1 ноября 1954 года боевики-националисты напали на казармы, полицейские участки и промышленные предприятия французского Алжира. Погибло 7 человек. Так начался конфликт, во многом предвосхитивший события в Палестине, Чечне и Ираке. Лучшим свидетельством того, как легко человечество забывает жестокие уроки истории, может служить то, что почти никто, кроме французской прессы, не вспомнил об этой годовщине. Все поглощены современностью – зачем ворошить неприятное прошлое?
А вспомнить надо бы. О том, как совсем незадолго до начала боевых действий, да и в первые их месяцы подавляющее большинство населения колонии, в том числе почти все мусульмане, отнюдь не желали независимости. И о том, как действия французских войск сумели это быстро изменить и поставить в ряды противника тысячи новых бойцов.
О том, как во время Второй Мировой войны, когда алжирские части воевали за свободу Европы и Франции, им было обещано французское гражданство – а богатейшая прибрежная часть Алжира не была колонией, а являлась конституционной частью французской территории, но при этом ее коренное население не обладало ни гражданством, ни прилагающимися к нему правами. И о том, как 8 мая 1945 г., когда вся Европа начинала праздновать Победу, в алжирской глубинке была расстреляна демонстрация, требовавшая в том числе исполнения этих самых обещаний. После чего начался бунт, при подавлении которого (тогда же, в мае 45-го) погибли тысячи людей.
О том, как власти все-таки пошли на проведение выборов в Алжире. И о том, как бессовестно сфальсифицировали их результаты под давлением европейских колонистов (известных под прозвищем «черноногих»), составлявших около 10 % населения провинции. И о том, как простым мусульманам продолжали отказывать в выдаче паспортов – а когда вдруг стали упрашивать их принять, то оказалось поздно.
О том, как алжирские националисты стали искать вдохновения в панарабизме и радикальном исламе. О том, как, не обладая огневой мощью французской армии, они стали закладывать бомбы в наиболее посещаемых европейцами местах. О том, что многие из этих бомбистов были женщинами. О том, как французы огородили мусульманские кварталы (в том числе знаменитую Касбу в столице колонии, Алжире) блокпостами. О том, как спецназовцы прочесывали эти районы и хватали всю молодежь, чтобы под пытками выяснить, кто из арестованных террорист. О том, как разъяренные колонисты переняли тактику противника и стали в свою очередь подрывать дома в мусульманских кварталах – там, где жили мирные люди, еще не присоединившиеся к боевикам.
О том, что многолетняя война, завершившаяся истреблением, по меньшей мере, 400 тыс. человек, отравила и саму Францию и, в первую очередь, французскую армию. О том, что ее командиры в какой-то момент отказались подчиняться руководству страны, во главе которой, кстати, стоял испытанный боевой генерал.
О том, как французам пришлось спасать свою страну, спасать республику – и о том, как они осознали, что сделать это можно лишь ценой поражения в войне. О том, как они бросили освоенные и ухоженные ими плодороднейшие земли, о том, как они оставили на произвол большую часть вспомогательных войск из местных жителей, служивших им верой и правдой, и о том, как последние были истреблены вместе с семьями.
О том, как завоеванная таким образом независимость не принесла Алжиру счастья – только беспрерывную гражданскую войну, диктатуру и экономическую безнадежность – и это в стране, природные ресурсы которой потенциально делали ее одной из богатейших стран мусульманского Востока. О том, как погибли зачинатели независимости – почти ни один из вождей Революции не умер своей смертью: кого запытали французы, кого после победы в борьбе за власть поубивали свои.
О том, что никакой победы не было – а только поражение.
