Одна из основных проблем авторов различного рода концепций экономических реформ и планов развития состоит в том, чтобы эти самые планы и концепции удачно “продать”. То есть, добиться их поддержки, как у властей, так и в обществе (последнее особенно существенно для стран, где механизм обратной связи в системе государство-общество все еще функционирует).

Задача тем сложней, что потенциальная аудитория состоит не только из коллег-профессионалов. Чиновники, депутаты, представители прессы обычно не ценят предложения, изложенные в сухом академическом стиле с привлечением специализированной терминологии.

Объективная необходимость вести диалог на понятном всем языке порождает спрос на яркие лозунги и короткие, броские формулировки. К сожалению, стремясь сделать  свой “продукт” доступней, экономисты вместе с водой иногда выплескивают и ребенка – результатом являются многочисленные идеологические мифы. Одним из таких мифов является тезис о якобы научно установленной негативной зависимости между объемом государственных расходов и темпами роста ВВП: для того, чтобы обеспечить существенный прирост ВВП, нужно обязательно снижать госрасходы – без этого ничего не выйдет.

В России наиболее известный сторонник идеи о необходимости сокращении госрасходов – советник президента по экономическим вопросам, Андрей Илларионов.

”Для крупных среднеразвитых стран мира наиболее оптимальный размер государства, обеспечивающий максимальный экономический рост, - 15-19% ВВП" (из выступления на конференции "Либеральная программа для нового века: глобальный взгляд").  

"Если в России к 2015 году госрасходы (консолидированный бюджет) останутся на нынешнем уровне в 34,9% ВВП, экономический рост будет всего 2,9% ВВП. Если госрасходы увеличатся до 40% ВВП, роста почти не будет, он составит 0,2%. Зато если госрасходы удастся снизить до 25% ВВП, экономический рост в 2015 году составит 8,9%." (из выступления на конференции "Россия 2015: Новые источники роста”).

“Для того, что бы Россия могла сократить экономический разрыв с Китаем, необходимо сократить уровень расходов консолидированного бюджета до 20% ВВП”  

Примерно в том же духе советник высказывался, разъясняя экономические аспекты послания президента Федеральному собранию. Набор фактов, которыми обосновываются подобные утверждения, примерно таков:

-         японское "экономическое чудо" наблюдалось в те годы, когда удельный вес государственных расходов в ВВП составлял 17-23%;

-         в последние десятилетия Китай и Индия существенно сократили госрасходы в процентах к ВВП, а вот Африка и Латинская Америка (подставить нужные страны) не сокращали, а напротив, наращивали. В результате, в Китае и Индии серьезный рост, а в странах, увеличивших госрасходы, застой или рецессия.

И далее в том же духе – набор примеров, после ознакомления с которыми, ни у кого не остается сомнений: ключ к росту ВВП – снижение госрасходов.

Впрочем, подобрать примеры, демонстрирующие обратное, не составляет большого труда:

-         немецкое “экономическое чудо” (удвоение ВВП за семь лет – с 1949 по 1956) наблюдалось в те годы, когда удельный вес государственных расходов в ВВП составлял 30-34% (см. Public Spending in the 20th Century: A Global Perspective, Vito Tanzi, Ludger Schuknecht и Why Governments Grow, Charles L. Taylor).

-         С тридцатых по пятидесятые годы ХХ века США активно наращивали госрасходы, а после 1980-го доля госрасходов в ВВП США почти не менялась. “В результате”, рост ВВП период с 30-х по 50-ые оказался рекордным в истории США – почти 6.5% в год, а вот в последние 20 лет экономика растет в два с лишним раза медленней (данные по экономическому росту, а также федеральных и местных государственных расходах приводятся на сайте Бюро экономического анализа министерства Торговли США).

-         В период с 1950 по 1970 в Германии, Италии и Франции доля госрасходов в процентах к ВВП была как минимум в полтора раза выше, чем в США. “В результате”, и темпы роста экономики европейских стран были существенно выше: 6.3% (Германия), 5.7% (Италия), 5.3% (Франция) против 2.8% в США. 

-         В период с 1970 по 2000 во Франции доля госрасходов в ВВП составляла от 45% до 55%, а в США - от 30% до 35%. “В результате”, за этот период производительность труда во Франции выросла на 80%, а в США только на 43%. В настоящее время производительность труда во Франции, а также в Бельгии, Нидерландах, Норвегии и Ирландии, выше, чем в США (см. данные Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР)).

