Статье Модеста Колерова в «Эксперте» предпослана краткая аннотация: «Власть рискнула сделать важнейший шаг на пути к построению либеральной экономики – и осталась одна, без какой-либо поддержки либералов, выбравших социализм, лишь бы не быть вместе с властью». Понятно, речь здесь идет о реакции на монетизацию льгот.

Ранее Максим Соколов в нашумевшей статье в «Известиях» объяснял быструю уступчивость правительства к массовым протестам льготников жесткостью созданной вертикали, тем, что верховная власть сама «зачистила» политическое поле от других субъектов действия, могущих приумножить профессионализм и энергию реформ, равно как разделить ответственность за них.

Совершенно различные ракурсы. А картина одна, причем несомненная: «одиночество» власти, снижающее ее эффективность. Власть, элита, общество – лебедь, рак и щука – каждый из них несет собственную правду, имеет горячих сторонников и обличителей, а воз… едет в старом российском направлении.

Российских либералов нельзя обвинить в трусости или неготовности разделять ответственность за непопулярные меры. Грудью ложились они на амбразуры либерализации цен, приватизации, борьбы за бездефицитный бюджет. И вдруг «залегли в окопах» перед монетизацией, которая не более болезненна, но не менее необходима.

Теперь «не их» власть. То есть, конечно, и Ельцин был не вполне «их», но не настолько, как нынешний правитель.

А вот Путин – чужой. Не нравится. Одно профессиональное прошлое чего стоит! А уж друзья…

Выглядело бы все это «детским садом», когда бы не было так серьезно. Ведь все уже было, было! До ельцинско-путинских либеральных реформ нечто соизмеримое по глубине и охвату происходило только при Столыпине. При этом тогдашние «знаменосцы либерализма» кадеты отнеслись к его преобразованиям, мягко выражаясь, прохладно. Конституционные демократы были, не могли не быть, полностью за крестьянскую частную собственность на землю, но они оппонировали премьеру по «тактическим соображениям». Или из высокого смысла неприятия всего, что исходило от царя.

Вот как говорит об этом Виктор Леонтович в «Истории либерализма в России»: «Вследствие занятой Милюковым позиции проведение в жизнь либеральной аграрной реформы стало ответственностью одного только правительства, и тут еще раз проявился привычный парадокс русского исторического развития: носителем либеральной программы стала не общественность, а бюрократия».

Авторы «Вех» описывали, объясняли, разоблачали «врожденную оппозиционность» русской интеллигенции. Призывали одуматься. Оказалось, это не «оппозиционность», и даже не «беспочвенность». Спустя три десятилетия в лубянских подвалах «революционные интеллигенты» брали на себя несуществующие преступления ради непротивления «их» революционной власти. О том читаем сначала у Кестлера, затем у Солженицына. Эмоциональные и вроде эфемерные чувства «близости», «родства» в российской жизни могут иметь последствия большие, чем самые объективные законы и представления. То патология или дар Божий? В любом случае – это «наше», «родное».

А власть? При проведении последней реформы она действительно проявила неповоротливость, небрежность, самонадеянность и т.д., и т.п. - бесконечный ряд качеств, из мозаики которых складывается как наивность, так и наглость. Которые много усугубились тем, что были обращены к людям старшего возраста.

Однако в чем коренится подобная неэффективность власти? Ответ из учебника - «в отсутствии оппозиции». Хрестоматия хороша, но не здесь писана. С российской эмоциональностью, с нашими интеллигентскими традициями «конструктивная оппозиция» не хочет прорастать. Как говаривал незабвенный Виктор Степанович, «как начнем партию строить, все КПСС получается». Это он про «партии власти». Видимо, по подобному же «железному» закону, оппозиционные конструкции неизбежно вырождаются в секты. Совместные радения хоть и способны пробуждать в участниках немалые скрытые силы, но к либерализму отношение они все же не имеют.

Важнейшая для страны задача – в конкретных российских условиях создать механизм вертикальной мобильности людей образованных, энергичных, порядочных. Хитрость механизма в том, что он не может быть механистичным, бессмысленным и бездушным. Власть прочитала учебник и создала для себя партию, забыв или не захотев наделить ее хоть каким-либо смыслом и содержанием. Подобные механические сооружения чаще всего обеспечивают вертикальную мобильность известно чего.

Президент отменил политический федерализм, вводя, с помощью той же монетизации, федерализм хозяйственный. После превращения региональных властей в нечто вроде земства нам теперь надлежит ожидать произрастания в глубинке «деятелей» в чеховском духе. Процесс, однако, обещает быть небыстрым.

Государство обязано привлекать к делу спасения страны общественный потенциал знаний, усердий, нравственности. Сам потенциал - в лучшем случае - брыкается или же и вовсе настроен антигосударственно.

Тут главное - не скатиться к обличению русской интеллигенции, готовой за чечевичную похлебку самовыражения и самолюбования отказаться от помощи окончательному искоренению социализма на Руси. Вопрос «кто виноват?» щекочет нервы, но не лечит.

Гражданские свободы без соответствующего либерального экономического базиса, по выражению Столыпина, – «румяна на трупе». Петр Аркадиевич настойчиво, но безуспешно пытался втолковать эту элементарную мысль тогдашнему обществу. Идея показалась скучной, образ - неэстетичным. После убийства Столыпина интеллигенция вздохнула с облегчением.

Тупик? Однако с той поры далеко шагнули вперед коммуникативные технологии. Нынче PR изучают даже в сельскохозяйственных техникумах. То есть, простите, - в «аграрных колледжах».

PR есть конструирование информационных поводов, формулирование запоминающихся идей, лепка ярких образов. В деле воссоздания России он призван служить необходимым косметическим набором для дидактичного и жесткого либерализма реальной политики.

Первой ласточкой стала предложенная широкой публике «либеральная империя» Анатолия Чубайса. И не случайно, поскольку именно этот человек представляет одновременно и либерализм власти, и либерализм общества. Анатолий Борисович – уникальный политический кентавр, что не исключает творческих поисков других сограждан.

Либеральная экономическая политика, как элитная английская школа – эффективна, но жестока. Власть уже как несколько лет тому догадалась «упаковать» ультра-либерализм в ура-патриотизм. Но «камуфляж», предназначенный для широких масс, лишь отпугивает публику образованную. Следовательно, для последней надлежит применять идеи потоньше и позанятнее.

Сложность момента требует, чтобы «либерализм дела» и «либерализм сердца» работали вместе. Пусть и зажав носы.

На догматизм интеллигенции власти следует реагировать креативно. Назовите это PR-ом, «идеологическим патернализмом», иезуитством, - только поставьте в печку, и сварите, наконец, кашу!