Не только потому, что навсегда исчезла земля, по которой ходили герои Габена и персонажи Камю, и культура, ею порожденная. Не потому, что потерявшие заработанную тяжелым трудом землю «черноногие» заполнили французский юг, который только спустя много лет оправился от вызванных этим потрясений. Не потому, что остатки сражавшихся за французов солдат «харки» жили в лагерях на юге Франции вплоть до конца 70-х гг. Не потому, что уклониться от проблемы не удалось – мусульманская община Франции продолжает расти и сейчас уже заметно влияет на социальную и политическую структуру страны. Не потому, что исчез навсегда уникальный типаж алжирского еврея – бывшего арабом (для французов) и евреем (для арабов) одновременно.
А потому, что на перекрестке миров – в Оране, Алжире и Кабили – была уже почти создана уникальная культура – средиземноморская и европейская, западная и исламская. Потому что там был уже почти готов мост между Западом и Востоком – мост, который отсутствует и поныне. Потому что, разойдись Алжир с Францией без страшной взаимной крови и боли (а тем более – пойди Франция с самого начала на компромисс, который мог бы привести к интеграции тогдашнего Алжира в Четвертую Республику), то этот мост, о котором теперь напоминают лишь немногие кварталы прибрежных городов да старые фильмы, мог бы сохраниться. Мог бы нам всем сегодня сильно помочь.
Ныне израильтяне воюют за свою землю, русские – за ту, что считают своей, а американцы – за чужую, но нефтеносную. При этом и те, и другие, и третьи совершают одни и те же ошибки – и часто очень обижаются на французов, которые с ними не согласны. Потому что не хотят помнить о том, о чем помнят сами французы – что эти ошибки уже были сделаны один раз и привели к наихудшим последствиям.
Когда израильтяне критикуют Францию за «особую» позицию в палестинском конфликте, они забывают, что французы уже применяли израильские методы – вплоть до постройки пограничного барьера. Который, конечно, ничему не помог. Когда американцы фыркают от ярости при слове «Франция», они забывают, что фильм «Битва за Алжир», в котором с документальной точностью, признанной обеими сторонами, показан механизм исламского террора и единственного способа борьбы с ним – путем внезаконных арестов и пыток – демонстрировался в Пентагоне незадолго до взятия Багдада. А борцы за независимость, ищущие в этом фильме идейного вдохновения, забывают о том, что, когда его снимали, всего спустя 2-3 года после «победы», то массовка оказалась единственно возможной формой массового собрания граждан – революционное правительство уже успело запретить демонстрации. И они запрещены в Алжире до сих пор.
Во франко-алжирской войне проиграли и Запад и Восток. Проиграло все человечество. Самое страшное, что эта война не закончена и по сей день. И Россия от нее, к сожалению, не в стороне. Когда видишь, как в кадре той же «Битвы за Алжир» французские парашютисты унизительно ощупывают всех небритых «лиц арабской национальности», пока под их носом одетые на западный манер девушки-террористки проносят бомбы в бары и молочные кафе, понимаешь, что мир не учится ничему.
«Микроб чумы никогда не умирает, никогда не исчезает, он может десятилетиями спать, он терпеливо ждет своего часа и, возможно, придет на горе и в поучение людям такой день, когда чума пробудит крыс и пошлет их околевать на улицы счастливого города», – предупреждал величайший из «черноногих», Альбер Камю. Ему не могло прийти в голову, что чума может не уйти с улиц. Что люди могут привыкнуть к чуме.
На разломе цивилизаций ныне царят злоба, кровь и непримиримость. По-прежнему обе стороны не согласны на меньшее, чем полную победу. Поэтому и те, и другие закономерно проигрывают. А микроб ненависти жив – потому что питается трупами.
Ругаемые Америкой, Россией и Израилем французы – отнюдь не предатели «западного дела». Но они тоже не знают, «как надо» обращаться с мусульманским Востоком – они знают только, как «не надо». Они помнят.
Задача нынешних израильтян, россиян, американцев – преуспеть там, где французы проиграли. На удастся – что ж, французы отошли в метрополию и несколько десятков лет наслаждались покоем и достатком. Но это было тогда. Россия в Хасавюрте купила себе только три года.
При следующем отступлении не будет и этого.