Получать “результаты” подобного рода вовсе не сложно – нужно только правильно выбирать страны и временные периоды (особенно убедительными цифры выходят, если аналитик морально готов рубить на куски бизнес-циклы, оставляя за бортом рецессии). А базовые навыки работы в офисных приложениях дают возможность иллюстрировать самые абсурдные идеи красноречивыми графиками.

О статистике всерьез

Даже среди тех, кто верит в необходимость сокращения госрасходов, мало кто пытается всерьез обосновать свою точку зрения, сравнивая темпы экономического роста в разных странах. Ниже приводится одно из простых объяснений того, почему сравнения такого рода бессмысленны.

Для валового внутреннего продукта (ВВП) страны верно следующее уравнение:

ВВП = L * H * P, где

L – это общее число занятых в экономике

H – число часов, которое в среднем работает каждый работник

P – производительность труда.

Очевидно, что ВВП повышается тогда, когда повышаются эти три показателя.

Теперь представим себе, что в стране A наблюдается постоянный прирост населения на 2.5% в год, а в стране Б население постоянно. Тогда при абсолютно одинаковых прочих показателях в стране A и экономически активное население будет расти. Соответственно, ВВП будет расти быстрее, чем в стране Б. Следует ли из этого, что экономика страны A работает лучше? Вовсе нет.

С производительностью все еще интересней: производительность повышается в результате внедрения новых технологий производства и управления и повышения квалификации работников. Пусть теперь страна А  – высокоразвитое государство, а в стране Б технологии на уровне каменного века. Внедрение таких технологий как колесо, железный топор и лопата позволили бы стране Б удвоить ВВП за год, а вот стране А для того же самого потребовалось бы совершить новую техническую революцию.

Мораль этих примеров в том, что некорректно сравнивать рост ВВП в странах, сильно отличающихся друг от друга по уровню развития и темпам прироста населения, не говоря уже о прочих факторах. Страны с самой большой долей госрасходов в ВВП (Европа, США, Канада, Япония) одновременно являются самыми развитыми (то есть им сложнее всего повышать производительность), а экономически активное население в них если и растет, то очень медленно. Поэтому бездумное сравнение статистических показателей действительно может привести к выводам о том, что хороший рост без снижения госрасходов невозможен, а как заставить экономику работать, лучше всех знают в Экваториальной Гвинее – именно эта страна лидирует по темпам роста ВВП за последние 25 лет.

Некорректно сравнивать темпы роста в России и Китае: ВВП на душу населения в России вдвое выше китайского (в этом контексте комично смотрится предложение сократить разрыв). Кроме того, обеспечившая рост последних лет экспортно-ориентированная модель, которой Китай все еще имеет возможность следовать благодаря дешевизне своей рабочей силы и неограниченному ресурсу для расширения промышленного производства (почти половина населения все еще занята в низкопроизводительном сельскохозяйственном секторе), вряд ли применима в России.

Если же оставить статистические фокусы и послушать экономистов, то обнаружится, что консенсуса в вопросе об оптимальном уровне госрасходов нет. Для стран Западной и Северной Европы, где государственные расходы часто составляют более 50% ВВП, почти все согласны, что расходы нужно бы сократить. И в последнее десятилетие скандинавские страны, Испания, Ирландия и Италия пошли по этому пути. Но уже для США (32% ВВП) однозначного мнения нет.

Мягко говоря, неочевидна и необходимость снижения доли перераспределения ВВП через бюджеты разных уровней и для России с ее 31%-34% (в зависимости от того, как считать – по расходам или по доходам), в которых непропорционально велика доля поступлений от компаний добывающего сектора.   

Лозунги и реальность

В сказанном выше ничего оригинального нет – все это, скорее, общие места. Однако необходимость сокращения госрасходов чем дальше, тем больше становится важнейшей частью любой либеральной экономической программы. Причина проста – такой подход наиболее пригоден для “продажи“ потенциальным клиентам – потому что и тезис яркий и критерий определения успеха-неуспеха в нем очевидны. Сократили на 2% - успех. Не смогли - провал. Все другие аспекты либеральной программы, включая меры, направленные на сокращение административных барьеров и возможностей для произвола чиновников, упрощение налогового законодательства или отказ от протекционизма, не обладают очевидными индикаторами контроля за выполнением, да и сами по себе недостаточно красивы. А потому либералы вынуждены перестраивать аргументацию и основные положения либеральной доктрины.

