Удивительная вещь история. О данных какой еще науки представители рода человеческого могут спорить столь рьяно и непримиримо? Да и не в науке тут собственно дело – она всего лишь отвечает на запросы общества. Почему же события, иногда весьма отдаленные во времени, могут вызвать у людей чувства настолько противоположные и бескомпромиссные? Сложно представить толпу народа, яростно продолжающего дискуссию Малера и Сибелиуса о природе симфонии или хотя бы выясняющего в самых жестких терминах вопрос о том, кто был более достоин победы на чемпионате мира 1974 г. – ФРГ или Голландия? А вот касательно отдельных исторических событий, причем имевших место гораздо раньше, чем в 74-м, согласия нет. И хорошо бы, занимали дела давно минувших дней каких-нибудь маргиналов. Чем пить или колоться – пусть уж лучше историю обсуждают! Так ведь нет, затронуты подобным поветрием широкие слои населения, что вполне закономерно вызывает на свет реакцию политическую, которая, опять же, затрагивает уже самые обширные группы лиц, и т. д., по закону обратной связи.

Что это за болезнь такая? При встрече с иностранцем довольно часто никого не интересует, хороший он человек или не очень хороший, грешен ли (грешен, грешен), а если да – то какими действиями сии грехи возможно хотя бы отчасти искупить? Может ли он/она сделать что-нибудь, дабы помочь ближнему? Не наорал ли он вчера на жену, не обманула ли она мужа, не отпустили ли они своему ребенку незаслуженных подзатыльников, не нагрубили ли родителям? Нет, гораздо важнее, что случилось с его предками в одна тысяча лохматом году. Кто был тогда прав, кто не прав и кто должен за содеянную в прошлом несправедливость извиниться. Обычно возместить моральный ущерб надо именно протагонисту подобных рассуждений – и прав тоже был он, или, в крайнем случае, те люди,  прямым наследником и правопреемником которых он является.

Если прислушаться к нему повнимательнее, то легко заметить, что перенос эмоций совершился полностью, не хуже, чем того добивается система Станиславского: на какое-то мгновение такой человек воистину переселяется в прошлое, хотя бы психологически. Это его, его несправедливо притесняли, унижали, преследовали и всячески мучали 60, 100 или даже 1000 лет назад, за что совершавшие эти преступления должны немедленно прилюдно покаяться и выплатить компенсацию в конвертируемой валюте. Так как часто ответчиков давно нет на свете, то «жертва исторических преступлений» назначает обвиняемыми по делу достаточно произвольную (но обязательно – платежеспособную) группу лиц и начинает донимать ее письменными и устными кляузами, причем быстро достигает в искусстве кляузничества высот немереных, достойных пера Рабле или Гоголя. Что уже представляет заметный прогресс – ведь мыслившие теми же категориями обитатели европейского Средневековья хотели обязательно сжечь окрест живущих евреев – ведь это были, на их взгляд, те же самые евреи, которые распяли Спасителя.

Легче всего было бы отправить этих людей в психиатрическую больницу или хотя бы на консультацию к квалифицированному специалисту – когда бы не массовость подобного заболевания. А эпидемию локальными мерами не излечишь – надо смотреть в корень проблемы. Каков же он?

Кажется, стоит за этим феноменом первобытное мышление – которое тянет назвать атавистическим, чему однако препятствует повсеместное его распространение. А первобытное массовое сознание проходит как раз по ведомству г-на Юнга, который очень его опасался и не раз указывал, что стоит объединить множество хороших людей в одну большую группу, как жди беды. Тем паче, когда такую группу объединяет чувство, которое не должно быть свойственным зрелому этапу духовной эволюции человека. Рискнем определить его как чувство стада (племени) или, по-другому, как подсознательное оправдание индивидуальной безответственности.

В самом деле, почему людей так волнуют события, иногда очень давние? Потому что пристрастная интерпретация этих событий дает таким людям возможность выглядеть лучше, чем они есть, а точнее – лучше, чем иная группа людей, чем другое стадо (племя), желательно сопредельное – на соседей-то всегда есть зуб. Потому что наше стадо, кричат записные знатоки мировой истории, лучше вашего стада! Ваше стадо всегда было грязное и пахучее. А наше – надушенное одеколоном! И вы нас за это всегда не любили, и даже лишили моего дедушку или прадедушку персональной склянки с кёльнской водой, заставив его пользоваться хозяйственным мылом.

Самое интересное в этой, с позволения сказать, истории то, что многое в ней правда. Часто сложно отрицать, что к прадедушке нашего героя в один вовсе не прекрасный день пришли нехорошие люди и отобрали у него любимый душистый флакон. Одобрить такой поступок нельзя – как нельзя рекомендовать его будущим поколениям. Однако, даже не вдаваясь в какие-либо подробности происшедшего (у всех отбирали или нет, не легко ли отделалось то или иное стадо, расставшись всего лишь с одеколоном, а не с чем-то более ценным и т. п.), очевидно, что никто из нынешних представителей чужого стада не отбирал одеколона не только у прадедушки, но и у правнука. Чаще наоборот: именно этот внук, в отличие от дедушки, как раз чем-то обязан своему соседу-современнику, но желает чувствовать себя не обязанным, а правым. Поскольку это освобождает от обязательств. Тот, кто выше – никому не должен и охраняем законом (см. позднеантичное деление европейского человечества на honestiores и humiliores). Потому претендент на допуск в высшее общество и жаждет доказать свое духовное превосходство – путем унижения ближнего. Дабы все по-прежнему были обязаны ему и, по возможности, продолжали оплачивать его иногда совсем не безбедное существование.

