Во французском, а затем и голландском голосовании против проекта европейской конституции есть нечто большее, чем чистая политика. Это нечто не поддается управлению известными  политическими деятелями и объяснению профессиональными политологами.

Первые пытаются народное волеизъявление обмануть, вторые – оболгать. Им страшно за себя. Но европейцам тоже было, наверное, неуютно голосовать против собственной национальной элиты, ладно бы только политической, но и экономической, интеллектуальной, духовной.

Поэтому сразу надо отвергнуть мысль о том, что люди своими голосами просто поддержали местную обособленность и социализм. Для того, чтобы сохранить существующее положение дел, не совершают революции. В том, что во французском референдуме слышится мелодия «Марсельезы» - сомнений нет. А голландцы лишь дремучим и поверхностным наблюдателям  представляются сплошь безответственными  либералами, безродными космополитами, безвольными пацифистами.

Наука социология, столь полезная для запуска новых сортов пива, в объяснении голосований народов по определению своей судьбы – применима  мало. На вопросы «почему?», «отчего?» ответы люди дадут. Но те окажутся обязательно неправдой, как и любая попытка рационализации героического поступка.

Нынешнее европейское «землетрясение» следует осмысливать, соотнося с сомасштабными ему событиями.

Тут, прежде всего, вспоминается конец колониальных империй. Великие европейские нации сочли, что издержки содержания бедных зависимых территорий  превышают выгоды от обладания ими. Именно это выступило основной причиной нынешней пестроты политической карты.

Сегодняшний отказ «богатых» от «бедных» может напоминать эпоху полувековой давности. Но все остальные факторы перечеркивают аналогию. Страны Центральной и Восточной Европы по западным меркам неблагополучны и несамостоятельны, но все же не являются колониями. Они сами хотят быть «зависимыми», участвуют, пусть и на «вторых ролях» в управлении объединенной Европы, и несут  за себя основную долю ответственности. (Впрочем, в поддержке европейским «третьим миром» американской политики чувствуется «антиколониальное» стремление «напакостить» влиятельным государствам континента – от Франции и Германии до России).

Гораздо заметнее как смысловая, так и образная связь французского и голландского референдумов с пятнадцатилетней давности российской декларацией о суверенитете. Первым эту линию прочертил Максим Соколов (а кто бы еще?). Россия похожа на Францию, как центр разрушаемого коллективного «космоса». Российская Федерация «выделялась» из СССР, который никак не был колониальной империей.  Советские республики, (кроме прибалтийских) особо к реальной независимости не рвались, чувствовали свое призвание в подчиненном и опекаемом статусе, впрочем, с правом определенной политической фронды. Аналогии очевидны.

Наблюдаемое подобие не следует упрощать. Народы СССР однозначно высказались за сохранение единой страны как раз на референдуме. Республики, «отделяемые от себя» Россией в большинстве своем были никак ее не беднее (даже Молдавия или Грузия – сейчас удивительно вспоминать!). Армянские каменщики, белорусские кровельщики, таджикские землекопы, украинские домработницы тогда еще не стали известны в России, как «польские сантехники» в нынешней Франции.

В конце концов, разделение сверхдержавы на части, или не создание единого супергосударства – явления разного порядка. В любом случае, ожидать после провала европейской конституции введения странами Союза друг против друга таможен или отказа от единой валюты не следует.

Несмотря на все оговорки, сегодняшняя реакция политически зрелых европейских наций на предлагаемую интеграцию не напоминает ничто сильнее, чем политику Ельцина по отношению к Горбачеву. Это сходство определяется одним свойством, фундаментальным и для нынешней формы ЕС, и для почившего СССР. Речь идет о наличии в обоих случаях «Центра», не представляющего никого, ибо он внеположен какому – либо суверенитету. И не представляющего ничего, ибо за ним не стоит никакой идеи, кроме голого прагматизма. «Нет такого отечества – Европа, и нет такой нации – европейцы» - нельзя не согласиться со столь несимпатичным Ле Пеном.

СССР стал обречен после отмены 6-ой статьи Советской Конституции – это факт. Возможно, Европейская Конституция оказалась мертворожденной после отказа включить в ее текст упоминание о «христианских корнях» Европы.

