растления не стану рассматривать здесь. Они - всем  известны, их уже описывали и будут. Довольно с меня признать их. Это - общее направление, это - закономерность. Зачем о каждом доме повторять: а в мороз его выхолаживает. Удивительнее заметить, что есть дома, которые и в мороз держат тепло". И точно так же важнее заметить, что вновь и вновь, вопреки постоянному разъезжанию общества на ненавидящих Россию поклонников свободы и ненавидящих свободу поклонников России идет встречный процесс. Все время являются люди, чувствующие, что и свобода без России и Россия без свободы оборачиваются равно лживыми и злыми фантомами, что только в нераздельном и неслиянном единстве Россия и свобода могут существовать. Эти люди мыслят в повелительном наклонении, потому что убеждены, что без постоянной (и обреченной на постоянные осклизания и срывы) работы по соединению России и свободы, наша страна обречена быть юдолью  смерти и ненависти - такой, какой она представляется г-ну Ольшанскому. А она такой быть не должна - и в этом императив.

Хотя, конечно, автору можно посочувствовать - слишком уж он в своей констатации, что России и свободе никогда не сойтись вместе, уподобляется сверхчеловеку из "Трех разговоров", в запредельном отчаянии убеждающем себя в небытии Христа: "Не воскрес! Не воскрес! Сгнил, сгнил в гробнице, как последняя....".

Между тем и Христос воскрес, и Россия со свободой соединимы в Божьем замысле, а значит - и в нашем повседневном долге. Таково наше повелительное наклонение.