Бывает, что упрекаемый за минувшее попадается на удочку (возможно, потому, что в глубине души ничуть не лучше оппонента) и начинает заявлять, что, дескать, правильно отобрали у твоего прадедушки одеколон, и еще жалко, что не разбили склянку о его седую паскудную голову. Тут первый дискутант радостно кричит: «Quod erat demonstrandum!» И добавляет, что другое стадо как было, так и осталось грязным и пахучим, по каковой причине они должны выплатить ему в возмещение понесенного прадедушкой ущерба значительную сумму, желательно с процентами, а также принародно подтвердить свою грязность и пахучесть, а потом заплатить еще раз – и так далее, ad infinitum.

Почему человеку так хочется присоединиться к стаду и именно путем принадлежности к нему определять себя? Для ответа на этот вопрос можно заглянуть в самые дебри исторической психологии, но для нас важнее день сегодняшний. Почему через 2500 лет после Конфуция, Будды и Сократа и 2000 лет после Христа люди продолжают мыслить первобытными категориями? Почему о своих делах никто не хочет помнить и не желает их обсуждать? Почему многим легче размышлять согласно парадигме: наше стадо – хорошее, ergo, я – тоже хороший? Почему человек никак не может дозреть до того, чтобы взять на себя ответственность за свои поступки и, в самом крайнем случае, требовать того же от других? Нет, он должен требовать публичной ответственности от соседей за то, что кто-то, когда-то, может быть, совершил.

Не стоит оспаривать очевидные исторические факты – от этого один вред. Наоборот, их нужно представлять во всей красе и мерзости, ведь история – это часть человеческой памяти и культуры. Потому она часто дает уроки будущего. Поскольку ложная память о прошлом неминуемо приведет к фальшивому настоящему. Но есть громадная разница между честной историей и коллективным покаянием непричастных.

Во-первых, покаяние может быть лишь индивидуальным и только за собственные прегрешения, во-вторых, любой коллективный обрядовый порыв напоминает что-то очень языческое (например, человеческое жертвоприношение, см. того же Юнга) и потому никак не может быть рекомендован к исполнению.

При этом не стоит делать вид, что истории не было и что она не оказывает никакого влияние на наше миропонимание и мироощущение. История – важнейший компонент  культуры, и она должна быть не только правдивой – она заслуживает оценки, но не товарно-денежной, а этической. Поскольку наше отношение к истории говорит в первую очередь о нас самих. Пусть обсуждаемые события – действительно очень давние, пусть нет на свете действующих лиц драм минувших дней – важно то, как мы к ним относимся, как оцениваем. Если то или иное общество (так и хочется написать – стадо) считает важнейшей частью своей истории деяния деспотов и убийц и с постоянством, достойным лучшего применения, дает их имена новопостроенным зданиям и дорогам – то и наше мнение о таком обществе будет соответствовать этим топонимам. А ежели какое-то племя почитает за наивысшие достижения своих предков подвиги духовные и называет улицы в честь композиторов и поэтов – то мнение наше окажется совсем иным.

В ответе ли человек за историю своего стада-племени? Это зависит от того, как он к ней относится. Какое он ей придает этическое измерение? Как оценивает ее? Почти ни один живущий ныне на свете немец не ответствен за преступления нацизма, но тот, кто скажет, что этих преступлений не было вовсе или, тем более, пожелает доказать, что в делах середины ХХ в. Германия была права, неминуемо навлечет на себя гнев и осуждение – и потому, что духовно свяжет себя с нацизмом, и потому, что возникнет обоснованный вопрос: а не готов ли он сделать это и в смысле самом физическом? Этическая оценка важна и на общественном уровне – не случайно в Париже нет улиц, носящих имена самых кровавых революционеров, пусть ни один нормальный француз не испытывает симпатий к уничтоженному ими Старому Режиму.

Претензии, заявляемые соседями бывшей Российской империи, смешны и, не побоимся этого слова, первобытны. Но не менее первобытно желание отразить эти наскоки с помощью отрицания трагических событий, имевших место в ХХ веке. Наоборот, полную информацию об этих событиях стоит включить в школьные учебники и сопроводить ее этической оценкой происшедшего. Ибо в истории любой нации, тем более, великой и имперской (что почти одно и то же), есть множество славных страниц, но немало и эпизодов не слишком симпатичных. Их нельзя вытеснить из исторической памяти – их нужно принять, разобрать по косточкам и оценить подобающим образом – только после этого они перестанут мучить национальное сознание. Французы могут снимать кровавые фильмы и писать нелицеприятные книги о событиях Варфоломеевской ночи: они четко знают, кто 24 августа 1572 г. был преступником, а кто – жертвой. Этого бы не было, держись они поныне за идею о том, что еретиков нужно убивать или что они в любом случае были сами во всем виноваты.

Не обращать внимания на вопли окрестных стад может только та нация, которая честна перед собой. И наоборот, мы можем оказаться ответственными за недобрые дела минувших дней, если станем их рьяно отрицать или оправдывать. Признание истины – не признание вины. Человек ответствен только за свои поступки и ничьи другие. Но  непризнание истины рано или поздно приведет к печальным последствиям. «А как третья война, то моя вина». Очень простое, понимаете ли, правило. «Ибо каким судом сýдите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мат. 7:2).