Однако красота и доходчивость в данном случае могут сыграть очень дурную службу. Яркие примеры, которыми либералы иллюстрируют свои доводы за сокращение госрасходов, на поверку оказываются весьма далекими от либерализма. Характерными чертами столь любимой Илларионовым Японии 60-х с ее 17% госрасходов в ВВП и взрывным ростом были активный дирижизм в экономике, а также “кейретсу” – финансово-промышленные группы, связанные с правительством и почти полностью контролирующие внутренний рынок. Примерно те же черты характерны и для экономик азиатских тигров: наверное, все еще помнят слово «чеболь». Это южнокорейский аналог «кейретсу» (кстати, госрасходы в Южной Корее - 15% ВВП). Китай, который ставят в пример России – это страна с очень высоким уровнем коррупции, высокой степенью государственного вмешательства в экономику (работа “вместе” с правительством – ключевой фактор успеха), отсутствием четких и понятных правил ведения бизнеса – очень многое строится на связях и неформальных договоренностях, зарегулированным фондовым рынком, низкой прозрачностью, ненадежной статистикой и так далее (список можно продолжать бесконечно).

Вне зависимости от того, хороши или плохи такие характеристики экономической системы, они никак не вписываются в либеральную программу. И у настоящего либерала  должны вызывать если не тошноту, то большие опасения. Соответственно, требования сократить госрасходы, чтобы у нас было “как в Китае” или “как в Японии 60-х”, плохи не только тем, что речь идет о крайне тяжелых для жителей страны мерах с непонятным эффектом, и не только тем, что благодаря слабости аргументации порочат либеральную программу в целом. А еще и тем, что экономически нелиберальные Китай, Япония, Корея выступают в качестве объектов для подражания и получают «либеральный патент». Тем самым провоцируя власти идти по азиатскому пути.

На серьезное сокращение госрасходов у правительства все равно не будет ни воли, ни желания – резать социальные расходы в стране с большим количеством бедных и весьма ограниченной возможностью “усваивать” дополнительные инвестиции не только бесчеловечно, но и глупо, расходы на оборону у нас будут расти, и тут ничего не сделать, так что сократить бюджет почти вдвое вряд ли возможно. Зато постоянное напоминание о Китае и Японии вполне могут вернуть к жизни миф о превосходстве азиатского пути, основанного на тесном сотрудничестве государства и бизнеса, по сравнению с западной моделью. Этот миф потерял сторонников в 90-е, после начала продолжительной рецессии в Японии и азиатского кризиса, однако нынешние успехи Китая дают ему новые шансы.

Что делать правому экономисту?

Пример Илларионова, который в недавнем интервью Financial Times фактически признал свое поражение в борьбе за либеральный курс, убедительно показывает: бесперспективно пытаться защищать идею, делая акценты пусть и на красивых, но неверных общих утверждениях. Гораздо больше шансов имеет аргументированное обсуждение конкретных вопросов (что, собственно, и делает большинство экономистов). Есть достаточное число либеральных по духу механизмов, которые могли бы применяться и в России и для обоснования которых нет необходимости прибегать к статистическим фокусам. Препятствием для полноценного внедрения такого рода механизмов обычно является высокая стоимость перехода к ним, но как раз сейчас, в условиях нефтяных сверхдоходов обстановка для этого наиболее благоприятна. Например, ускоренный переход на систему накопительных пенсионных счетов (вкупе с более радикальным, чем сейчас, сокращением единого социального налога) и полная, а не частичная монетизация льгот со временем и долю госрасходов в ВВП уменьшили бы и государственное вмешательство в экономику снизили. При достаточном финансировании таких программ, что сейчас вполне реально, они могли бы пройти относительно безболезненно. Минус таких предложений в том, что их реализация, скорее всего, помешает выполнению задач по борьбе с инфляцией и стерилизации денежной массы, однако эта проблема будет неизбежно вставать при обсуждении любых планов развития в условиях избытка денежного предложения. И с либеральных позиций лучше было бы потратиться на реализацию таких механизмов, чем на инфраструктурные проекты в рамках частно-государственного партнерства.

Вторая задача либералов - попытаться не допустить расширения практики “дирижизма” в экономике. Полугосударственные локомотивы экономики, тесное сотрудничество государства и бизнеса, развитие промышленности под чутким руководством МЭРТ (или его аналога) – против всех этих характеристик азиатского пути есть вполне серьезные аргументы, которые можно и нужно приводить. И уж как минимум стоит прекратить приводить в качестве примера для подражания Китай, которому по многим показателям до России еще расти и расти.