К беловежским соглашениям однозначное отношение невозможно. Оно «катком» переехало судьбы миллионов. Но нельзя не увидеть и положительные следствия этого «тектонического разлома». Соглашениями оказались предотвращены масштабные территориальные конфликты по типу югославских. «Сговор в лесу» стал важнейшей предпосылкой модернизации России. Действительно, ни «шоковая» терапия Гайдара, ни приватизация Чубайса, ни финансовая стабилизация Кудрина были бы немыслимы без суверенитета страны. Именно эти болезненные мероприятия позволили ныне  российскому гражданину чувствовать себя состоятельным «европейцем» при посещении любой бывшей советской республики.

Радикальные реформы невозможны в состоянии колхоза, где каждый всегда кивает на соседа, обвиняя того в эгоизме или лености, в жадности или нерасчетливости. Тут никто никогда не считает виноватым себя. Даже уважаемые европейские государства при общей валюте оказываются неспособными удерживать дефицит национальных бюджетов в рамках обязательных 3% ВВП. Если мы представим на месте Германии, Италии, Португалии (6% дефицита!) Узбекистан, Молдавию, Туркмению – то станет поистине жутко. «Для себя» рациональная финансовая политика еще возможна (та же Украина при «старом режиме»), в «коллективе» паралич воли охватывает самых достойных.

Значительная социально-экономическая реформа для отдельного человека всегда означает существенное возрастание неопределенности. В этот момент он как никогда нуждается в осознании и ощущении незыблемости неких искони определенных субстанций: своей нации, собственного отечества.

Любое модернизационное преобразование приводит, не может не приводить к росту социального расслоения.  В острый момент реформы обществу как никогда требуется солидарность. В ней нуждаются «слабые», чтобы пережить трудности, она потребна «сильным» не меньше - для собственного морального успокоения. «Плохо человеку, когда он один…» Эта максима, вопреки воле поэта, касается и построения индивидуалистического, буржуазного, рыночного общества.

Депутаты, голосовавшие за декларацию о суверенитете, российский народ, не воспротивившийся инициативе властей по развалу Союза – не выступали, конечно, за либерализацию-приватизацию-стабилизацию. Поддерживали Ельцина, обещавшего «борьбу с привилегиями», подозревали соседей в «съедении нашего сала»; идея суверенитета была вообще модной, его тогда провозглашал любой Мухославск. Но только раскрепощение российского патриотизма позволило нашему народу перепрыгнуть пропасть, вначале казавшуюся непреодолимой. Оказавшись нынче на более-менее «твердом» берегу, можно и побаловаться патриотизмом советским, с его «старыми песнями о главном».

Европа, как некогда СССР, стоит перед неизбежными тяжелыми социально-экономическими преобразованиями. Слишком «больная» демография для обеспеченной старости, слишком «здоровый» Китай для долгих отпусков и гарантий от увольнения – все неотвратимые проблемы континента известны. Брюссель, хорошо осознавая масштаб опасности (все же не Горбачев там сидит!), предлагает радикальные коллективные реформы. На референдумах народы их отвергают. Или наоборот, утверждая идею национальной независимости, дают шанс насущным преобразованиям.

Граждане, озабоченные проблемами суверенитета, могут вообще не разделять модернизационных идей. Но только грозная масса их «тяжеловесных» убеждений и настроений позволит «катапультировать» общество к светлым горизонтам. Не о таком ли парадоксе слова Гете, служащие эпиграфом к известной, обращенной к юношеству, книге: «Я – часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».

Может, и нет в вышесказанном особой мистики и чертовщины?

«Самостоянье человека» - sine qua non современности и развития. А «самостоянье» нации?

Экономическая теория постулирует идею независимости субъектов хозяйствования: фирм, корпораций, банков, страховых институтов и т.д. Гражданское общество подразумевает свободу прессы, объединения людей в партии, профсоюзы, другие организации. В этом же ряду необходимо должен стоять свобода нации и независимость государства.

Суверенитет одновременно являет собой и «ребро жесткости» всей системы, и «демпфирует», смягчает жесткость ее элементов.

Этого «слона» и «не приметила» наличная европейская политическая элита, тем подписав себе суровый приговор. Просчитав до последней детали экзотическое «европейское правительство», составив план действий до две тысячи седого года, она забыла о той субстанции, которую Иван Ильин называл «молчащим правосознанием своего народа», «истинным государственно-политическим настроением».

В ослеплении рационализма европейские лидеры предложили набожным и прижимистым буржуа из фахверковых домиков отправиться прямиком back in the USSR…